Вторая составляющая материя данного случая-религиозная. В православной традиции есть такой термин – «прелесть». Это состояние человека, когда тот видит себя кем-то великим, или даже святым, наслаждается благодатными состояниями, которые, как ему кажется исходят от Бога. В традиционной формации это состояние является глубочайшим духовным падением и когда-то на таких «просветлённых» налагали строжайший пост. Механизм возникновения тут прост. Определённые религиозные ритуалы и пение вызывает прилив дофамина и серотонина в нейромедиаторах и человек в это время чувствует эйфорию. (То же самое можно испытать, скажем, на рок-концерте). Если в это время нет рядом опытного наставника, который «стянет его за ноги на Землю», то верующий воспринимает биохимические процессы как благодать свыше. И раз он удостоился такой благодати, то значит, в духовной сфере он представляет какую-то важную единицу. Развивая эту идею, можно дойти до того, что человек вообразит себя неким великим пророком, кем-то вроде Еноха, спустившимся на грешную землю и обладающим властью судить людей за их грехи. Как в Откровении, когда спустившиеся два Пророка обличали Антихриста и убивали высшей силой противников Господа. Шизофрения убирает все препятствия для развития такой запредельной гордыни.

Я, впоследствии, часто беседовал с Суриным на религиозные темы и обнаружил, что православное вероучение он не знает, совсем. А религиозность для него складывается из обрядовости и личных фантазий, этакая-православная магия. Убитые им собутыльники принадлежали к самому дну социального общества и убив их он считал, что выполняет «волю Бога», но не по прямому повелению, то есть галлюцинации, а как-бы метафизически. И подношение их голов фигуре Вождя это, как на параде 1945-го года: бросание знамён поверженного противника к Мавзолею. То есть материализованное выражение триумфа победы сил добра.

Находясь в отделении, Владимир Сурин быстро приобрёл статус авторитета и в иерархии больных занимал высокое почётное место. У него имелся вполне сохранный интеллект, что позволяло легко подчинять себе умственно более слабых пациентов и манипулировать ими. Иногда Владимир конфликтовал с персоналом, что в условиях тогдашней трудовой дисциплины было закономерным. Внешний вид у больного был с акцентом на стереотипную «русскость». Владимир носил окладистую бороду, подпоясанную джинсовую куртку-кафтан, шерстяное трико и тапки, отдалённо напоминающие лапти. На голове обычно он носил какой-то картуз. Старался говорить басом, как священник и всё время с собой носил деревянную ложку за поясом, которой пользовался в столовой.

Апофеозом вычурности для Сурина был поступок, произошедший однажды ночью. Было это в те времена, когда шестую палату сделали наблюдательной, вместо первой. Напомню, это последняя палата по коридору, самая большая и с туалетом. Как-то поздно, уже после отбоя, как всегда, Владимир долго бубнил псалмы. Затем – подошёл к решётке и ритуально освятил пространство коридора иконкой в руке. К этому тоже, все уже привыкли. Около полуночи Сурин разделся догола и зайдя в туалет взял там мусорное ведро, высыпал его содержимое на пол и налил в него воды из крана, где-то наполовину. Дальше – взял свою любимую деревянную ложку и стал кропить помещение, громко распевая при этом, как поп. Реакция персонала была стандартной. Через некоторой время больной был фиксирован и купирован аминазином. К сожалению, спирт для инъекций был сильно разбавлен водой Лужиным, который таким образом «догонялся» накануне. В место укола попала инфекция и дело впоследствии закончилось флегмоной. Я и возил тогда Владимира в хирургию, вскрывать довольно большой гнойник. Пробыл Сурин у нас несколько лет и отправился туда, откуда приехал, то есть на «специнтенсив» в соседний регион.

Жил да был на свете санитар Щукарь. И было у него всё в жизни отлично! Сын обеспеченных родителей, нести тяготы жизни ему было необязательно. В юности-душа компаний, завсегдатай пикников и «шашлыков» в лихие девяностые был устроен тёщей в психушку. Пользуясь покровительством начальства, Щукарю было позволено всё. Но время шло и появились новые люди и им было глубоко наплевать на судьбу славного парня с уникальной личностью и великого контрабандиста. Попал наш Щукарь в смену Андрея Уланова. И хоть сам Уланов был не идеален, но бардака в смене терпеть не стал и договорившись с милиционером по фамилии Меркулов взял, да и сдал вусмерть пьяного санитара в вытрезвитель. К главврачу пришло уведомление и им были приняты соответствующие меры. И всё бы ничего, Филипповна не раз уже ходила к Главному «поплакаться», и всякий раз пьяницу прощали и восстанавливали в должности. Но на этот раз совершила хозяйка роковую ошибку-искренно высказала Меркулову, что о нём она думает. Сотрудник милиции был не лыком шит, и направил заявление в прокуратуру об «оскорблении при исполнении». И тогда Филипповне стало очень грустно. Пришлось договариваться: Меркулов забирает заявление, а Щукаря-больше духу не будет в больнице; вместо него возьмут санитаром его друга, который работал водителем «буханки» у нас же. Санитара-алкоголика под всеобщее ликование выгнали окончательно и бесповоротно, а Уланов нажил себе недоброжелателей в лице Филипповны и её покровительнице – старшей сестры Гольдман. Правда, надо отметить, что ничем особо это Уланову реально не повредило.

Руслан Меркулов, тёмный молодой мужичок, был для милиции кадром не особо ценным, поэтому его часто отправляли на службу в «спецотделение», где работал он долгими периодами. Среди сослуживцев слыл чудаком. Руслан много чем увлекался, но мало на чём долго останавливался и не достигал каких-либо значимых результатов. В разное время он занимался рукопашным боем, вышиванием крестиком, выращиванием декоративных деревьев, японской самурайской культурой, поэзией, лыжами и много чем ещё. Весной 2000 года Меркулов занялся разведением бойцовских собак. Его целью стало выведение новой породы. Для начала ему бесплатно отдали щенка от суки стаффордширского терьера и по (недосмотру хозяев во время её течки) какого-то помойного кобеля. Довольно симпатичный рыжий щенок по кличке «Алиса» был приведён им в наше отделение как будущий охранник. Собачка вышла довольно забавная, так что многие с удовольствием играли с ней.

В это время меня решили перевести в трудинструктора, вместо Лёлика, который уже поднадоел многим своим бездельем. Лёлик пошёл на повышение, то есть в медбратья. Толку там от него было ещё меньше, и новый медбрат подался на курсы крупье при открывающемся поблизости казино, без отрыва от производства. Внешне он выглядел вполне презентабельно, даже-гламурно и отбор кандидатов прошёл легко.

Я же теперь ходил в дневную смену с понедельника по пятницу. Платили там поменьше, чем медсёстрам, но заметно больше, чем санитарам. В мои обязанности входила разная хозяйственная работа. Вернее, я брал одного-двух больных, и они по моим присмотром занимались несложным трудом. Убирали дворик, носили бельё из прачечной, красили и ремонтировали то, что нужно было покрасить и отремонтировать, да и вообще-делали всё, что взбредёт в голову начальству. Ну и, естественно, мыли баню после помывки по четвергам. Для начала-я брал долговязого Ваню Птицына, (это тот, что с гнилыми зубами). Парень он был деревенский, работящий, но с хитрецой. Однажды выпросил он у меня какую-нибудь старую одежду, за что обещал заплатить сигаретами, которые я запланировал продать Оксане Шерстнёвой, по дешёвке для мужа. Я принёс старые, но вполне ещё годные свои куртки и джинсы. Пообещав заплатить «в пенсию», Ваня выписался на общее отделение ничего не дав, оставив меня в дураках. Потеря была невелика, и я быстро забыл об этом. Пришлось искать новых рабочих и, как-то довольно быстро нашлись двоих сохранных пациентов. Ими оказались – Анатолий Антипенков и Михаил Моисеев.

Анатолий на воле был обычный выпивоха средних лет. Рыжеватый, улыбчивый. Отслужив в Армии – женился и жил обычной жизнью. Работал водителем, постоянно калымил и выпивал. Дошло до запоев. Получил белую горячку. Затем-продолжил упражняться в пьянстве. Однажды после двухнедельного запоя поссорился с недовольной женой и сгоряча ударил её по голове молотком, подвернувшимся под руку. Насмерть. Признали невменяемым и положили к нам. Нрава Анатолий был дружелюбного, общительный, очень деловой и умелый. Мастерски выполнял любую работу. От подметания дворика до ремонта старых зонтов. Которые, к слову говоря, из его рук выходили лучше новых. Отличный был работяга!