По воспоминаниям очевидцев, в студенческий период музыканты «Аквариума» постоянно страдали мощными литературными извержениями. Они круглосуточно писали поэмы, рассказы и даже пытались ставить пьесы. Так, например, Борису с Маратом удалось наваять сразу несколько изящных произведений: «Случай в Версале», «Случай в Антарктиде» и «Случай на Литейном». Все они были посвящены постоянным допросам и домогательствам со стороны следователя по фамилии Шмоткин, которого мучительно интересовала финансовая сторона проведения сейшенов. В итоге этот чиновник прочно занял своё непочётное место в истории ленинградского андеграунда. Оцените сами:
Шмоткин: Читал я «Случай в Антарктиде», его пора бы запретить.
Автор: Как бы сказать, чтоб не обидеть. Пошёл ты, мать твою итить.
Лидировал же в этом литературном марафоне Анатолий Августович Гуницкий, любивший воплощать в жизнь свои «гимны абсурда» в окрестностях Инженерного замка.
«Когда на ступеньках появлялся Джордж, то в действие вступали все, кто там находился, — писал Дюша в “Книге флейтиста”. — Роли распределялись по принципу, чтобы было поменьше слов. Текст переписывался на листочки из тетрадок, и тут же шёл прогон того, что нам нужно говорить. Это и было генеральной и единственной репетицией спектакля».
Примечательно, что этими перфомансами эксперименты Джорджа не ограничивались. Давайте предоставим микрофон одному из участников событий.
«Джордж с Тихомировым заходили ко мне каждое утро, — рассказывал Марат. — Они вытаскивали меня из постели, и мы отправлялись шляться по городу. Естественно, шли в “Сайгон” выпить “маленький двойной”. К слову, Джордж терпеть не мог кофе и, как правило, брал “большой простой”, то есть просто коричневую воду. Потом мы долго гуляли, прислушиваясь к разговорам, и выискивали смешные фразы. Так готовился материал для будущих пьес. Если же нам ничего не подворачивалось, мы развивали “теорию мелкой рыбы” — очередного космогонического произведения Гуницкого, объяснявшего происхождение Луны и предсказывавшего появление ещё одной. Мы с Джорджем были большими поклонниками абсурда и гротеска, а Тихомиров сумел вставить в нашу теорию образ Джорджа Харрисона, который любил погружаться в индийские штучки, а значит, был очень крут».
Как утверждает история, в разгар этих духовных поисков на горизонте появился театральный режиссёр Эрик Горошевский, который предложил музыкантам поэкспериментировать с литературными опусами Гуницкого.
«Серёжа Курёхин обратился ко мне с просьбой посмотреть пьесы своих знакомых, — объяснял Горошевский. — Мы встретились во дворике Строгановского дворца, верхом на маленьких сфинксах. Пришли Джордж и Боб. Я прочитал пьесы, мне понравились джорджевские “Метаморфозы положительного героя”. Я выдвинул условие: “Соберите команду, тогда мы сможем поставить спектакль”».
Идеей нового театра — «с декорациями, репетициями, интригами, любовными приключениями» — мгновенно заболели не только музыканты, но и всё студенческое братство. В частности, Лёня Тихомиров в считанные месяцы стал настоящей звездой, исполняя на театральных подмостках песню «Над небом голубым».
«Я попал в этот театр, когда они репетировали на примате, — вспоминал идеолог группы ZA. — И Горошевский рассказал, что Лёша Хвостенко пел когда-то кайфовую песню про волшебный город… Мол, композицию никто не помнит, поэтому мне нужно купить пластинку с лютневой музыкой, на которую она была напета. Предполагалось, что мелодию с диска я легко сниму, а стихи мне продиктуют. Вот так я и стал исполнять песню “Рай (Над небом голубым)”, которую многие затем услышали в спектакле “Сид”».
Театральная студия на начальном этапе была свободомыслящей и, по замыслу режиссёра, стремилась к синтезу театра и рок-сцены. По этой причине все репетиции начинались с процесса глубокой медитации, когда артисты садились в позу лотоса — как правило, с последующим выходом в астрал. В результате новые формы творческого самовыражения, предложенные Горошевским, не на шутку увлекли всю компанию «Аквариума».
К примеру, Гребенщиков досконально проштудировал монументальный труд Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Но вскоре выяснил, что в этой новизне присутствуют и некоторые минусы: как и всякий талантливый психолог, Эрик Генрихович работал с юными душами на грани фола. Он любил «нагнать волну» и наобещал актёрам большие залы, славу и стремительную карьеру. Но сразу поставил молодых артистов перед дилеммой — или театр, или «Аквариум». Тогда из уст режиссёра-тирана и прозвучала эпохальная фраза: «Ребята, я всех предупреждаю: группа группой, а спектакль спектаклем. И не надо, пожалуйста, это смешивать!»
Для плодотворной работы ученику известного режиссёра Георгия Александровича Товстоногова требовалась настоящая секта — когда в жертву идеям приносилось абсолютно всё. С такой парадигмой Боб, Фан и Марат согласиться не могли и вскоре покинули проект.
У меня в архивах сохранилось рукописное интервью Гребенщикова для журнала «Рокси», испещрённое его поздними правками. Отвечая на вопросы об истории «Аквариума», Борис трактовал события 1974 года следующим образом:
«Джордж всегда увлекался театром, а меня он никогда особенно не интересовал. Мы просто писали пьесы, но совершенно не думали о том, что их можно ставить. Это был метод самовыражения, появившийся у нас задолго до “Аквариума”. Потом, когда возникла возможность ставить пьесы в театре, Джордж заинтересовался этим очень сильно. Я увлекался постановками не так явно, но как-то пошёл на поводу, и мы некоторое время плотно занимались ими. Потом я из театра ушёл, ибо он начал мешать музыке».
Любопытно, что последнее предложение было дописано Борисом позже. И ниже следует дополнение: «Эрик — прекрасный человек, но далеко не нашей формации».
В тот переломный момент Гребенщиков находил собственные источники вдохновения в иных сферах — например в нелегальных прослушиваниях новых альбомов Заппы, происходивших, как правило, в совершенно мистической обстановке.
«Как-то днём я пришёл в захолустный солнечный дворик, украшенный почему-то круглой башней, — вспоминал Борис. — Через какое-то время из полуподвала вылез человек с волосами по пояс, в чёрной юбке, надетой прямо на джинсы, и поманил меня. Я вошёл в прохладную тьму, меня усадили в кресло, сунули в руки конверт сборника Mother’s Day с голым усатым Заппой, сидящим на унитазе в охотничьих сапогах, и, не давая опомниться, включили пластинку на полную громкость. С того дня я полюбил Заппу беззаветной любовью».
После этой истории Борис отлетел в «absolutely free», а события, происходившие вокруг «Аквариума», стали напоминать психологический триллер. Новая действительность вторглась в сакральный мир рок-группы. В закоулках примата шла ежедневная борьба за души людей, и в этой войне нарисовались первые жертвы. Трепетные Родион и Дюша, попавшие под гипноз Эрика, явно колебались.
А в это время коварный Горошевский придумал хитрый ход. Теперь он называл Андрея Романова не иначе как «вылитый Жерар Филип», а затем предложил ему сыграть две главные роли в новых спектаклях. Для флейтиста «Аквариума», который к тому же был влюблён в артистку Милу Судакову, подобные перспективы стали соблазном непреодолимой силы.
«Я решил поставить “Невский проспект” Гоголя, — рассказывал Эрик Горошевский. — Дюша тогда просто потрясающе играл Пискарёва. В этой роли впервые проявился его актёрский дар — Андрей работал как профессионал: чётко, красиво и полно. Он на глазах становился артистом, но при этом был очень искренен… На “Сиде” Дюша начал сотрудничать с театром уже осознанно, что послужило развитию конфликта с “Аквариумом”».
Что касается Джорджа, то он совсем чётко осознал, что служение Мельпомене и есть его истинное призвание. И поэтому принял твёрдое решение… покинуть рок-группу. «Любовь зла, полюбишь и козла», — как любил говаривать в подобных ситуациях циник Горошевский.
