– Сочувствую, – кивнул Фома Фомич.

– И дед, он мне заменил отца, хоть немного и не в себе…

– Как это понять, «не в себе»?

– Он душевнобольной.

Нет, улыбка не сошла с лица Фомы Фомича и брови остались так же благостно изогнуты, только по-неживому стеклянно сверкнули глаза на мгновение, но этого было достаточно, чтобы понять – начальник сыскной недоволен.

– Дедушка, он немногословен и поэтому, наверное, разговаривает во сне, а я, – Володя вздохнул, – подслушал!

Трудно сказать, что произошло, но Володя, неожиданно для начальника сыскной, да, наверное, и для самого себя, пустив обильную слезу, признался в том, что подслушивал, о чем говорит его дедушка во сне, не случайно.

История была древняя как мир. Оказалось, что у старика имелись сбережения, которые он где-то спрятал, а вот где спрятал, забыл. Разумеется, ни невестка, мать Володи, ни сам внук деду не верили, подозревая, что старик все помнит, а не говорит исключительно от жадности. Да и как, как можно забыть, где спрятаны деньги? Для их еще не тронутых склерозом мозгов это было невероятным. Ну, а поскольку дедушка, как было известно матери с сыном, болтал во сне, появилась мысль устроить в маленьком пыльном чуланчике, примыкающем к комнате деда, подслушивающий пункт, в надежде, что старый человек во сне проболтается. Но, по всей вероятности, старик действительно забыл, где спрятал свои сбережения, разумеется, если они у него были. Поэтому-то Володя, а это ответственное дело было поручено именно ему, прикладывая ухо к загодя проделанному в фанерной перегородке отверстию, услышал вовсе не то, что хотел. Старик говорил о каком-то мастере Усове. Разумеется, молодой человек не придал никакого значения этому бреду спящего полоумного деда. Забыл. И вспомнил лишь после прочтения в клоковском трактире объявления о розыске.

– Он точно назвал фамилию Усов? – спросил фон Шпинне.

– Да, и не просто Усов, он говорил «мастер Усов», это и заставило меня к вам прийти.

– Скажите, пожалуйста, Владимир, вы же не один раз подслушивали своего деда?

– Мне стыдно в этом признаться, но не один.

– А вам никогда не приходило в голову, что у вашего дедушки просто-напросто нет денег, которые он мог спрятать?

– Да что вы, что вы, – отмахнулся Володя, – как это нет денег? Есть! Мы точно знаем.

– Ну, хорошо, с этим понятно. Теперь вернемся к мастеру Усову. Сколько раз дед упоминал о нем?

– Да каждую ночь только и говорит, что об этом мастере Усове.

– И что же он о нем говорит?

– Вы знаете, совершеннейшая абракадабра. Какая-то деревня, кто-то должен туда ехать, находить там Усова, у которого есть ложка…

– Он говорил, что у Усова есть ложка? – заинтересовался Фома Фомич. Это удивило молодого человека.

– Да! – ответил он. – А у кого нынче нет ложки, без ложки-то и не проживешь.

– Справедливо, – согласился фон Шпинне. – Знаете, Владимир, то, что вы мне рассказали, очень и очень занятно, но хотелось бы послушать вашего дедушку непосредственно, вы понимаете меня? – С едва заметным кивком фон Шпинне подался вперед.

– То есть вы сами хотите его подслушать?

– Ну, если вам угодно это так назвать, то да, я хотел бы его подслушать.

– Ну, я не знаю, как маменька… дозволит, она у меня строгая.

– Маменька может не позволить? – засмеялся начальник сыскной. – Я думаю, мы ее уговорим.

Фома Фомич записал адрес Володи Мясникова и, пожав ему руку, отпустил домой. Володя с неохотой встал, снял с вешалки картуз, делая это крайне медленно, словно ждал чего-то. Начальник сыскной знал, почему не торопится, почему мнется его посетитель, но виду не подавал. Уже стоя в дверях, Володя наконец-то решился на вопрос:

– А можно поинтересоваться?

– Разумеется, – Фон Шпинне уставился на него ясными глазами.

– Там в объявлении, ну у Клокова в трактире, которое… – Володя запнулся. Нет, все-таки непросто, ох как непросто говорить о деньгах, особенно с тем, кто смотрит на тебя таким вот открытым и доверительным взглядом.

– Так что там в объявлении?

– Вознаграждение, – едва слышно промямлил Володя.

– Ничего не могу разобрать, говорите громче, что в объявлении?

– Вознаграждение, – повторил с большей силой Володя.

– Вознаграждение? Какое вознаграждение? – Фон Шпинне озабоченно наморщил лоб и поднял подбородок, а в голос добавил чуть-чуть металла. – О каком вознаграждении вы говорите?

– Ну, там, в объявлении, за сведения… – Володя находился в таком состоянии, что, будь у него деньги, сам бы заплатил, чтобы только быстрее покинуть этот кабинет. – Я так, я пойду!

– Ах, вознаграждение, ну как же я мог забыть! Спасибо, что вы мне напомнили. Увы, всего в голове не удержать. Да, да, вам полагается награда, но получите вы ее тогда, когда мы послушаем, что говорит во сне ваш дедушка. Понимаете меня?

– А когда вы будете слушать?

– Хотелось бы, конечно, пораньше, но ваша маменька… Нужно будет время, чтобы сговориться с ней.

– А если я сам сговорюсь?

– Ну, когда вы сговоритесь, мы приедем и послушаем.

– А давайте завтра?

– Давайте завтра. Вы подойдете сюда в это же время, и мы отправимся к вам домой. Ваш дедушка как, рано спать ложится?

– Спать-то он рано ложится, не засыпает долго, – ответил Володя.

– Подождем, – сказал фон Шпинне. – Нам торопиться некуда.

После того как Володя Мясников наконец-то ушел, Фома Фомич велел дежурному прислать чиновника особых поручений Кочкина Меркурия Фролыча и вернулся к своему уже давно остывшему чаю.

Через десять минут перед полковником фон Шпинне сидел, закинув ногу на ногу, суховатый, небрежно одетый человек лет тридцати пяти. Меркурий Фролыч Кочкин – чиновник особых поручений при начальнике губернской сыскной полиции, так звали этого человека и так официально называлась его должность. Сам же фон Шпинне именовал его не иначе как своим стратегическим помощником. И это была, хоть и высказанная с некоторой долей иронии, чистейшая правда. Ведь многие блестяще расследованные Фомой Фомичом дела, которые мы еще опишем в наших следующих рассказах, без чиновника особых поручений Кочкина, кто знает, может быть, и не имели бы таких во всех отношениях блистательных финалов. Но это, разумеется, ни в коем случае не должно умалять заслуг самого полковника фон Шпинне. Его вклад в расследования был, конечно же, несопоставимо большим и решающим.

Для того чтобы набросать портрет нового персонажа, нам не понадобятся возвышенные и тем более высокопарные слова. Оставим их поэтам-символистам, возьмем простые и заурядные: низкорослый, ничем не примечательный, ну, может, нос чуть длинноват, а может быть, и нет. Лицо простое и такое бесхитростное, что где-то даже эта бесхитростность граничила с глупостью. Голубовато-серые, слегка мешковатые от недосыпа глаза смотрели на собеседника с ленивой мутнинкой. Щеки впалые, в мелкую, как маковое семя, крапинку, и не разобрать – не то оспинки, не то веснушки.

Глядя на чиновника особых поручений со стороны, нельзя было сказать, что он какой-нибудь ловкач или проныра. Первое, что приходило в голову, – посредственный, никчемный человечишка. Но то, что мы описываем, была всего лишь оболочка, внутри которой находился совсем-совсем другой человек, надежно спрятанный под маскарадной, скоморошьей личиной простака. Есть такой тип людей, о котором в народе говорят, что они, даже не прибегая к помощи мыла, могут забраться куда угодно, в места крайне недоступные. Вот к такому типу относился Меркурий Фролыч Кочкин. Но в том и была главная сила чиновника особых поручений. Были и другие, о которых мы обязательно расскажем, но чуть позже.

– Безумная затея с объявлениями о розыске мастера Усова, в это трудно поверить, но принесла плоды. – Фома Фомич встал из-за стола, обошел и сел возле Кочкина на свободный стул. – Сейчас ко мне приходил некто Мясников Владимир, презанятный молодой человек. Рассказал, что живет с маменькой и сумасшедшим дедом в своем доме на Новоселовской улице. И вот он, этот Володя Мясников, утверждает, что его дед, разговаривая во сне, упоминает мастера Усова…