Окольными путями я обошла наше поселение. Остановилась на возвышенности, глядя на измотанный и уснувший градус.

Я не пойду и не проверю, как там Мазник, остался жив или не сумел справиться с ранами от плети. Я Соль, неблагодарная девка. Мне несвойственны сожаление и доброта. Брошу всех и буду спасать свою шкуру. Мой ли это путь и куда приведет, посмотрим. Смахнув влагу с глаз, я развернулась и, не оборачиваясь, зашагала подальше от дороги. Лишние взгляды мне не нужны. Буду идти, пока не упаду. Затеряюсь, и однажды меня забудут, осяду на окраине и доживу свой век.

***

Почти месяц я шла и шла. Не отходила далеко от встречных поселений. Держалась близко, но на расстоянии. На ночь уходила вглубь пустырей и необжитых полей. Жара стояла невыносимая. Запас воды иссякал быстро. И раз за разом приходилось выходить к людям. По несколько часов наблюдала со стороны за жителями градусов и их повадками. Все только затем, чтобы выбрать того, кому дела нет до сплетен. Того, у кого есть вода. С провизией дело обстояло более-менее сносно, и я обменивала ее на воду. Вот и сейчас стою вдалеке и смотрю на пару домов восемнадцатого градуса. Выбираю более приятного местного.

Кто бы сказал, что я не смогу, что не зайду так далеко без сопровождения. Не выстою. Ха и еще раз ха! Уже почти у Северного придворья, совсем немного осталось. Только что там буду делать, так и не решила. Идти напролом к главе и задать вопрос в лоб: «Почему не ищите выхода?» Куда там! Меня сразу схватят и лишат головы. Никто разговаривать не станет.

– Так хромой дед или девчонка? – Я задумчиво смотрела на обоих.

Не вызывали они доверия, но и других подходящих не нашла. Пить хочется ужасно. Горло, наверно, трещинами покрылось, саднит от пыли и зноя. Порой за время скитаний не разговаривала по несколько дней. Не с кем было, так болтала сама с собой. Одиночество – та еще вещь неприятная. Вроде страшно выйти к людям, прячешься, а все равно к ним тянет, убогим. Посмотреть на живых, удостовериться, что не одна в этом умирающем мире.

Приблизилась к двери каменного дома. Занесла кулак и замерла. Нет, пойду к деду хромому, он старый. Если и предпримет какие действия, то от него нетрудно скрыться. Постучала к нему.

– Кого там на ночь глядя принесло?

– Открывай, меня послали за провизией. Надо пополнить запасы для пеших из столицы.

– Ходят, не спится. Совсем совесть потеряли. Обкрадывают добрых людей, – тут же донеслось из-за двери.

На трухлявом пороге появился старик. Худой, сгорбленный, с длинной седой бородой.

– Отец, вода нужна, – протянула я бурдюк Шмата.

– Эй, девчонка, что ли? – удивился тот. – Уже совсем эти в столице с ума сошли, раз девок телеги с провизией тянуть заставляют.

– Я просто посыльная. Держи, это орех земляной взамен прохладной водицы.

Специально не стала корзину и узел с собой тащить, спрятала за поселением. Если придется бежать, с поклажей быстро не выйдет.

– Хм… – Старик поджал тонкие губы, но бурдюк взял. Через минуту вернул и подал жестяной стакан с водой.

Я жеманничать не стала и залпом выпила предложенное. Вода с запахом ржавчины провалилась в желудок, немного охлаждая тело изнутри. Кажется, от меня повалил пар, кожа зашипела, голову повело, словно я опьянела лишь от одной воды.

– Легче стало? – спросил дед и в глаза странно заглядывает.

– Да, спасибо, – говорю, а у самой язык еле шевелится, глаза слипаются. – Ты… старый…

– Ну не ругайся, деточка, тебе ведь лучше, – и уже не мне: – Лишай, давай молодуху бери под руки и к Темному веди. Побольше за нее проси. И мех тоже, и кожу отделанную, у него есть, знаю.

Я облокотилась о косяк, пытаясь справиться с сонливостью. Ноги не слушаются, бегу, а они стоят на месте. Опоил дрянью. Меня под руки подхватили двое. Один выдернул бурдюк из руки и отпил из него, привязав после к своему поясу. Головой трясу, пытаюсь справиться с заторможенностью. Кричу, а изо рта лишь хрип и стон вырывается. Все понимаю, вижу, а тело не слушается. Спокойствие снаружи, а внутри страх накатывает волнами. В жар и холод бросает.

– Держи ты ее и тише. Давай через проулки, – шепнул один другому.

– Хороша попалась на этот раз! Смотри, Лишай, а? – хлопнули меня по ягодице. – Может, сами вначале, а, Лишай?

– Не, Темному покажем.

– Да чё Темному? Хоть раз свеженькую распробуем. Дай хоть пощупаю ее.

Я с ужасом слушала их разговор, металась в теле, а сделать ничего не выходило.

– Давай только быстро, – шикнул, видимо, главный из них.

Меня прислонили к холодной стене дома. Один удерживает за плечи, другой приподнял мою голову за подбородок. От толстых пальцев воняет стухшей крысой. Затошнило.

– Так себе на морду, но молоденькая, – ухмыльнулся мерзкий, потный и с большим носом мужик.

– Чё рассматриваешь, шустрей! – оскалился второй.

Голова моя повисла, отпустили, но принялись расстегивать пуговицы на платье. Одна, вторая, третья. Ругаю себя, так глупо попалась. Надо было к девчушке в дом стучать.

Ворот платья распахнули и до боли грудь сжали. Я захрипела, непослушной рукой пытаюсь смахнуть с себя грязные лапы. Цепляюсь ногтями, а сил нет, как жижа расхлябанная стекаю, зацепиться не могу. Руки плетьми падают. Голова кружится, понимание окружающего отсутствует напрочь.

– Тише ты… тише, не шуми, – ласково произнес урод с большим носом, а меня замутило сильнее.

Водица ржавая к горлу подошла, назад просится.

– Лишай, хороша как девка. Закажу ее себе сразу, как только Темный осмотрит.

– Давай пошли, хватит, идет кто-то.

– Сейчас, сейчас только проверю ее. Молодая совсем, может, и не было у нее никого, а? Тогда подороже обменяем.

Юбка вмиг задралась, а грубая ладонь прикоснулась к бедру и тут же отстранилась. Меня отпустили, и я стала заваливаться на землю. Упала, ударившись боком. Пытаюсь привстать на дрожащих руках и вновь падаю. В неведении лежу на земле в незнакомом переулке, а за спиной раздается неясный шум. Короткий визг, всхлип, бульканье, и вдруг все замерло, стихло. Обернуться, посмотреть бы, что там, а лучше встать и бежать, пока обо мне не вспомнили. Но ни того, ни другого сделать не выходит, безвольной куклой валяюсь.

В глазах стало мутнеть, чувствую, проваливаюсь в сон или смерть приходит. Хотя боли нет, только рука немного саднит и бок тянет.

Резкий перепад, меня вздернули на колени. Схватили за горло и засунули пальцы в рот. Я захрипела, и меня вырвало. Выпитая вода выходила со спазмами желудка. Все нутро запекло, выворачиваясь наружу. Я закашлялась. Пробило дрожью, стала покалывать каждая клеточка на коже. Словно сходило оцепенение и возвращалось владение телом. Стою на коленях, пошатываясь, глазами ищу насильников, а увидела удаляющуюся фигуру с накинутым на голову капюшоном. Необычная накидка, скрывает высокий силуэт с широкими плечами.

– Эй! – прохрипела я.

Незнакомец почти скрылся за углом дома, но обернулся на окрик. Лица не видно, все расплывается, лишь очертания высоких скул с легкой небритостью, а следом голос, глухой и надсадный, будто человек переболел воспалением связок.

– Уходи.

Как я выбралась из восемнадцатого? Только на упрямстве и злости. Злости на всех вообще и в частности на себя. За промах, за то, что поспешила, не проверила и понадеялась на доброту, которая если и осталась в мире, то такая неполная. Все и я тоже разучились завершать благие поступки. Шайка скрыла, но потом не пришла. Мазник рассказал, но поздно. Старый дед с бородой дал воды, но с отравой. А незнакомец убил местных насильников, а дальше справляйся сама. Бросил. Ушел. Но что так губит народ, что движет им? Почему катится все к нулевому пределу? Или так было всегда?

Даже спустя несколько минут в злосчастном переулке мое тело плохо слушалось, но ползти я могла. Перевернулась на живот и, отталкиваясь ногами, зашевелилась. Плечами, бедрами, руками – извивалась змеей и ползла. Пытаясь не обращать внимания на приторный запах крови и не смотреть на тех двоих, что еще недавно меня… Нет, я не хотела думать, что бы стало со мной, если бы незнакомец не помог, не перерезал бы глотки уродам. Но бурдюк я обязана была вернуть. Забрав обратно свое имущество, ткнула Лишая кулаком в бок. Но ему уже все равно. Глаза закатились и сердце не бьется. А вот меня, если не поспешу, ждет та же участь. Разбираться не будут. Вот трупы, а вот та, которая стала причиной смерти бравых местных.