— Ну-с, уважаемые, — в своей привычной манере обратился Бахтин к собравшимся. — Подведём неутешительные итоги. Сухпай мы почти подъели. Завтра я раздам последнее. Останется совсем чуть-чуть, но это уж, наверно, побережём для деток.

Тишина, повисшая в зале, была долгой и тягучей. Она растягивалась и растягивалась, рискуя приблизиться к своему опасному пределу и лопнуть — взорваться, разнеся в клочья охватившую людей тревогу. Но Бахтин, как умелый дирижёр, довел паузу почти до конца и, не давая ей оборваться, снова заговорил:

— Это плохо. Из хорошего — у нас пока есть вода в кулерах. Её будем экономить. И надо набрать в пустые ёмкости воду в туалетах.

— А это ещё зачем? — спросил кто-то.

— Сейчас объясню, — Роман Владимирович присел на край стола — единственный предмет мебели, который здесь был. — Не знаю, заметили ли вы, но сегодня утром нам перекрыли вентиляцию. Заметили? Нет? Я вот заметил. Проснулся и не услышал привычного гула. Знаете, как будто кто-то часть тебя забрал.

Кир отчего-то улыбнулся — уж больно тонкое сравнение выдал этот мужик, который на вид был воплощением лишь грубой физической силы.

— А раз перекрыли вентиляцию, могут отключить и воду. И у меня такое ощущение, что отведенный нам здесь срок кончается.

— Значит, за нами приедут. Конец карантину, — сказал отец Кира. Он упрямо насупился и уставился на Бахтина, словно продолжая давний спор, начатый между ними.

— Ты — идеалист, Иван, — примирительно вздохнул Бахтин и, повернувшись к Егор Санычу, сказал. — Давай. Теперь твоя очередь добивать. А то, что ж всё я да я.

Тот откашлялся, потёр переносицу, и, стараясь не глядеть на столпившихся вокруг людей, медленно заговорил:

— Я считаю, что это не карантин. В смысле, всё было обставлено, как карантин, но такое ощущение, что кому-то просто надо было собрать здесь людей под любым удобным предлогом. Нам с Надей и Ириной, ещё в департаменте здравоохранения, дали чёткие инструкции — действовать строго по карантинному протоколу. Мы были готовы к тому, что среди людей будут заболевшие, но… их не было. Вы и сами всё видели. Никто не заболел. А ведь на предкарантинном совещании нам озвучили довольно страшные цифры: количество заболевших и даже умерших было достаточным для организации карантина. Но тогда почему… почему этого не случилось здесь?

— И почему же? — хмуро спросил отец Кира.

— Да потому, Ваня, что болезнь была кем-то срежиссирована. Но кем — это вопрос. И зачем. Ну… или кто-то поддался панике, не разобравшись. Сезонное ОРВИ всё ж таки имело место. Или власти уже экономят лекарства даже на простых заболевших, вот таким бесчеловечным образом… Не знаю…

И, сказав всё это, Егор Саныч как-то поник, ссутулился, стал ниже ростом.

А люди, вдруг разом очнувшись, загалдели, зашумели. Кто-то выкрикивал: «Правильно, всё верно Егор говорит!», кто-то, как и отец Кира сомневался, приводил свои доводы, и лишь Бахтин, чуть отойдя от остальных в сторону, помалкивал и словно ждал, когда все выпустят пар. Так оно и случилось, и, иссякнув, люди замолчали.

И тогда Роман Владимирович снова взял слово.

— Кирилл, — он неожиданно повернулся к Киру. — А ты не хочешь нам кое-что рассказать?

— Я?

— Ты-ты. Про то, что произошло у вас в теплицах, с этим, как его, — он повернулся к Колобку, который тоже был среди присутствующих. — Как, Женя, его звали?

— Лазарев. Олег, — пробормотал осунувшийся и утративший свою привычную округлость Колобок.

— Вот-вот. С Олегом Лазаревым.

И по острому взгляду Бахтина Кир понял, что тот откуда-то всё знает.

Глава 7. Кир

Кто рассказал Бахтину о Лазаре и о наркоте, Кирилл так и не узнал. Сначала было не до этого, а потом и тем более. Это мог быть Колобок, сложивший два плюс два. Или Вовка Андрейченко, которому Кир всё разболтал. Или Лёха, что было наиболее вероятным, судя по моральному состоянию, в котором тот находился последнее время. Но это было уже неважно. Важно, что Бахтин знал и ждал, когда Кир расскажет обо всём сам.

Кирилл повёл плечами, словно, ему стало зябко. Посмотрел на отца, встретился с его холодным взглядом. Отец ещё не знал, что он сейчас расскажет, но уже предчувствовал, что ничего хорошего. И его предчувствие было верным. После неудачного опыта наркодилерства отец взял с Кира слово, что он больше никогда не будет иметь дел с наркотой. Кир, конечно, пообещал и даже в тот момент совершенно искренне, но жизнь, как известно, вносит свои коррективы. Вот она и внесла.

— Давай, Кирилл, не задерживай нас. Рассказывай, — потребовал Бахтин.

И Кир, стараясь не смотреть на отца, начал свой рассказ. Про пакетик с холодком, которым они собрались закинуться с Лёхой, про Лазаря, про то, как нашёл его спустя час в туалете. Его слушали, не перебивая, но вряд ли понимая до конца.

— Ну и что, Роман, ты хотел всем этим показать? Что мой сын — наркоман и придурок? Так это, — отец презрительно посмотрел на Кира. — Это я и так знаю. А теперь и все остальные…

— Ваня, остановись, — прервал его Бахтин. — Ты сейчас не о том думаешь. Совсем не о том. Связь… связь улавливаете? Между холодком и теми, кто заболел?

Он обвёл всех взглядом.

— Да нет никакой связи, не начинай! — раздражённо выкрикнул Егор Саныч. — Строишь тут заговоры конспирологические.

— У нас в бригаде Юрку увезли с такими же симптомами: кашель и пена пузырями. А Юрка…

— Бухарик твой Юрка, что я не знаю.

— Бухарик и торчок.

Егор Саныч покраснел и насупился. На его лице появилось упрямое и неуступчивое выражение. Видно, этот спор между ними начался не сегодня.

— Ну а смысл нас здесь из-за каких-то доторчавшихся наркоманов запирать? — подал голос кто-то из толпы. — Да ещё целыми семьями. С детьми.

— Вот и я про то толкую, — вконец рассердился Егор Саныч. — Это Рома у нас детектива из себя разыгрывает.

— Я пытаюсь понять, — спокойно сказал Бахтин.

— А что нам это даст? Что?

Все опять замолчали. Кир скосил глаза на отца. Тот стоял, опустив голову, и угрюмо рассматривал свои ботинки.

— Ты сам только что сказал, Егор, что болезнь, возможно, срежиссировали, — Бахтин не сдавался.

— Ну сказал. Но это одна из версий, причём самая дикая.

— Это могло быть просто совпадением, — подал голос отец Кира, который наконец-то оторвался от созерцания своих ботинок. — Просто случайным совпадением, которое привело к тому, к чему привело.

— Или совпадением, — согласился Бахтин. — Что не отменяет вопроса, почему нам дали сухпаёк на две недели и аккурат ровнёхонько через эти же две недели вырубили вентиляцию. Прости, Ваня, — Бахтин поднял руку, предвидя возражение со стороны Шорохова-старшего. — В то, что за нами завтра приедут с песнями и музыкой, я не верю. А вот в плохое — вполне. И Егор, хоть у нас с ним и расходятся мнения по поводу причины нашего так называемого карантина, тоже не верит в хорошее. Правда, Егор?

Все обернулись к Егор Санычу. Тот сморщился, как от зубной боли, и, понимая, что от него ждут ответа, почти выкрикнул:

— Да! Не верю! В то, что эти, — он ткнул пальцем вверх. — Что эти наверху о нас пекутся, да не смешите меня. Нам, участковым врачам, лекарств почти не выдают уже я даже забыл сколько лет. Вот вы ко мне приходите: Егор Саныч, у меня то, у меня это, Егор Саныч, дай таблеточку. А что я дам? Что? Скоро заговорами лечить начну. Придёт больной, я ему на ушко пошепчу хрень какую-нибудь и будь здоров. Ну или помирай.

Егор Саныч зло посмотрел на всех.

— Четырнадцать лет назад им потребовалось сократить количество людей в Башне, и что? Кто-нибудь пикнул против закона Савельева? Хоть один? Нет. Все проглотили. И до сих пор глотаем. Я так думаю, — доктор неожиданно сбавил обороты и заговорил уже спокойнее. — Я так думаю, совпадение это или не совпадение, но заперли нас тут намеренно, и никто никого лечить не собирался. Потому что, как я уже сказал — нечем. И если бы у нас была настоящая эпидемия, мы бы тут все друг за дружкой потихоньку окочурились. Власти ж это прекрасно понимают. И тому же Савельеву, что миллион людей уничтожить, что сто шестьдесят — да какая разница. Во имя идеи людей не жалеют.