Вскоре Джордж написал поэму про реальную реку Оккервиль, а Борис придумал к ней музыку. В итоге у приятелей получилось неброское хоровое пение: «Я сдох поутру на реке Оккервиль, и труп мой упал в реку Оккервиль».
«Нас серьёзно злило, что на русском языке нет песен о том, как мы живём, — досадовал Гребенщиков. — Были Окуджава и Высоцкий, но они пели не о нас. И существовали Харрисон и The Beatles, которые пели о нас, но на английском. А хотелось слышать правду о нас — и не только в словах, но и в звуках. Поэтому нам пришлось писать самим».
Разучив блюзовый квадрат, Борис презентовал приятелям новый опус: «Хочу я всех мочалок застебать, нажав ногой своей на мощный фуз, / И я пою крутую песнь свою — “Мочалкин блюз”».
Спустя много лет, отвечая на мой вопрос о судьбе этой композиции, Гребенщиков признался, что в 1973 году никто из его друзей не понимал, «для чего такой бред, как “Мочалкин блюз”, был написан». Возможно, что в тот момент Борисом двигала сильная жажда признания и самовыражения. Но так ли это важно, когда под простенькую гармонию его светлый голос прямо-таки возносился над городом, где никто толком не умел ни медитировать, ни работать. Господи, спаси и помилуй…
«Время от времени на Боба накатывало, — вспоминал впоследствии Джордж. — Так бывает с любым сочиняющим человеком. И тогда он хватал ручку и начинал что-то записывать. Происходило это где угодно: в метро, на Невском проспекте, в саду или на лестнице. Боб останавливался, садился — и писал. Всё правильно, так и следует поступать. Ведь когда тебя зовёт к себе муза, ты не имеешь права не взять её до конца».
Как-то на одном из собраний «КЛМ» Боб покаялся товарищам, что у него есть рок-группа. Прервав многомесячную завесу молчания, он исполнил под гитару I Don’t Know How to Love Him из рок-оперы Jesus Christ Superstar. Несложно представить, что удивлению Марата, Тани и Андрея не было предела. Они засыпали Гребенщикова вопросами, и Борису пришлось рассказать про репетиции в Зеленогорске. Студенты тут же захотели познакомиться с группой поближе — таким парадоксальным образом в марте 1973 года у «Клуба Любителей Музыки» родилась идея о проведении первого концерта «Аквариума».
«Неуёмные Таня и Боря решили организовать поездку в Зеленогорск за счёт государства, — описывал событие Марат. — Всё было изящно оформлено как “поход по местам боевой славы”, и мы отправились в путь.
Вот там-то я и увидел “Аквариум” на сцене. Честно говоря, особого впечатления они не произвели — аппаратура барахлила, колонки хрипели, да и репертуар был так себе. Музыка порой выглядела мерзкой, но особенно тупо звучала песня “В храме Раджи Вишну”.
Чисто визуально хорошо смотрелись Боб и органист Вадик Васильев, а также Джордж с его невероятно волосатой ногой на педали барабана. Возможно, я в тот вена педали барабана. Возможно, я в тот вечер был не очень объективен, поскольку осушил несколько банок из-под сметаны с разнообразным алкоголем».
Нужно отметить, что опасность стать знаменитыми «Аквариуму» не грозила. Из моих бесед с музыкантами стало понятно, почему данное мероприятие не оказалось звёздной вехой в истории группы. К примеру, Джордж не без труда вспомнил, что концерт был «коротким и хаотичным». Правда, Гребенщиков уже тогда пытался играть на гитаре напильником, создавая иллюзию приобщения к традициям шумового авангарда.
«Боб, зная мою неопытность как басиста, приглушил громкость динамика, и поэтому друзья говорили, что меня не было слышно, — рассказывал Саша Цацаниди. — Любопытно, что после концерта все зрители записывали мнения в специальную тетрадочку, заранее приготовленную Гребенщиковым. Больше всего мне запомнился безжалостный диагноз: “Перестаньте петь всякую ерунду на русском! Не валяйте дурака и пойте известные вещи по-английски!”»
ПЕСНИ В ПУСТОТУ
«Один аккорд — это в самый раз. Два аккорда — это уже на грани. А три — это уже прямо джаз какой-то».
Лу Рид
Вначале семидесятых большинство ровесников Боба и Джорджа в «национальную поэтическую рок-идею» категорически не верило. Поэтому после фиаско в Зеленогорске Гребенщиков решил выступить самостоятельно, с репертуаром на английском языке. Его дебют с песнями Кэта Стивенса получился камерным, но удачным. И вскоре по хипповой тусовке прошла молва, что на фестивале в пригородных Юкках появился паренёк с кинематографической внешностью, которому очарованно внимало целое ожерелье из длинноволосых девушек.
«Когда большая часть рок-музыкантов была занята построением собственных усилителей и колонок, несколько отважных одиночек бросилось в полынью чистого искусства, не имея за душой ни единого винтика, — рассуждал впоследствии Гребенщиков. Как ни странно, именно их имена и сохранила нам история».
Всё так и было. С самого начала Боб и Джордж решили сделать акцент на акустическом звуке, сочинив лирические «Бустер в ночи» и «Сказку о двух королях», психоделическую «Мой ум сдох» и хиппистский гимн «У меня — шузня». Все остальные заготовки длились одну-две минуты и скорее напоминали фрагменты театральных пьесок, чем рок-композиции.
«В те годы я любил писать без рифмы, — признавался Джордж. — Мне нравились белые стихи, в которых я ощущал себя свободнее. Иногда, правда, бывало, щёлкнет, и я начинал писать в рифму. Интересно, что некоторые мои приятели до сих пор считают, что все стихи должны быть в рифму. И это полный бред, по-моему…»
Двадцатилетний Гребенщиков любил прогуливать занятия и бродить по городу с жаждой новых ощущений и противогазной сумкой, полной книг. Он по-прежнему обожал слушать диски Харрисона и под его влиянием написал мелодию «Гуру Панджахай». Он глубоко погрузился в индийскую культуру и теперь подписывался именем Пурушоттама.
Тогда же Борис обратил внимание на оригинальный метод работы гитариста The Beatles, который построил композицию The Inner Light на переводе фрагмента священного текста Лао-цзы, добавив в финале несколько своих фраз. Такая коллажная техника впечатлила Гребенщикова, но до знакомства с лирикой Дилана оставалась исключительно в подсознании поэта. Тогда казалось, что на стылой невской земле несколько студентов-фантазёров пыталось вырастить собственный «солнечный хаос», который не был похож ни на свингующий Лондон, ни на рок-боевики «Санкт-Петербурга», ни на официальную фарцовку ансамбля «Поющие гитары».
«Настоящее творчество не может иметь ни причины, ни смысла, — декларировал свои взгляды Борис. — Оно просто растёт, как растут деревья».
По воспоминаниям Джорджа, в мае 1973 года «Аквариум» всё-таки покинул сказочный Зеленогорск. Музыканты перевезли на примат небогатый комплект аппаратуры: два магнитофона, самодельный микшерный пульт, гитару, рабочий барабан, «бочку» и хай-хэт, которые заняли половину пространства. Тем не менее нашим «мерцающим единомышленникам» вполне хватило места и энергии, чтобы в этой крохотной каморке развернуться в полный рост.
Затем отчаянные Боб и Джордж решили записаться и даже придумали название для этой акции: «Искушение святого Аквариума». Заодно объявив миру, что Гуницкий будет играть на барабанах и бонгах, а Гребенщиков — на электрической и акустической гитарах. Вокальные партии было решено исполнять либо хором, либо — по очереди.
«Мы подходили к процессу очень серьёзно, — вспоминал Джордж. — У нас была установка: “мы идём писать альбом”. И если бы в то время наши исполнительские возможности были выше, то, возможно, это оказалось не так интересно. Тогда мы уклонялись в примитивные аккорды, но несколько песен всё-таки получилось, как ни странно. Целенаправленно мы решили делать чистую психоделию».
Без сомнений, это был отважный поступок. Как будет осуществляться запись, Боба и Джорджа не беспокоило — дескать, «ввяжемся в драку, а там видно будет». На зимних каникулах в здании было тихо, а значит, можно было фиксировать на плёнку дыхание новой вселенной. И за три февральских дня 1974 года у двух умников сложилась черновая версия концептуального альбома. Безусловно, всё это и рядом не стояло с тем, что им хотелось бы услышать, но первый шаг в нужном направлении был сделан.
