Их представление длится недолго, достаточно подать закуски, чтобы стол принял обычный тон разговоров и провокаций.

Мои мысли устремляются к девушке, сидящей у окна наверху. У Габриэллы никогда не было подобных отношений, и, хотя для меня общение с семьей чаще всего является упражнением в терпении, я не сомневаюсь, что ей бы это понравилось.

Мимолетная мысль.

***

Я поднимаюсь на последнюю ступеньку в свое крыло и пересекаю коридор, ведущий к кухне и столовой. Удивляюсь, что свет не горит, и смотрю на часы на запястье: два часа ночи, вот почему свет не горит. После ужина я отправился в учебный центр Ла Санты. Нужно было спланировать кое-какие действия, а я не хотел заполнять дом солдатами, не с Габриэллой же здесь им находиться.

Она появилась в моем доме недавно, но изменения, которые произошли с ней, невозможно игнорировать. У девочки серьезная проблема со светом. Она включает все лампы, куда бы ни пошла, независимо от того, день это или ночь. Возможно, это неосознанная реакция на отсутствие окон в ее старом доме. Это не первый раз, когда я задумываюсь о той жизни в Бразилии, которая была у Габриэллы.

Когда я прохожу мимо кухонной стойки, мое внимание привлекает маленький прозрачный купол, и я поворачиваю лицо, замечая, что тарелка с бригадейро, которые она приготовила для меня, все еще там.

Я останавливаюсь.

— Бригадейро, — бормочу я, пробуя слово на вкус.

Я уже слышал об этом десерте, хотя никогда его не пробовал, но удивительно, что она приготовила его для меня. И когда я поддаюсь порыву подойти к тарелке, то понимаю, что она нетронута даже спустя несколько дней. Габриэлла не съела ни одного. То ли из-за обиды, то ли потому, что она считает их моими, я не знаю. Я сужаю глаза, совершенно не понимая, что творится в голове у девушки, и не могу удержаться от того, чтобы не поднять маленькую крышку и не взять один из шоколадных шариков внутри.

Держа конфету кончиками указательного и большого пальцев, я подношу ее к носу и нюхаю. Судя по всему, срок годности еще не истек. Я долго смотрю на бригадейро, помещенный в маленькую белую бумажную формочку, пока в моих мыслях не раздается смех Габриэллы во время ужина в Il Precipizio.

Я подношу конфету ко рту, и когда смесь тает на языке, она нравится мне гораздо больше, чем следовало бы.

ГЛАВА 33

ГАБРИЭЛЛА МАТОС

Мой желудок снова урчит, и я в пятый раз смотрю на часы, висящие в прихожей. Уже половина восьмого, и Витторио слишком поздно встает из-за стола для завтрака. Необычно громкий шум в животе соглашается с этим, и я прикусываю губу, собираясь начать ерзать.

Когда проходит еще пятнадцать минут, а он не встает, я сдаюсь. Я пыталась избавить его от вторжения в его пространство, и единственный, кого этот мужчина может винить за то, что вынужден делить со мной стол для завтрака, это он сам.

— Доброе утро, — приветствует он, поднимая на меня глаза, как только я ступаю в комнату. — Я такая плохая компания? — Спрашивает он, и я поднимаю брови, несколько раз моргнув глазами после того, как села за стол.

— Прости?

— Каждое утро ты ждешь, пока я встану, чтобы выйти из-за стены, и, хотя я провел почти весь последний час, ожидая тебя, ты все равно, кажется, предпочитаешь голодать, чем делить со мной стол. — Несмотря на слова, на его лице нет обычного серьезного выражения, и я наклоняю голову, гадая, не забавляется ли дон в очередной раз за мой счет.

— Я бы не хотела вторгаться в твое личное пространство, — признаю я. — Я не хочу беспокоить.

— Ах, какое облегчение! — Говорит он без всякого видимого облегчения. — Я уже начал верить, что ужин со мной травмировал тебя. — Я поджимаю губы, но не могу сдержаться и разражаюсь смехом.

Так вот о чем он говорит. О том, что я намекнула, что он был плохой компанией на ужине. О, он и понятия не имеет.

— Я не была готова к шутке. — Я вытираю уголки глаз.

— А кто сказал, что это была шутка? — Улыбка на моем лице мгновенно исчезает, а позвоночник напрягается. Я открываю рот, волнуясь, потому что, Боже мой! Я только что смеялась, а он говорил серьезно? Губы Витторио собираются на одной стороне рта.

— Ешь, Габриэлла, — приказывает он, откидываясь на спинку стула.

— Это не смешно, — ворчу я и начинаю наполнять свою тарелку.

— Когда мне не нужна будет твоя компания, я дам это понять. — Я прочищаю горло.

— Уверена, ты вполне способен сделать нечто подобное, — бормочу я на португальском, и дон сужает глаза, то ли, не расслышав моих слов, то ли, не заботясь о том, чтобы их комментировать.

— Как прошла твоя вчерашняя прогулка? — Участливо спрашивает он, и я тут же улыбаюсь, вспоминая.

— Это было потрясающе! Я ходила на пляж.

— Ты заходила в море?

— Нет. — Я бы никогда не смогла, потому что не умею плавать и страшно боюсь утонуть, но я не говорю ему об этом. — Я просто сидела на песке и наблюдала.

Покинуть поместье было нелегко, мысль о том, чтобы покинуть безопасное место в этих стенах, пугала меня на необъяснимом уровне. Может быть, дело было в осознании того, что для этого мне придется сесть в машину с пятью мужчинами, не знаю, но мысль о том, что возможность уехать может исчезнуть раньше, чем я наберусь смелости и воспользуюсь ею, была еще страшнее.

Я снова и снова повторяла в уме слова дона, находя в них то же абсурдное утешение, которое они принесли мне в первый раз: "Никто, кроме Витторио, не сможет причинить мне вреда". Это моя цена, я позволила этой мысли прозвучать в моей голове, как бесконечное эхо…это небольшая цена.

Люди, выбранные для моего сопровождения, повели меня по той же дороге, которая привела меня сюда несколько недель назад. Но вчера мы прибыли в центр города. Любопытство росло во мне по мере приближения к нему, и в какой-то момент мне захотелось пройтись по улицам, которые раньше я наблюдала лишь издалека. Однако, когда машина проехала мимо пляжа, я не смогла удержаться. Просьба остановить машину вырвалась из моих уст почти в отчаянии. Море в Катании очень красивое.

Я вышла из машины, сняла сандалии и ступила на песок. Я прошла несколько шагов по пляжу, достаточно, чтобы сесть и смотреть на бескрайнее море. Там я и заплакала. Тихо и в полной тишине я позволила слезам омочить мое лицо, потому что, хотя я жила в городе, который весь мир называет прекрасным, у меня никогда не было возможности сделать это, просто посидеть на пляже и полюбоваться морем.

В моей жизни на это не было времени. Всегда нужно было что-то делать, о ком-то заботиться, зарабатывать деньги. Хотя все это принадлежало мне, мое время никогда не было по-настоящему моим. Именно эта мысль заставила меня вернуться сюда с легким сердцем.

Они могут клеить газеты и журналы, в которых меня называют проституткой, на стены вокруг меня, если хотят, мне все равно. Это действительно обходится мне гораздо дешевле, чем то, что я платила за то, чтобы не иметь абсолютно ничего.

— Ты не воспользовалась картой, — говорит Витторио, возвращая мое внимание к нему. — У тебя в руках была карта неизмеримой ценности, а ты ее ни для чего не использовала.

— Неизмеримой? — Спрашиваю я, нахмурив брови. Когда мне вручили белый конверт, я не стала удивляться, ведь дон уже сказал, что даст мне карту. Но что он имел в виду, говоря "неизмеримая"?

— Это безлимитная карта, Габриэлла. Ты могла бы купить по ней почти все, а ты не купила даже бутылку воды. — Его тон забавен, но мои глаза расширяются.

— Безлимитная? Ты должен был предупредить меня! Я бы оставила ее дома! — Я протестую, приходя в ужас от мысли, что могла ее потерять.

— Зачем тебе оставлять его дома?

— А если бы я его потеряла? — Я прикладываю руку к груди, чувствуя, как сердце учащается при одной только мысли о такой возможности, и Витторио медленно моргает, прежде чем сосредоточить все свое внимание на мне.

Дон смотрит на меня так, словно я - человек за столом, который ничего не смыслит. Что он имел в виду, давая мне безлимитную карту? Ради Бога, я носила ее в кармане брюк! Из-за моей неосторожности она могла затеряться в песке.