Радовался облегчению я недолго. Однажды, занимаясь каким-то делом, я услышал разговор двух наших медсестёр. Он был о том, что теперь Вадик Короленко после каждой смены увозит куда-то переведённую в медсёстры Аню Белову на недавно купленных подержанных жигулях. Да и сам внешний вид Ани к тому времени изменился. Теперь она пользовалась ярким вызывающим макияжем, и всем своим видом давала знать окружающим, что ездят они с Вадиком отнюдь не в бадминтон играть. Ещё не отстираны были шторы от жирных рук Короленко, как тот стал «первым парнем на деревне». Меня эта новость немного шокировала, хотя было бы наивным ждать чего-то другого. Когда неприятное осознание пришло, на какое-то время в глазах потемнело и на противоположной стене мне привиделись две довольные хари. Одна – полупьяной Алексеевой, и вторая – ехидно ухмыляющегося Уланова. Своим видом они мысленно мне говорили: «А чего ты ждал? Мы тут идолы, эти людишки и шагу не вступят без нашего одобрения. Ты наивно думал, что Аня посмеет сделать что-то против нашей воли? Как бы не так! Ты преклонил перед нами колена, ты принёс нам богатую жертву? Да кто же теперь из наших подданных захочет общаться с объектом насмешек, возникших от их же следствия? Ты обречен на этот замкнутый круг, чему мы очень даже рады!» Я старался отгонять от себя дурные мысли и переключался на решение новых задач. Через несколько месяцев Вадик И Аня поженились, а пойманного Маевского отправили на «специнтенсив» в соседний регион.

Шла поздняя осень. Листья не только уже все опали, но и были убраны из тех мест, где им не положено быть. Яркое утреннее солнце почти не грело, и идущие на работу сонные прохожие застёгивали куртки до самого подбородка.

Возле входа меня встретил Лужин с неизменным «Беломором» в зубах. Он был небрит и слегка пьян. Вообще, как только Алексей завёл недвусмысленную дружбу с Натальей Кулигиной, дочкой Клавы, так почти всегда приходил на смену с запахом только что выпитого спиртного. Наталья тоже- не отставала и было совершенно ясно, что объединяла их дружба с Зелёным Змием. Поначалу, Наталья встречала меня с очень знакомым выражением лица, как будто съела какую-то кислую гадость, а теперь-они оба меня встречали довольно приветливо. Признаться, какая-то польза мне в том была. Интересна была реакция начальства: все будто не замечали явного злоупотребления алкоголем этими сотрудниками, и Лужин со своей подругой могли пьянствовать совершенно безнаказанно.

– Здорово, Виталик! – Почти хором поприветствовала меня хмельная пара. – Слышал, что сегодня будет? – Продолжил один Лужин. – Боря Налимов расписывается со своей Лизой. Прямо сюда из ЗАГСа придут и в столовой мероприятие будет. Бардак какой-то. Говорят, ещё и брачную ночь им сделают. Палату что ли какую расселять будут?

Я для порядка покачал головой, хотя мне было всё равно, но событие и впрямь-необычное. Боря Налимов: это больной шизофренией, вечно какой-то потный мужик, который лежал у нас за убийство своего дяди. Правда, он уверял, что дядю он очень уважал и не мог причинить ему вред. В день убийства с ним выпивал, а после встречи ушел к себе домой. Дядю нашли на следующий день жестоко убитого ножом. Виновного признали Бориса и поместили в нашу лечебницу. Убивал он или нет – вряд ли теперь кто узнает. Может, и не убивал. Несмотря на свою болезнь и навязчивый характер, Борис был незлобен, и никто не мог припомнить от него что-то плохое. Росту он был среднего, с крупными чертами лица и широким носом «картошкой». Низко посаженный зад и длинные руки делал его похожим на примата. Иногда я его брал на работу. Он, обычно, начинал деятельность очень энергично, мог копать или пилить целый день, но в последующем-быстро выдыхался и больше занимался курением и показухой. Понять, что толку больше не будет, было очень просто. Он одевал на ноги обтягивающее трико, закатывал его до колена и обувался в нелепые шлёпки на высокой платформе с приподнятой, как у женщин – пяткой. В таком виде он большую часть времени стоял, повернувшись к другим больным торчащими ягодицами. Если же садился на стул-неизменно хлопал себя ладонями по ляжкам и приговаривал: «Кость у меня широкая, таким бёдрам любая женщина позавидует!». Это означало, что Борю можно заводить в отделение и на какое-то время на работу больше не брать. В палате он соседям объяснял, что: «Работа каторжная и я не лошадь, чтобы на мне пахали от зари до зари». Причём, произносил он это подойдя очень близко, прямо в лицо собеседнику. Естественно, это никому не нравилось и долгими такие разговоры не были. Увидев, что желания общаться у окружающих нет, он ложился на кровать вниз животом, слегка привстав на согнутые предплечья и осторожно оглядывался на реакцию сопалатников. Поначалу больных такое поведение забавляло, но затем-начинало раздражать и они мечтали о том, как бы его опять отправить поработать. Иногда он в таком состоянии писал стихи, в которых одна-две рифмы использовались во всех четверостишиях. Полушкин, прочитав подобное творчество, как правило, назначал внутримышечные инъекции нейролептиков, и Боря Налимов успокаивался на какое-то время. Цикл начинался заново.

Невесту Лизу знали очень многое в городе. Она вместе с Борей была завсегдатаем амбулатории, там они, собственно, и познакомились. Высокая худая женщина с длинными волосами и очками с очень толстыми линзами всегда пропускала вперёд себя торчащие, как у утки губы. Иногда эту колоритную пару можно было встретить прогуливающимися в центре города. Когда Борю закрыли, Лиза добросовестно приходила к нему на свидания и приносила немного поесть. Их встречи заканчивались долгой безмолвной паузой и французским поцелуем на прощание.

Придя в мастерскую, я получил задание от старшей сестры-освободить изолятор и поставить туда койку с матрасом. Изолятор находился в коридорчике, сразу за кабинетом врачей. После массивной двери, напротив, был туалет для начальства, а повернув направо шла стена, отгораживающая узкий изолятор, который пока никогда не использовался. Пройдя метра три была небольшая комната, где мои больные оборудовали ещё одну маленькую мастерскую соорудив верстачок и повесив на стену два шкафа. Далее по пути была ещё одна дверь, за которой шла ещё комната, используемая как склад. Изолятор тоже был набит каким-то старьём и разобрав его у стены можно было увидеть унитаз и раковину, очень грязные, но вполне рабочие. Я взял двоих рабочих, и мы сделали, как велели. Направившись обратно в направлении столовой, где в это время шла церемония бракосочетания, нам повстречалась санитарка со смены-шумная Татьяна Маслова, которая то ли в шутку, то ли всерьёз, велела мне оставаться в изоляторе во время «брачной ночи» для контроля ситуации. Я как-то отшутился и ушёл прочь. Наблюдать за росписью желание тоже не возникло и мой путь лежал в коридор, куда я и отвёл больных.

В коридоре меня ждал санитар. Это был здоровяк по имени Сашок. Он устроился недавно и, поначалу сильно нравился Полушкину. Любуясь габаритами отставного матроса, он потирал руки и улыбался, завидев тридцатилетнего Александра. Но, радость была недолгой. Подающий надежды детина оказался бездельником и пьяницей, который без конца занимал деньги у своих коллег. Вот и теперь, он, почёсывая затылок искал очередного кредитора.

– О, Витёк, привет, как дела! У меня к тебе дело, пойдём-поговорим. Не выручишь до аванса? Позарез нужны деньги, хотя бы рублей пятьдесят.

– Сашок, ты же мне уже месяц не можешь десятку отдать. – Парировал я.

– Так дай полтинник, я тебе тогда шестьдесят должен буду.

– Не-ет, отдай сначала, что должен, да и денег у меня с собой нет.

Услышав это Сашок потерял ко мне интерес и занялся своими делами. Дело в том, что ни при каких обстоятельствах этому санитару нельзя было показывать наличные деньги. Увидев рубли, он мог целый день ходить за тобой по пятам и клянчить, пока не выпросит всё. Так я месяца два назад расстался с пятнадцатью рублями, из которых пять сумел уже вернуть.