— Да я знаю! На шестьдесят девятом, я же вам говорю! — Кир попытался привстать, но его конвоиры были начеку, и Кира тут же вернули на место, попутно пару раз ударив под рёбра.

— Упорный, — покачал головой Ледовской.

— Или дурак. Одно из двух, — Савельев медленно развернулся и пошёл прочь. Остановился возле стола, такого же массивного, как и он сам, тяжело опёрся одной рукой о светлую, блестящую столешницу.

Он стоял спиной к Киру, ссутулив плечи, и смотрел куда-то вдаль. В небо, которое раскинулось перед ним и над ним, в небо, которое и звало, и одновременно давило, едва сдерживаемое гигантским куполом.

И Кир вдруг вспомнил.

Я полагала, что купол — это и есть небо. И когда папа брал меня к себе на работу, а у него кабинет как раз под куполом, я считала, что небо прямо над ним, вокруг него. А если ладошкой коснёшься — стекло.

— Стеклянное небо…

— Что ты сказал? — Павел Григорьевич резко обернулся. — Повтори, что ты сейчас только что сказал.

— Стеклянное небо. Ника говорила, что когда она была маленькой, она думала, что небо — стеклянное…

***

— Паша, ну это глупо в конце концов. Поверить какому-то мальчишке только потому, что он сказал какие-то там слова.

— Нет, Алексей Игнатьевич, не какие-то слова. Эти слова Ника говорила. Она их только мне говорила. Про стеклянное небо. Ну не могут они про них знать. Не могут. И придумать он их не мог!

— А! — Ледовской рассерженно махнул рукой.

Они быстро проработали план. Если парень не врал, действовать надо было быстро и чётко. Вызванный генералом командир разведотряда, который должен был отправиться вместе с Павлом вниз, принёс бумажные карты этажей, и Кира заставили указать место, где прячется Ника. Парень так долго пытался сообразить, где этот отсек на карте, что Павлу уже захотелось придать ему ускорение в виде пинка или увесистого подзатыльника. Но командир разведотряда, мужик сдержанный и немногословный, помог Киру сориентироваться.

— Какой лифт ближе к этим отсекам?

— Се-северный.

— Вот тогда смотри эту зону на карте, — командир ткнул пальцем. — Здесь где конкретно?

— Кажется, тут, — неуверенно проговорил Кирилл.

— Ну примерно понятно, разберёмся, — нетерпеливо бросил Павел.

На нижние этажи, начиная с пятьдесят четвёртого и выше, отправили четыре группы — по числу грузовых лифтов, для блокировки входов и выходов. Отдельный отряд снарядили в больницу Анны.

— Пока никого не трогать, больницу оцепить, — генерал Ледовской отдавал по рации приказы. — Искать лабораторию, где предположительно производят этот чёртов холодок, или что-то похожее.

Он отнял рацию от лица и повернулся к Павлу.

— Литвинов… с ним что?

— Арестовать.

Ледовской не сдержал улыбки. Он словно всю жизнь ждал этих слов.

Павел понимал — то, что они сейчас делают, больше похоже на государственный переворот. По большому счёту пока им нечего инкриминировать Борису, и, отдавая приказ арестовать Литвинова, он, Павел, формально сам совершает преступление, становясь новым ровшицем. Но ему было всё равно.

— Ну и при самом худшем раскладе… Ты знаешь, Алексей Игнатьевич. У тебя карт-бланш.

Генерал едва заметно кивнул.

***

Киру велели отойти, и он со стороны наблюдал за всей этой суетой. Хотя нет, слово «суета» здесь было неуместно, это были слаженные выверенные действия, где каждый знал свою роль и своё назначение.

Наручники с Кира сняли, предупредив предварительно, что при любой глупости с его стороны ему несдобровать. Ну и рядом, конечно, стоял один из конвоиров, не сводивший с Кирилла внимательных жёстких глаз, так, что, если бы Кир и рыпнулся, вряд ли он успел бы хоть что-нибудь сделать.

— Готов? — к нему подошёл Савельев. — Пошли.

Хотя Вера Ледовская и поддела его ехидно, когда они поднимались наверх, что он не знает истории и вообще неграмотный дурак, кое-то из школьной программы Кир всё же помнил. Например, что в Башне есть три скоростных лифта, которыми пользуются только военные. Когда в школе проходили революцию и про генерала Ровшица, это Киру было интересно, и он знал, что тогда именно наличие таких скоростных лифтов и помогло в итоге революционерам одержать верх. А ещё взрослые рассказывали, что этими лифтами активно пользовались в первые месяцы после принятия Закона. Отец, говоря про это, всегда повторял, что всё делали правильно, что иначе было нельзя. Кир не сильно задумывался над тем, что правильно, а что неправильно, но сейчас, глядя на Савельева, он понимал, что для этого человека слов «правильно-неправильно» не существует — он мыслит и действует в рамках своих понятий, и ещё буквально совсем недавно, каких-то пару минут назад, в его картине мира Киру отводилась незавидная участь. Впрочем, и сейчас Кирилл Шорохов не был вполне уверен, что ценность его жизни в глазах Савельева хоть как-то подросла.

…Лифт был действительно скоростной. У Кира заложило уши, пока они спускались вниз.

— Вот что… Кирилл, — Павел Григорьевич повернулся к нему. Внешне он был спокоен, но за этим спокойствием чувствовалось, как он напряжён. — При первой же попытке бегства получишь пулю в затылок, любое неправильное или подозрительное действие, и любой из них, — он кивнул на стоявших сзади солдат. — Любой будет стрелять на поражение. Ну а если с Никой что-то случилось, не обессудь, убью сам голыми руками. Всё понял?

— Всё.

— Ну и отлично. Пошли, ребята.

Пока Кирилл поднимался с Бахтиным-младшим наверх, он воображал себе, как сам поведёт отца Ники к ней, будет показывать путь, и в этих фантазиях он казался себе героем и спасителем.

На деле же всё вышло куда проще и прозаичнее. Его помощь, равно как и присутствие, совсем не требовались. Военные, заранее проложив по карте маршрут до показанных Киром отсеков, действовали уверенно и методично, и по идее, его могли бы прикончить ещё там, наверху, но отчего-то этого не сделали.

Попавшуюся на пути охрану — пару молодых парней, выставленных очевидно для оцепления этой части этажа, сняли быстро и почти бесшумно. Это практически не вызвало никакой задержки. Савельев, скользнув равнодушным взглядом по телам охранников, кивнул головой, приказывая продолжать путь дальше.

Отсек, где Кир утром оставил Нику с Марком, был заперт изнутри.

Командир разведотряда молча расставил своих солдат по местам, быстро окинул всех взглядом и сделал знак рукой.

Выбитая дверь с грохотом упала на пол, и группа захвата, ввалившаяся сквозь образовавшийся проём, быстро рассредоточилась по комнатам. Короткие переклички, звук открываемых дверей, снова переклички.

«Да где же они? Ну где?» — думал с тревогой Кир, вертя головой по сторонам, пытаясь углядеть хоть что-нибудь в полумраке. Лучи фонариков, мечущихся по стенам, только мешали.

— Ника! — не выдержав, закричал Савельев. — Ника!

— Павел Григорьевич, тут они.

— Ника!

Полоснувший по глазам луч на миг ослепил Кира, он зажмурился, а когда открыл глаза, увидел её. Его затопила волна радости и облегчения, словно с плеч сняли тяжёлую неподъёмную ношу. Она подбежала к отцу, маленькая, хрупкая, с растрёпанными рыжими кудрями, уткнулась с разбега в его широкую грудь.

— Папа! Папочка! Ты пришёл!

— Рыжик. Рыжик мой. Ты цела? Цела?

Савельев руками слепо ощупывал плечи, руки, худенькую спину дочери, а она только мотала головой, уже не сдерживая рыданий.

— Рыжик, — всё повторял он. — Рыжик мой любимый, рыжик мой…

Глава 25. Кир

— Папа! — Ника отстранилась от отца, подняла на него заплаканное, но счастливое лицо. — Папа, а тех людей с запертого этажа уже освободили?

— Каких людей, рыжик?

— С карантина. Кирилл, ты что ему ничего не сказал?

Она повернулась к Киру. Тот чуть отступил к стене, в тень, стараясь, чтобы случайный луч от фонарика не попал на него. Ему почему-то не хотелось, чтобы Ника видела его разбитое лицо. Марк Шостак, стоявший по другую сторону от них, уже успел разглядеть, как Кира отделали, и судя по его вытянутому лицу выглядел Кир впечатляюще.