– Дело твое, может, хоть так от тебя избавлюсь. И на казнь с удовольствием твою посмотрю. Ходишь вечно, соль на раны сыпешь и баламутишь людей своими рассказами. Удивлен, что до сих пор не пришло указания по твою голову.

– Давай-давай, меньше слов, Клок! Лучше бы вновь Марте стал приплачивать лишним хлебом, чтоб та детей обучала. Бегают по грязи, шмыгают сопливыми носами. Вдруг помрешь, кто считать листы бумаги будет и отчеты в столицу отправлять? – огрызнулась я.

Страшно ли мне? Конечно, и даже очень. Сорок второй градус под запретом. Вроде как именно из тех мест произошла трагедия. О нем даже не разрешено думать. Гиблые места там. Выжженная земля до конца оставшегося мира тянется. Запретное место. Только мои расчеты говорят, что ответы нужно искать именно там.

– Поговори мне тут, нахалка! Где орех? Обмен так обмен. Отправлю сегодня с телегой в столицу.

Я достала из кармана две горсти круглого ореха. Чуфа совсем мелкая пошла, морщинистая, но питательная, а это главное. Я протянула ее главе и, удовлетворенная, вышла из его дома.

Запах сырой земли ударил в ноздри. Дорога вся в выбоинах от ног тех, что приходили за продуктами. Толпа разошлась, и Палит устало прилег в пустой телеге. С другой стороны улицы бугай с подбитым глазом посмотрел на меня, прищурился, головой помотал и двинулся дальше. Настроение у него поникшие, наверно, не смог прорваться к картофелю, да и меня не задержал. Ступила я в жижу ботинками и, хлюпая в месиве грязном, направилась к себе.

Наша земля поделена на градусы. Каждый шириной в несколько сотен километров. Где-то больше, где-то меньше. В длину и то неизвестно, никто не проверял. И смысла не было – чем дальше уходишь, тем земля скуднее. До столицы, хоть и с пустой телегой, пара сильных мужчин доберется через месяц. Если не будут задерживаться, а иначе и того больше.

Дни в нетерпении тянутся долго, невыносимо. От ожидания, что меня могут казнить за ересь и выводы в письме, делалось жутко, но больше всего пугало, что вновь проигнорируют и не ответят из Северного придворья.

Нападает на меня паника, но я заталкиваю ее подальше, убеждая себя, что все правильно делаю. Отмахиваюсь, а все равно страшно. Поддержки ни от кого не дождешься, все с радостью на казнь мою посмотрят. Ведь так откровенно раньше я не писала. Пыталась достучаться до столицы. Рассказывала, что время не ждет, нужно предпринять действия, намекала, что методы их не приносят улучшений. Они в очередной раз лишь привозили несколько семян пшеницы. Передавали Клоку. Посадите и пробуйте поливать новым раствором. Экспериментировали.

Однажды ходила к шестому градусу с надеждой. Возможно, у них получилось взрастить ростки. А они мне в ответ:

– Мы их лучше съедим, не приживается здесь ничего. Земля только в столице плодородная осталась.

Вот я и не сдержалась на этот раз. Пошла дальше со своим предложением, за которое могу поплатиться головой. Теперь занимаю себя чем только можно. Пару недель посвятила поиску земляного ореха. Запасы пополнила. Набрала прилично. Мелкие они пошли, а после дождя еще и горчат слегка, придется высушивать и только потом употреблять в пищу.

Сегодня решила вновь идти к Клоку. Почти месяц прошел, а ответа нет. Либо глава еще не просматривал привезенные письма, либо, что вероятнее всего, в столице лишь посмеялись, и ответа мне не видать.

– Солька, ты у себя? – постучала ко мне Шайка.

– Входи, – разрешила соседке, пока в комнате прибирала и солому на лежанке взбивала.

– Привет, Соль, – мнется на пороге. Младшего сына на руках держит и с ноги на ногу переступает.

– Что случилось? – недовольно взглянула на нее. – Снова брюхатая?

Та смутилась, покраснела, но головой замотала. Ну хоть это хорошо.

– Шмат на днях ногу повредил. Так, ничего серьезного, обычное дело, камнем придавило. Но утром сегодня жар поднялся. И…

Я прикрыла глаза на секунду, попутно ругаясь на эту мамашу. Сколько раз говорила, если что случится, говори. Да куда ей, безграмотной и с тремя детьми на руках.

– Пошли посмотрю.

Как в комнату вошли, сразу запах гниения в нос ударил. Нехорошо, очень нехорошо. Шмат на лежанке соломенной в поту и бледный. Я подошла, отбросила с ног мужчины старую тряпку в дырках. И не сдержалась:

– Почему сразу не позвала? – грозно посмотрела на Шайку, а та в слезы. – Промывала водой? – спросила у всхлипывающей мамочки, глядя на порез от острого камня.

Она опять головой качает. Я прощупала, кость целая. Ушиб на голени сильный, но это мелочь. А вот рана воспалилась и загноилась.

– Воды принеси. У меня в комнате чистая есть, за кроватью, в чаше. И на столе короб, закрытый, с присыпкой.

Пусть займется делом и глазеть не будет. В ране я заметила осколок камня. Раздвинула края, и Шмат застонал.

– Тихо ты, тихо… Сейчас… чуть-чуть потерпи. Да, угораздило тебя. Ладно твоя кулема, но ты-то мог прийти сразу. Зачем доводить до такого. Ну вот и все, – достала небольшой черный осколок и выбросила за окно.

Промыла кровоточащую рану принесенной Шайкой водой и вдоль пореза присыпала заживляющей смесью.

– Все, вечером зайду. Рану ничем не накрывай, пусть дышит. – Я ушла, а вслед тихое спасибо. Будто нужна мне ее благодарность.

Солнце нещадно жалит и кусается. Утро, а печет так, что выходить из каменного дома, как из пещеры, не хочется. Там все же прохладнее. Одно хорошо – грязи нет и ботинки мои не вязнут в глине. Зато нос пылью забивается и дышать трудно. Положив в корзину, сплетенную из веток колючего куста, немного ореха и присыпки, я направилась к Клоку. Обменяю по пути свои припасы на воду и продукты. Хлеб вонючий только на край есть можно, зажимая ноздри пальцами.

На улице народа полно. Повылазили раньше, оно и понятно. К обеду такая жара, не поторгуешь припасами. Седой Ко́ртон засушенных гадюк продает. Иногда у него живых беру для яда к присыпке. Ловить змей не так просто, а он в этом деле мастер. Несмотря на возраст, его скорость и реакция молниеносны. Рядом Вешенка солому залежалую выложила просушивать. Расхваливает, какая она мягкая и удобная для сна. По другую сторону Мурка, бывшая блудница Мазника, пытается обменять чернила для волос и глаз. Камни угольные перетирает и продает тем, кто красоту свою подчеркнуть хочет. Постарела она и для утех мужских не годна стала, теперь занимается тем, чем может.

Я прошла мимо к следующим лавкам. Не все свои припасы достают на обмен. Страшатся, что не хватит самим продлить свое существование. Зажимают продукты и выжидают лучшего времени, а меня злит бездействие. Был у меня порыв отправиться в столицу самой. Подсчитала время пути и сколько примерно взять с собой провизии. Но на своем горбу много не утянешь. Если с едой еще можно решить, найти орех по пути следования, гадюку или редкую крысу поймать, то с водой напряженно. В засуху, как сейчас, ее не найдешь, а в ливни с грозами и того хуже – погрязнешь в трясине. Однажды хотела приплатить мужикам, что телегу с продовольствием из столицы везут, чтобы взяли меня с собой на обратном пути. Но им нельзя. Законом запрещено брать попутчиков. Уговоры мои и проклятья их не тронули. Осталось только письма слать и надеяться на разумность.

Выкрики вдоль улицы не утихали. Люд галдел и шумел, выторговывая себе обмен повыгоднее. Я же остановилась возле скопившейся толпы. Заглянула посмотреть, что там меняют, и увидела Польку. Неужели жимолости насобирала?

Я быстро протиснулась между парой женщин, поднырнула под мышкой у здоровенного мужика. Скользнула за следующих. Моя мелкая фигурка позволяет юрко пробираться в толпе. Полька действительно набрала большую каменную чашу ягод. Оттого сейчас сидит под цвет самой жимолости, почти черная. Сгорела на солнце, но довольная, знает, что обеспечила семью едой на несколько месяцев.

– Даю лечебную присыпку за три горсти ягоды! – заорала я, стараясь перекричать остальных.

– Продано! – улыбнулась мне Полька.