– Посидели, бл***! – Пробормотал Вадик, выходя из подъезда и почёсывая затылок. Судя по всему, дворовая собака дома Короленко осталась в тот вечер голодная.

На следующий день, как ни в чём не бывало, наши друзья пришли на ночную смену. Штатно отработав до полуночи все разбрелись по местам. Я с Жоржиком дежурил в коридоре. Около часу ночи раздался шум в раздевалке. И через какое-то время до меня дошло, что к нам приехала Настенька, в гости. Моя смена сразу же вскочила со своих мест, кто где был, и принялась встречать гостью. Кто-то побежал в магазин. Благо, тогда были круглосуточные точки продаж всего нужного. Кто-то принялся накрывать на стол. Мне же-снова посчастливилось уклониться от мероприятия, обо мне попросту забыли, и я смог спокойно продолжать свой сон прямо в коридоре. Во сколько импровизированный банкет закончился – я не знаю. Утром из смены остались лишь Жорж и кто-то из медсестёр. Вместо чая на завтрак мой напарник утолял жажду оставшимся портвейном и, кое-как, покормив больных и сдав дежурство пришедшему Уланову, все стали расходиться по домам. Мой напарник какое-то время ещё рассказывал Андрею содержание какой-то давно прочитанной книги, внезапно заинтересовавшей моего бывшего сокурсника. Задержавшись на полчаса, санитар, наконец направился к выходу. У ворот больницы Жоржика уже поджидали суровые стражи порядка. Взяв его за рукава, они повели его в милицейскую «буханку», припаркованную неподалёку. Проходившие мимо прохожие сочувственно провожали арестанта взглядом, прекрасно понимая, что ближайшее время нашему санитару предстоит провести в вытрезвителе.

Санитару-наркоману повезло ещё меньше. Его всё-таки рассчитали; не в тот день, чуть позже. Бывало-что увольнение становилось известно всем, а бывало-наоборот. Человек пропадал из поля зрения и, спохватившись через большое время, ты начинал выяснять-что да как. А сотрудника уже нет несколько месяцев. То же относилось и к больным. Если человек остался для тебя незаметен и в переводе ты не принимал никакого участия-ничего удивительного, если через довольно долгое время получалась «пропажа». Особенно-после отпуска.

Как-то, в очередной раз, пришёл я на смену. Кажется, что это был вторник. На улице уже было всё запорошено мягким пушистым снегом, а температура опустилась намного ниже нуля. В больнице вертелась обычная суета и мало кто замечал изменения. У нас рассчитались двое пожилых средних медработника. И на их место взяли Уланова и как-то упомянутую мной Марину Семёнову, которая была к тому времени беременна. Работать ей было не обязательно, поэтому основным занятием на работе у неё являлось перенос округлившегося живота с одного места на другое. В её поведении тоже наблюдались сдвиги: теперь она иногда бросала в мой адрес сухие реплики, и я был сильно удивлён, что Марина научилась разговаривать с неодушевлённым предметом.

Уланов был весьма доволен карьерным ростом. Он с удовольствием использовал своё служебное положение для «наведения порядка». У него всегда был наготове шприц с аминазином. И заметив какое-нибудь незначительное нарушение порядка, он незамедлительно пускал его в ход. Разумеется, четвёртая палата была образцом дисциплины даже у него. Полушкин не замечал самовольного назначения инъекций медбратом, к которому предписывалось относиться по-особенному. Придерживаясь собственной доктрины «создания благоприятного психологического климата в отделении» заведующий распространял её и на свои отношения с руководством больницы. Это было поважнее, чем интересы каких-то там больных. Многим это нравилось. Собирая весь негатив на себя, Андрей избавлял своих коллег по смене от некоторых проблем, связанных с медицинской этикой. В плюсе были все: и сам Андрей, который смог почувствовать себя могущественным; и медсёстры, прячась за его спиной-им можно было, не отвлекаясь на работу, заниматься своими делами; и сами больные теперь ощущали святость великих страдальцев, ведь все их беды теперь можно было персонифицировать на медбрата-самодура, а не на свою дурную голову. К тому же Уланов был окрылён той мыслью, что у него намечается свадьба и настанет новый увлекательный период в жизни. И теперь, при каждом удобном случае он ехидно меня поддевал:

– Ну что, Виталик, когда сам-то женишься? Как-то ты неправильно себя ведёшь. Люди могут подумать о тебе всякое-нехорошее…

Мне было нечего ответить. Все те знакомые девушки, которые были ещё свободны, избегали общения со мной. И я не мог упрекнуть их в этом. Дело личное. Если они меня считали хуже мигрантов из Средней Азии или бомжей-алкоголиков, то это их дело. Никто мне ничего не обязан. Неприятные издевательские упрёки со временем лишь нарастали. В них чувствовалось одно только злорадство. Ладно, утешал себя я, люди тоже когда-нибудь столкнутся с непреодолимыми препятствиями и бедами, вспомнят, может, тогда они мою невольную грусть и тоску.

Статус среднего медработника давал у нас ещё одну привилегию – допуск в комнату охраны для игры в карты. Комната была расположена слева, сразу у входа в отделение. И работали там сотрудники милиции, которые по каким-то причинам были не востребованы в других отделах. Было их всего три смены по двое и работали они сутки через двое. Две смены были довольно стабильны. Их звали – «смена Митьков» и «смена раздолбаев». Третья смена постоянно ротировалась и менты менялись там часто. По будням на день приходил их начальник отделения Егор Петрович, который был большим фанатом азартных игр. Эта компания могла целый день сидеть за столом и тасовать колоду. Когда прошёл слух, что кого-то переводят в медбратья, то сотрудники охраны решили, что это буду я. Они любезно пригласили меня к себе, в каморку, и мы пропустили несколько партий в какую-то карточную игру. Сегодня же, осознав свою ошибку, они старались не встречаться со мною взглядами. Жоржик настойчиво рекомендовал мне снова поупражняться в карточной игре, но, вход в «клуб картёжников» оказался опять закрыт для меня. Видя неприязненные лица ментов, я решил: когда пойду на повышение – ни за что больше с ними не сяду. Скажу наперёд: так оно и вышло. А пока что – сидели там пятеро: три охранника, Вадик и приходящий в дневную смену – трудинструктор. Зачастую, начальству требовалась большая настойчивость, чтобы обеспечить исполнение ими своих служебных обязанностей.

Чем была примечательна работа во вторник? Тем, что с ночи вы были в четверг. А что в четверг у нас? Правильно – баня! И проводила её именно-ночная смена. Сколько ни просили сотрудники переложить баню на дневную смену-всё было тщетно. Обычно, старшая сестра объясняла позицию руководства так:

– Вы что, не знаете, какая у вас недоработка выходит за год? Я буду тогда вынуждена увеличивать количество рабочих смен в месяц, и вы будете периодически работать в выходные. Кого это не устраивает-можете искать работу в другом месте, к нам и так целая очередь стоит…

Искать работу в конце девяностых желающих было немного. Приходилось жить с тем, что есть. Иногда смене везло – в ветхой бойлерной что-то ломалось и баню отменяли. Но это было нечасто. Бывало, за недоработку, выводили какую-нибудь смену специально проводить помывку больных. Было у меня такое один или два раза. Скорость проведения зависела от нескольких факторов: количества больных, количества «постирушек» во время помывки, сноровки медперсонала и буфетчиц во время завтрака. Рано заканчивать-тоже нежелательно. Если старшая сестра это проведает-могла и оставить всю смену сидеть в раздевалке для восполнения недостающего времени к часам работы.

Сама банька была маленькой, душной и грязноватой. Располагалась она между кухней и прачечной на территории больницы. Дорога из отделения туда была густо усеяна шлаком. После завтрака смена выводила больных группами. Некоторые старались набить баню как можно большим количеством больных, но мои наблюдения показывали контрпродуктивность подобных действий. Охрана организовывала что-то вроде оцепления. Санитар и санитарка заходили в предбанник и приносили с собой пижамы, трусы и куски мыла. Их задача была распределить это всё между больными. Женщины при этом находились в пикантной ситуации и вынуждены были развлекаться «мужским стриптизом». Правда, дело было уже привычное. Нередко слышался громкий смех какой-нибудь Люси Савенковой, когда Коля-Демон в очередной раз тряс перед ней своим половым органом. Средний медперсонал водил больных туда-обратно и следил, чтобы все были одеты в холодное время.