— Разворачивайте его быстрее, — скомандовал я. Устинов и ещё один дядька начали раскручивать разноцветное полотно, а остальные отходить в назад, придерживая отточенные бахромой края.

— Быстрее,- прорычал я.

Наконец ковер развернули.

— Туда, — я схватился за край и потянул всю процессию, под окно, где заметил мальчишку. В стекло заслонила темная тень. Закрытая рама со скрипом, терском и скрежетом медленно открылась.

В окно наполовину высунулся десантник.

— В спальне старушка лежит, — выкрикнул он. — Пацана Левон зовут. Сказал, это его бабушка. Родители ребенка с ней оставили, сами в Ереван уехали. Старушка уже всё, холодная и не дышит. Левон всё слышал, но не мог бабушку оставить. Говорит, как я могу её бросить, я же мужчина. Дверь сам открыл. Сейчас его Серега оденет и выведем.

Я бросил взгляд на часы. Три с лишним минуты до начала землетрясения!

— Хватайте куртку, какую-нибудь и бегом из дома! — заорал я. — В любую секунду может начаться, быстро!

— Чего кричишь? — в окно, отстранив Олега, высунулся капитан. — Пока всё нормально, даст бог и в следующие пару минут ничего не будет. Оденем ребенка, заберем документы и выйдем.

«Идиот!» — я скрежетнул зубами и глянул на часы. Две минуты осталось!

— Олег! Слушай внимательно, от этого зависят ваши жизни, — отчаянно выкрикнул я. — У тебя не осталось времени! Сбрасывай ребенка сюда на ковер, и прыгайте сами! Делай, что я сказал, и не спорь! Выйти через подъезд вы уже не сумеете! Если мент будет мешать и путаться под ногами, вырубай его нахрен и сбрасывай к нам! Иначе все будете похоронены под обломками! Я не шучу! Действуй!

— Ты что говоришь, а? Кого вырубать, меня? — возмутился Голоян, но стоящий за ним Олег решительно отстранил милиционера в сторону.

— Понял, сделаю, — кивнул он и исчез в комнате.

Нарастающий глухой гул заставил меня похолодеть. Сперва он ощущался как летящий где-то в небе реактивный самолет, с каждой секундой становясь всё громче и сильнее.

«Началось», — пронеслась в голове паническая мысль.

— Быстрее, мать вашу, — выкрикнул я.

Асфальт под ногами задрожал, стены зданий начали ходить ходуном. Добровольцы, держащие ковер, побледнели, один инстинктивно дернулся в сторону, стремясь удрать.

— Сука, стоять, гондон штопанный! — заорал Саня. Армен схватил за шкирку позеленевшего труса.

Окно толчком раскрылось еще больше. Вниз, прямо на раскрытый ковер полетела, раскинув руки в стороны маленькая фигурка. Полотно ковра спружинило, но выдержало, чуть подкинув мальчишку вверх.

Я подхватил ребенка в сером пальто на руки и закричал:

— Прыгайте быстрее!

Вторым, буквально вышвырнутым в окно за шиворот, полетел товарищ милиционер. Ковер прогнулся под его весом. Добровольцев чуть толкнуло вперед, но ткань выдержала.

Саня рывком стащил грязно ругающегося Голояна с ковра.

Асфальт уже не ходил, а буквально дергался под ногами, люди держащие ковер, с трудом удерживали равновесие. Стены судорожно тряслись, гул нарастал, как звук летящего навстречу поезда.

Десантник и бывший афганец прыгнули почти одновременно. Сначала мелькнула гигантская тень Олега, мощно оттолкнувшегося ботинком от подоконника. Десантник, напружинив и согнув ноги, прыгнул в сторону, целясь в сквер рядом с домом. Амортизировал удар согнутыми коленями и выставленными ладонями. Приземлился в рыхлую землю, мячиком оттолкнувшись от поверхности и перекувыркнувшись вперед.

Погода в Армении седьмого декабря восемьдесят восьмого года была аномально теплой, а почва мягкой, поэтому измазавшийся в грязи Олег, травм не получил.

Бывший афганец рухнул прямо на ковер. По телосложению Серега немногим уступал Олегу, поэтому ковер чуть не сложился под его весом, заставив добровольцев на секунду потерять равновесие.

Саня и Армен подхватили начальника СБ и побежали к автобусу.

— Ковер забирать? — выкрикнул кто-то из добровольцев.

— Бросьте его нахрен, — прорычал я, — Уходим отсюда!

Мы отбежали подальше от зданий. Толчки внезапно затихли. Хруст гравия под сапогом одного из добровольцев в наступившей тишине прозвучал оглушительным выстрелом, заставив всех встрепенуться.

— Неужели всё? — изумленно выдохнул Голоян.

И тут же, словно в ответ на его вопрос, землю тряхнуло ещё больше. Стихающий гул загремел с новой силой. Стены зданий затрясло так, что полетели камни, а потом на наших глазах, пятиэтажки и девятиэтажки с ужасающим грохотом рухнули вниз, скрывшись в облаках серой пыли…

По мостовой градом забарабанили осколки кирпичей и бетона. Грохот обваливающихся зданий, звон трескающихся и разлетающихся стекол, дробный стук падающих на асфальт камней в мутных тучах пыли создавали ощущение происходящего апокалипсиса.

Мы инстинктивно пригнулись, закрываясь руками и пытаясь спрятаться под машины.

— Млять, — потрясенно выдохнул Саня…

В одно мгновение живописный город у реки обратился в руины, груды строительного мусора, и злобно ощерившиеся кирпичными осколками развалины…

Следующие три дня промелькнули будто в полусне, чередой отрывочных картинок. Мы разгребали развалины, вытаскивали искалеченные трупы, кормили оставшихся без крова людей похлебкой и консервами, организовывали эвакуацию раненных, стариков, женщин и детей. Встречали вертолеты с гуманитарной помощью и врачами, помогали въехавшим в город военным, наводить порядок и убирать мусор, спасали от разъяренной толпы мародеров…

Перед глазами до сих пор стояли измученные, осунувшиеся от страданий, перепачканные пылью лица, рыдающие и воющие над искалеченными телами женщины. Запомнились мальчик с потерянным лицом и остановившимся глазами на въезде в Спитак, держащий картонку, на которой написаны имена родителей, чья-то рука с торчащей наружу треснутой костью и сверкающим на уцелевшем безымянном пальце толстым золотым кольцом, трупы без ног, рук, голов напоминающие окровавленные куски мяса…

Боль от окружающих трагедий и погибших черной пеленой накрывала сознание. Но свою миссию мы выполнили. В Спитаке вместо пятнадцати тысяч погибло четыреста двадцать восемь человек, в Ленинакане, Кировакане, других городах и поселках разрушенных подземными толчками ещё чуть больше девятисот. Около двух с половиной тысяч осталось инвалидами. В моей прошлой жизни погибло двадцать пять тысяч и полмиллиона стали инвалидами, в этой — подавляющее большинство людей удалось спасти…

— Вспоминаешь те времена? — Левон Суренович с доброй улыбкой наблюдал за мной.

— Вспоминаю, — вздохнул я. — Забыть это невозможно. Впечатлений на всю жизнь хватит. Хорошо, что мы смогли спасти, пусть не всех, но очень многих.

— Мне один интересный доклад по землетрясению показали, — задумчиво произнес патриарх. — Если бы не наши действия, жертв могло быть на порядок больше. Десятки тысяч погибших и сотни — инвалидов.

— Так и есть, — подтвердил я. — Мы сумели выгнать большую часть народа на улицы. Представьте себе, если бы все они остались в домах.

— Тут не поспоришь, — вздохнул Барсамян-старший. — Что смогли, сделали. Но все равно, временами накатывают мысли, если бы постарались, могли избежать и этих жертв.

— Увы, Левон Суренович, всё идеально бывает лишь в сказках, — я развел руками. — Только там все герои живы и здоровы, пьют и веселятся, злодеи повержены и посрамлены. Жизнь гораздо сложнее, сделать всё идеально не получается, всегда возникают неучтенные факторы.

— Ты подарки заберешь? — поинтересовался старик. — Мне уже некуда их ставить. Хоть нам удалось перед властями выставить Манукяна как организатора, людская молва расходится как волна. Тысячи армян от искреннего сердца хотят отблагодарить за спасение родных. Не принять дары, значит оскорбить, наплевать на их чувства, а мне скоро их некуда будет их ставить. Уже сарай и две комнаты забиты.

— Заберу, конечно, — подтвердил я. — Большую часть, точно. Что ко мне не влезет, в машину охраны утрамбуем.

— Вот и хорошо, — улыбнулся патриарх. — Как у тебя дела? Идут помаленьку?