Через несколько лет Гребенщиков попытался описать этот варварский хэппенинг в «Правдивой автобиографии Аквариума»:

«Наш первый альбом представлял собой извращение двух идиотов (Бориса и Джорджа), занимавшихся сюрреалистической “Аммагаммой”: некие непонятные желудочные звуки, стуки плёнки задом наперёд, петли, стихи, отдельные куплеты песен и фразы. Очень смешно, но очень плохо записано. Для “пластинки” характерно название последней вещи — “Пение птиц и птичек на могиле сдохшего ума”».

Но всё могло оказаться ещё печальней, если бы в творческий процесс не вмешался умница Марат, обладавший абсолютным слухом. Он окончил музыкальную школу, играл на нескольких инструментах и изучил консерваторский учебник под названием «Гармонии», посвящённый доминант-септаккордам и хроматическим секвенциям. Неудивительно, что Джорджу и Гребенщикову такой бэкграунд казался пилотажем самого высокого класса.

«Моё реальное сотрудничество с “Аквариумом” началось в тот момент, когда я забрёл в комнату за сценой и обнаружил там Борю и Джорджа, пытавшихся записать первый трек “Искушения”, — рассказывал мне Армен Айрапетян. — Быстро выяснилось, что я понимаю в аппарате куда больше, чем эта парочка. Поэтому я был торжественно назначен “аппаратчиком Маратом” и оставался им ещё несколько лет. Меня удивило, что Боб и Джордж абсолютно не спорили — было ощущение, что они полгода готовились к записи и обсудили заранее все детали. Во-вторых, на качество им было наплевать — можно фальшивить, сбивать ритм, путать слова. Поэтому никаких дублей они не делали, разве что если плёнка порвется или микшер сдохнет. И наконец, мы втроём получали огромное удовольствие от процесса. Результат я проверил на родственниках. Они мужественно терпели, но композиция “Я — шизо” окончательно добила всех, и мне было приказано выключить магнитофон под угрозой выселения».

С течением времени создатели «гимнов деконструкции» сошлись во мнении, что записи, сделанные на примате, «принадлежат не музыковедению, а этнографии». Другими словами, «их можно изучать, но нельзя слушать».

По этой причине альбом «Искушение святого Аквариума» практически не распространялся — отчасти потому, что процесс записи значил для создателей гораздо больше, чем резонанс. К тому же вскоре оказалась утерянной обложка (огромное лицо с бородой, образующей потоки воды), нарисованная художником Русланом Судаковым, который произносил на записи концептуальное заклинание: «Что за дела?»

«Вся сессия носила спонтанный характер, — вспоминал Джордж. — Мы издавали кошмарные звуки, крутили плёнку… В общем, веселились как могли. Большинство знакомых выпадало в осадок и вообще не понимало, что это такое. И только немногие выдерживали испытание прослушиванием».

Или вот ещё один показательный момент. Когда в 2001 году звукозаписывающая компания «Триарий» рискнула выпустить «Искушение святого Аквариума» на компакт-диске, на задней стороне обложки чуть ли не кровью были начертаны ключевые слова: «Качество звука соответствует обстоятельствам записи».

«У нас был очень простой подход: два похабных магнитофона и такой же микшер, — рассказывал Гребенщиков. — Через полгода после этой сессии я показал наш микшер одному знакомому, который поглядел на него и ахнул: “Как вы на нём писались, если у него нет проводов на выход и там не с чего снимать сигнал?” Однако Марат на этом микшере идеально записал “Искушение”. Это была чисто аквариумовская мистика».

Любопытно, что спустя вереницу эпох многие критики станут относиться к этому «путешествию в другую реальность» с неподдельным уважением. Одни будут называть альбом «истинной ностальгией по подлинности». Другие начнут утверждать, что «современное глухое звучание “Искушения”, возможно, делает его только лучше, а музыка кажется совершенно потусторонней».

Безусловно, этот странный опус, в котором чудился неразгаданный объём, был сделан исключительно для посвящённых: «Мой ум сдох ранней весной, когда в саду распустился куст, / И в свете луж нашёл я ответ: мой ум сдох, его больше нет».

Через десять лет Борис признавался, что долгое время рок-группа казалась им с Джорджем несуществующей, до тех пор пока они не создали первый альбом. «Маленькие чёткие звуки» — такое было определение «Аквариума» году в семьдесят третьем.

«Тогда я был совершенно счастлив, — пытался отшучиваться Гребенщиков. — Потому что чувствовал себя человеком, который не зря прожил жизнь, и теперь может покоиться с миром. Именно потому, что мы записали настоящий альбом, с обложкой и концепцией».

Вспоминается, как позднее Гуницкий откровенно рассказывал: «К нам приходили какие-то люди, какие-то девочки, и в одном месте даже слышен их визг. Та жизнь, которая бурлила вокруг нас, и отразилась на записи “Искушения”». Прозвучало это настолько убедительно, что Джорджу нельзя было не поверить.

С другой стороны, признаюсь честно — из этих «песен в пустоту» ни одной мелодии «забрать с собой в жизнь» мне не удалось. Отчасти потому, что поиски «психоделического Грааля» у раннего «Аквариума» казались предельно абсурдными. Чего только стоил их поэтический манифест «фамилия — это субстанция, функциональная активность которой равна единице»? Вопрос, конечно, риторический, я понимаю…

«В любом случае такого ещё никто не делал, — утверждал критик и музыкант Алексей Рыбин в “Иллюстрированной истории “Аквариума”. — Ближе всех к этому подошли московские художники, объединившиеся в группу “Мухоморы”. Но они просто составляли коллажи из фрагментов эстрадных песен и собственных абсурдистских стихов. А “Искушение” всё-таки было альбомом, записанным музыкантами».

И ещё одно дополнение. Так получилось, что плёнку с записью «Искушения» долгое время считали утерянной, как и записанный впоследствии мини-альбом «Менуэт земледельцу». В частности, Марат жаловался, как в восьмидесятых Борис выпросил у него несколько оригиналов магнитофонных плёнок с обещаниями «всё быстро вернуть». После чего следы альбомов теряются, поскольку ни одну из копий найти не удалось.

Запеленговать запись «Искушения» удалось звукорежиссёру и аудиореставратору «Отделения ВЫХОД» Евгению Гапееву. Приехав в конце девяностых на очередной концерт «Аквариума» в ДК Ленсовета, Женя познакомился в фойе с молодым коллекционером, который, как выяснилось в процессе беседы, каким-то чудом «откопал» несколько катушек в одной из бывших резиденций Гребенщикова.

«Всё это валялось в жуткой пыли под ванной, в квартире на улице Софьи Перовской», — с неподдельным восторгом сообщил Гапееву новый знакомый, который представился Александром. Среди осыпавшихся от времени артефактов он обнаружил плёнку с записью «Искушения святого Аквариума», магнитоальбом «Все братья — сёстры» и несколько концертных бутлегов.

Через пару месяцев Александр и Женя встретились в Москве и «перегнали» артефакты в цифровой формат. Вскоре Евгений попытался разыскать нового знакомого в Питере, но оказалось, что обладатель бесценных раритетов внезапно исчез. Говорят, что вместе с друзьями он пошёл гулять на Финский залив и провалился под лёд. К сожалению, все попытки Гапеева найти родственников Александра Крюкова или остатки его архива успехом не увенчались.

Отец Михаила Файнштейна был потомственным ленинградцем и дослужился на флоте до звания капитана первого ранга. Но его сын пренебрёг карьерой морского офицера и пошёл учиться в инженерно-экономический институт. На занятия он практически не ходил, но, будучи человеком талантливым, учился «чуть ли не на пятёрки» и позднее стал системным программистом. Всё свободное время он любил коверкать на гитаре боевики Хендрикса, Сантаны и Клэптона: иногда — на загородных танцах, а иногда — на редких концертах, которые мало кто видел.