«Если я тебя не ревную…» Если я тебя не ревную – значит, я тебя не люблю? Знаю логику я иную, а не эту, что по рублю. Я иную логику знаю (с ней ли мне ревновать-любить?): чем с тобою мы ближе к краю, тем друг друга трудней убить… «„Не жизни жаль… а жаль того огня…“…» «Не жизни жаль… а жаль того огня…» – как Фет сказал. И не тебя – меня мне жаль, мой принц, мой первый, мой хороший, давным-давно уже быльём поросший. Но вот пришёл, и как на рану – соль. Мне жаль меня – ту Сольвейг, ту Ассоль, ту Ларину Татьяну, ту Джульетту, ту – как их там! – Одиллию, Одетту: не красоты мне жаль, а чистоты! Хотя, конечно, виноват не ты, ведь «все пройдёт» – и чистота прошла бы, я из Джульетты сделалась бы баба, ан не пришлось. А знаешь, ты ступай! Не при тебе ж утраченный мой рай оплакивать. А я пойду на волю, и там – одна, совсем одна – повою: не будет видно слёз из-за дождя. …И дверь закрой покрепче, уходя! «Ты в объятиях, Господи, не души…» Ты в объятиях, Господи, не души – я и так почти инвалид: доказательство бытия души – это то, что она болит. И что нет на неё никаких управ – что ей петля или вода? Я б сказала: «Господи, ты не прав!» – если б не был ты прав всегда… «С Новым годом, говорите? С новым счастьем?..» С Новым годом, говорите? С новым счастьем? Мне и старое-то некуда девать! Оказалась жизнь использованным шансом: всё случилось и не надо помирать. То есть надо, но не вижу в том плохого, и последним каждый кажется стишок. Только я забыла сказочное слово, и всё варит, варит, варит мой горшок… «Почему так всегда умиляет…» Почему так всегда умиляет первый шаг? Это ж было вовек! Почему так всегда удивляет первый снег? И врасплох почему меня снова застаёт первый лёд? И я думаю про рыболова: он по водам идёт… «Победить можно лишь весной…» Победить можно лишь весной, ведь весною так хочешь жить – наконец покончить с войной, из мёртвых себя воскресить. День Победы – он Пасха: в нём есть Голгофа своя – рейхстаг. …Потому-то весенним днём я крещусь на советский флаг. «Что может быть лучше Крыма…»
Что может быть лучше Крыма, тем более – в октябре: там небо неповторимо, особенно на заре, там розы цветут и белка орех золотой грызёт, у берега море мелко, а дальше – наоборот. Но вот ведь какая штука: примерно на пятый день приходит не то чтоб скука, а худшая дребедень – тоска по Москве, где моря и неба в помине нет, где столько хлебнула горя, где знала я столько бед… И думаю: вдруг такое случится в раю со мной – в блаженстве, в любви, в покое всплакну о земле родной… «Цветёт черёмуха, а значит…» Цветёт черёмуха, а значит, похолодание грядет, и во дворе ребёнок плачет который день, который год – он чувствует, что очень скоро наденут шапку на него, – его предупреждает флора, признав в ребёнке своего. Ребёнок – он ведь только почка, потом – яйцо. потом – птенец, потом зверёк и – здесь не точка! – и вот он ангел наконец! «У меня есть такой сосед…» У меня есть такой сосед – у него и кровати нет, нет ни пола, ни потолка, вместо душа ему – река, вместо лампы ему – луна, ночь ему – словно мать родна, ни дверей у него, ни скоб – лишь один в дому телескоп. «Во, блажной!» – говорит народ, проходя там, где нет ворот. И согласно календарю я варенье своё варю и соседу снесу зайду – он мне даст за него звезду. «Не под вуалью сжала руки…» Не под вуалью сжала руки, а сердце сжалось под ребром, и за секунду до разлуки я осеню тебя крестом. Когда-то, помню, я скучала по ненаписанным стихам… Ах, если б жизнь начать сначала: «Дары волхвов» прочесть бы там однажды вечером в субботу – и всё про смысл её понять. И не ходить бы на работу, а всё тебя с работы ждать… Музе Когда не надо мне спешить ни в пир, ни в мир, ни на работу, в лоб время самое спросить тебя, безбашенную: кто ты? И почему в тебе нужда? И почему в годину горя, в дни, что чернее осокоря, ещё нужней ты, чем всегда? Ведь ты же не благая весть – не вздрогнут мёртвые во гробе, но только мы с тобою – обе – наверно знаем, что ты есть… …Порою ты ввергала в ярость, и я всегда тебя боялась – боялась, что осудишь строго, тебя боялась больше Бога! |