– А чего так спешишь? Пойдем посмотрим, кого там стегать будут.

– Что? Ты о чем? – спросила я, осматривая комнату, в которой жили с мамой.

Угол посеченный с моими корявыми рисунками на камне. Цветочек, бабочка, лошадь выскоблена, похожа на игрушку от Мазника. Потеряла я ее давно, так и не нашли.

– Ну так от Киды я слышала, что поймали кого-то и пороть показательно будут. Интересно ведь.

Нет, нет и нет!

– Кого поймали? – схватила за плечо мамашу. – Кого, говорю?

– Да ты чего?! Не знаю я…

Тяжело вздохнула – набросилась на Шайку зря. Если бы Мазника поймали за помощь мне, то здесь бы уже все кому не лень были. Кида мимо прошла, тоже промолчала. Немного успокоившись, я обратилась к соседке:

– Шайка, дай мне свой бурдюк большой. Мне воды взять с собой. Вернусь – отдам.

– Как? А Шмат с чем на работу пойдет? Не, я не могу.

Вот гадина. Говорю же, каждый сам за себя, и эта туда же.

Я зажмурилась сильно, до белых пятен в глазах. Может, пошло оно все к магии в колдовское болото? Сдамся, и мучения мои прекратятся. Голову с плеч, и невзгод нет.

– Ладно, но, если что, я тебе не давала, – сказала Шайка. – Шмат очнется, о нем обязательно спросит. Он долго на него зарабатывал, камни стесывал, чтобы шкуру для него взять.

Я лишь кивнула – не все потеряно, похожу еще с головой на плечах.

Воду перелила из чаши в бурдюк. Около пяти литров вместилось. Отлично, буду экономить и пополнять по возможности. Закинула узел на плечи, в руку корзину взяла. Распрощалась с Шайкой.

Только вышла из дома, как вдалеке увидела толпу людей. Все поселение пятого градуса собралось, а впереди Кида ногами перебирает, почти бежит и на дом наш указывает.

Сердце мое остановилось на секунду и как давай вскачь бежать, будто сейчас выпрыгнет. За мной идут, тут и гадать не надо. Старая карга сдала меня и с радостью костями своими трусит. Значит, Мазника разговорили и плетью его стегали. В груди заболело, ком к горлу подкатил. Все в миг рухнуло к ногам, и в землю пустую надежды скрылись.

– Солька, – шикнули за спиной, и я обернулась. – Иди сюда, давай быстро! – поманила рукой Шайка.

– Я ухожу, – отмахнулась от мамаши и в растерянности стала озираться.

Думай! Думай, Соль, что делать. Как скрыться незаметно. Равнина, не спрячешься нигде. Может, за дом, там есть погреб, но и его проверят. К тому же замок ржавый черепаха навесила такой, что не сбить. Я сделала несколько шагов в сторону, остановилась. Затем вернулась и встала, точно дерево. Пошевелиться не могу, ноги окаменели, голова не соображает. Добегалась.

Меня за руку дернули. Шайка тащит за дом.

– Спрячу тебя, – говорит. – Только место это никому не разболтай. Мы со Шматом вырыли яму и схрон сделали.

О чем она щебетала, я не понимала. В голове сумятица и страх. Соображала туго. Почему в столице решение такое приняли? Не видят, что скоро нам всем конец настанет? Сживает нас со света мир наш больной. Сам не желает жить и нас с собой к нулевому пределу утаскивает.

– Залазь!

– Что?

– Залазь, говорю, – толкнула меня в спину соседка, и я повалилась в небольшой тайник.

Яма, выкопанная в земле, два на два метра. Заставлена коробами с припасами. Ну семейка – с сюрпризами! А все ходят плачутся, что детей кормить нечем. Чуть не побираются, выклянчивают лишний кусок, а у самих целый клад под землей. Шмат мужик запасливый оказался или это Шайка-кулема не такая дура, какой кажется? Я посмотрела на нее, не скрывая изумления.

– Не смотри так! У меня три рта маленьких! Нагнись и сиди тихо. Как все успокоится, сама тебе открою. Догадаться нетрудно, что за тобой идут.

Разговор был окончен. Соседка скрыла меня под каменной плитой. Послышался шум и шорох – присыпала землей, и наступила тишина. Давящая, невыносимо пугающая. Я присела, что-то зацепила, и оно упало, издав глухой стук. Не шуметь, надо не шуметь, сидеть смирно. Не выдать себя.

Сколько времени прошло, не знаю. В полной темноте минуты текли неправильным ходом, тянулись медленно либо скакали – не разберешь. Не отпускало меня непонимание всего происходящего. Есть ведь здравый смысл, он не должен исчезать, как человечность, которая ветшает, словно старое платье. Ожесточенность народа ясна и прибеднение Шайки понятно. Соседка запасы делает и прячет, каждый корешок и ягоду бережет. Откладывает на совсем скудные времена. А то, что скрывает, неудивительно, та же Кида быстро бы прикарманила ее запасы. А вот с заключением правления двадцатого градуса неясно. Я в колдовстве не замечена, писала как есть, а не всякую магическую дребедень. Раскладывала все по полочкам, не придерешься. А что про сорок второй градус сказала… Так это правильно. Если нет решения проблемы в наших краях, значит, необходимо искать дальше. В столице, как Клок говорил, поумнее меня люди. Начальники высокие и знатные. Так почему не видят выхода? Или не хотят видеть?

– Посмотрите там! Далеко не могла уйти, – надо мной раздались приглушенные голоса.

– Это ведьмина дочка, что ты от нее хочешь. Следы запутала и с глаз долой, – послышался голос Киды. – Говорила, надо было ее вместе с матерью закопать. А ты, индюк: «Я ее для себя сберегу». И что, сберег? Она нос воротит от каждого. Сжалились, а теперь что?

– Не болтай много, старуха.

Я зажала рот рукой. Голос Клока я не могла не узнать. Тварь! Твари! Меня закопать хотели! Для себя оставить? И действительно, он не раз предлагал сблизиться, однажды и вовсе попытался облапать да пощупать везде. Только я не далась. Хотел все это в утайке от жены делать. Я и пригрозила ему, чтоб руки не распускал. Толстая Марка, жена его, дочерью столичного главы является, тот и боится ее как огня и пылинки сдувает. А как же, взял ее в жены, чтобы иметь преимущества от двадцатого градуса. Нужно холить и лелеять ее, а то прикроется лавочка.

– Ищите лучше! – крикнул глава с рыком.

– Ищи, не ищи, сбежала она. Как будешь отчет держать перед тестем своим?

– Не твоего ума дело, черепаха!

– Мазника надо было давно приструнить, а то, сволочь, совсем слабину дал с Белянкой. Околдовала его ведьма, что даже дочь ее защищал. Сообщи куда надо, пусть продолжают искать девку.

Я пискнула и сильнее прижала ладонь к губам. По моей ноге ползло что-то склизкое, гладкое. Змея! Гадюка! Первые мысли – здесь и останусь, умру. Следом возня и писк мыши. Не шевелиться, только не шевелиться. Справа от меня шуршало, пищало и шипело. Сверху надо мной спор не утихал. Ничего не видно, хоть глаза выколи. Но спустя какое-то время борьба грызуна и гада ползучего стихла и сверху все смолкло.

Давно все ушли, а Шайка не приходила. Час, а возможно, и все три миновали. Когда в темноте сидишь одна, многое в голову лезет. Обдумываешь, вспоминаешь, пытаешься понять. Погружаешься в себя, ищешь выход, которого может и не быть. Где-то кем-то все уже предопределено. Разложены все дороги и причины, почему именно тебе достался этот путь. Ты живешь, пытаешься не сойти с колеи, брыкаешься, вытираешь слезы, горечь обид заталкиваешь в подвалы души. А когда останавливаешься – начинаешь доставать их, накручивать себя, загадки отгадывать, копошиться в них. Только вместо этого ненужного копания лучше действовать, вновь встать, идти по той дороге, которую тебе дали. Пусть она не выложена красивым камнем и шкурой мягкой не покрыта, но какая есть, она твоя.

Я подняла руки, надавила на плиту, пытаясь выбраться сама. Раз, два – без толку, трудно идет. Снова притихла, выжидаю. Ноги затекли, а в руках дрожь не прекращается. Дышать труднее становится, воздуха не хватает. Если Шайка не вернется, так и задохнусь здесь.

Руками встряхнула, кулаки сжала от злости. И со всей яростью надавила на плиту. На голову земля посыпалась, а я с радостью вдохнула свежего воздуха через образовавшуюся щелку. Еще чуть-чуть поднажала и отодвинула плиту, как раз чтобы выбраться.

Ветер поднялся сильный, я устояла на ногах и осмотрелась. Темно, ночь окутала пятый градус. Я оглянулась на дом за небольшим пригорком. В нескольких окнах свет. Все тихо, но Шайка так и не явилась. Что ж, спасибо ей, надеюсь, неприятностей у нее не возникло и она сейчас просто спит, уткнувшись в плечо Шмата.