Я закрываю глаза, скрежещу зубами, делаю глубокий вдох и очищаю свой разум, пока в нем не остается места ни для каких мыслей. Ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем, которого никогда не будет.

Теперь коробка закрыта.

Я открываю глаза и на этот раз смотрю в зеркало, наблюдаю, как снимают мерки, подбирают цвета и все остальное, что связано с макияжем и моим телом. Это не кажется таким страшным, как я думала.

Проходит несколько часов, и изменения приветствуются моим отражением, и я не знаю, что за человек смотрит на меня из зеркала, но мне также не терпелось больше не узнавать ту жалкую девчонку, которая смотрела на меня раньше, так что вот так.

Все хорошо.

***

Глупая идея, я знаю это, но я не смогла вовремя остановить себя, чтобы не опозориться. Я смотрю на тарелку на столе, разглядывая темно-коричневые шарики, обсыпанные шоколадной посыпкой. Сладкий запах разносится по всему дому. После того как я целых два дня ломала голову, не зная, что подарить Витторио в обмен на его разрешение посещать мои занятия, мне пришла в голову не самая блестящая идея - подарить ему то, к чему, как мне кажется, у него нет свободного доступа: бригадейро (традиционный бразильский десерт).

В крыле Витторио нет ни одного сотрудника. Кроме горничных, которые приходят днем, здесь нет ни поваров, ни домработниц, хотя кладовка полна. И после нескольких недель, проведенных на кухне, я знаю, что бригадейро не является обычным сладким блюдом на столе синьоры Анны. По крайней мере с тех пор, как я приехала, я ни разу его не видела.

Теперь, с нетерпением ожидая его прихода с традиционного семейного ужина Катанео, я беспрестанно стучу ногами по полу, ведь за последние два вечера я не видела Витторио, так что велика вероятность, что моя нелепая попытка даже не будет воплощена в жизнь.

Время тянется, пока он не появляется на верхней площадке лестницы на открытом этаже. Выражение его лица меняется, лишь глаза сужаются, когда он чувствует аромат, захватывающий все комнаты в его доме.

— Добрый вечер, — приветствую я, и Витторио подходит к кухне с белыми шкафами и стеклянным потолком, все еще настороженный.

— Что это? — Он пропускает вежливое приветствие.

Его взгляд не задерживается на мне ни на секунду дольше, чем это необходимо, хотя он впервые видит меня после макияжа. Такое безразличие меня не удивляет, но заставляет задуматься, какой в этом был смысл. Я даже подумала, что Витторио просто надоело смотреть на мой неопрятный вид и, раз уж мы теперь будем чем-то вроде соседей по комнате...

— Бригадейро.

— Бригадейро?

— Бригадейро. — Легкий наклон его головы выдает его типичное нетерпение, и я поджимаю губы, чтобы скрыть улыбку. Если я пытаюсь что-то получить от этого человека, то смеяться над ним - не самая лучшая идея.

— А что такое бригадейро?

— Бразильская сладость, приготовленная из сгущенного молока.

— Сгущенное молоко?

— Да.

— Габриэлла, — предупреждает он, и на этот раз мне не удается сжать губы, приходится прикусить губу, чтобы проглотить смех.

Наступает моя очередь наклонить голову, я смотрю на Витторио, и меня снова преследует настойчивое осознание того, что, хотя я вижу, как пугает этот мужчина в каждом дюйме, я не могу заставить себя почувствовать страх перед ним. Даже после всего, что я видела, как он делал, даже после всего, чему я подверглась с его стороны, со мной, должно быть, действительно что-то не так.

— Сгущенное молоко – это еще одна бразильская сладость, — объясняю я, опасаясь, что Витторио может просто бросить меня здесь одну, не дав мне нужного разрешения, если я заставлю его ждать еще хоть секунду.

Я не объясняю ему, что это альтернативная версия конфет, потому что, очевидно, в его кладовке не было сгущенного молока. Но, будучи бедной, я должна была проявить изобретательность и давным-давно научилась делать свою собственную версию сгущенного молока. Именно это я и сделала сегодня, но главное – это намерение. Ведь так? Кроме того, это вкусно, я пробовала.

— А зачем ты сделал бригадейро?

— Для тебя. — Витторио некоторое время обдумывает мои слова.

— Для меня?

— Да, для тебя. Ты сказал мне, что я должна дать что-то взамен. Я приготовила бригадейро. Я и сама не заметила, как перешла с ним на ты. Сначала он моргает глазами, затем его губы слегка раздвигаются и, наконец, растягиваются, прежде чем из его горла вырывается смех.

Это прекрасный звук. Я слышала, как он смеялся на мероприятии в Риме, но это совсем другое. Такого звука вы и представить себе не могли, что он может вырваться из его рта. Он просто противоположная крайность той жестокости, которую постоянно излучает Витторио.

Хриплый, глубокий и серьезный, его смех заразителен, и в сцене, которая совершенно бессмысленна, я нахожу себя зеркальным отражением его, пока мы оба смеемся на кухне его дома, потому что я приготовила ему бригадейро. Когда звук затихает во рту, Витторио молча наблюдает за мной почти целую минуту, прежде чем сделать шаг назад и отойти от стойки, к которой он в какой-то момент приклеился.

— У тебя есть мое разрешение, Габриэлла. Я скажу Луиджии, чтобы она все организовала. — И с этими словами он поворачивается спиной и уходит.

Даже не попробовав ни одного бригадейро.

ГЛАВА 28

ГАБРИЭЛЛА МАТОС

Витторио - человек привычки, что нетрудно предположить. Окружающие его люди не скрывают, что это не так. Но уже на третий день пребывания в доме я начинаю испытывать к нему благодарность. Ровно в семь сорок пять дон встает из-за стола для завтрака.

Спрятавшись в прихожей, я жду, чувствуя, как урчит мой желудок. Он смотрит на стол, потом по сторонам. Наконец его взгляд устремляется точно в мою сторону, и я прячусь еще больше, хотя стена передо мной была достаточной гарантией того, что он меня не увидит.

Мужчина берет пиджак, висевший на спинке стула, и надевает его. Возможно, мне не стоит так пристально следить за этим банальным жестом, виновником которого, скорее всего, является голод. Наконец он уходит, и я делаю глубокий вдох, жду несколько минут, чтобы убедиться, что он не вернется, и только после этого пересекаю коридор и вхожу в столовую.

Я быстро набираю себе тарелку и ем все, что хочу. Чуть больше получаса спустя я оказываюсь в центре дуэли обвиняющих взглядов с нарезанной папайей, лежащей передо мной. Она обвиняет меня в обжорстве, молча говоря, что я уже съела слишком много, что кофе, хлеба и хлопьев было более чем достаточно, чтобы поддержать мой организм до следующего приема пищи. Я обвиняю папайю в том, что она слишком красивая, слишком аппетитная, слишком красочная, просто беру ее и кладу в рот, не обращая внимания на протесты, которые, по мнению моего творческого ума, она может выражать. Столовый набор - восхитительная новинка, в буквальном смысле слова.

Я тихонько хихикаю над своей глупой шуткой. Мне всегда было интересно, как герои мыльных опер относятся к тому, что в их распоряжении так много вещей, и, в общем, это довольно круто. Хотя после того, как вы увидите, как собираете уже четвертое блюдо, фрукты начнут осуждать вас за то, что вы едите слишком много. Я снова смеюсь.

Сумасшедшая, я схожу с ума, я точно могу, так сказать.

И зрелище, представшее перед моими глазами несколько минут спустя, заставляет меня задуматься о том, насколько продвинулся мой уровень безумия. Во главе с Витторио вереница из пяти огромных мужчин, не тех, что всегда рядом с ним, поднимается по лестнице, направляясь ко мне.

Дон - занятой человек, он много времени проводит вне дома, а когда он дома, то почти всегда заперт в своем кабинете. Это мнение основано на двух днях совместной жизни? Или, лучше сказать, сосуществования? Тоже да. Но кого это волнует? Это единственное, что у меня есть, и, кроме того, я не думаю, что через месяц, если я все еще буду здесь, оно изменится. Это первый раз, когда он вернулся так рано после завтрака.