Вперед к паленой водке, которую в окружении таких же свиней выжрет, как на марафоне.

Щелчок замка.

Осознание своего тотального одиночества.

Ощущение огромного комка в горле.

Разбитый мир где-то позади лба.

И неимоверная тоска в груди. Сотни мелких иголочек всажены куда-то в желудок.

Медленно бреду к мусоропроводу, и каждый шаг отзывается грохотом в грудине. Чувствую, что сердце ее выбивает, врезается в кости и заставляет до боли расширять легкие.

Казалось, что сердце не выдержит, и я скончаюсь рядом с Корри.

Чувствуя лишь сжигающую ненависть и слабость в груди и во всем теле, я, скорчившись, упиралась в трубу мусоропровода.

Вовсе не так романтично умереть от разрыва сердца в подъезде рядом со своей выброшенной мертвой собакой.

Что-то хрипло бормочу, не разбирая слов.

Кажется, прошу себя успокоиться, а легкие вбирать больше воздуха.

Продолжая что-то нашептывать себе под нос, ощущаю, как горечь стихает. Тело содрогается, и к глазам подступает поток слез, ждавший возможности вырваться наружу.

И меня прорывает, как прорывает наспех запаянную трубу. Плач совсем не тот, какой поначалу случался со мной от соседства с Людой.

Отчего-то понимаю, что это не перетерпеть, что не «поболит и попустит». Все, что мне было под силу в этот момент, распадаться в незнакомых по вкусу слезах и ими же вытирать с лица кровь.

Мне не хватает духа открыть крышку и сделать с Корри хоть что-то, и осознание беспомощности утраивает горький водопад. Даже не плачу, рыдаю до разрыва легких. Навзрыд, не думая о том, что из квартиры снова могут выйти нелюди и заткнуть меня в помойку вслед за спаниелем. Чертов инстинкт самосохранения поломался.

Не могу. Не могу ни черта сделать. Меня приковали к этой трубе, заставляя в бессилии мучиться и рыдать назло всему миру от боли.

Мои необузданные рыдания были такими надрывными, что сквозь них я едва уловила щелчок замка. Но услышав грозный звук, тут же замолкаю и перестаю дышать. Сердце, балуясь скоростью ударов, проваливается внутрь.

«Нет. Нет, нет, нет. Только не они».

Резко отрываю голову от колен и спиной пытаюсь ощутить поддержку Корри. На выдохе я построила с десяток вариантов развития ничтожного будущего. Но, ожидая увидеть знакомые лица, понимаю, что дверь квартиры все так же заперта.

– Эй, – только и раздается сверху.

Всего лишь оклик заставляет измученное сердце по новой таранить грудь то ли от страха, то ли от надежды на помощь.

– Ты чего? – мужской голос убеждает глянуть на верхний пролет. Упершись локтями в сплетение перил, подав тело вперед, незнакомец с любопытством разглядывал мое лицо.

Открываю рот в попытке что-то промямлить, но слов не находится. Так и сижу, обняв колени, то открывая, то закрывая рот, как умирающая на суше рыбка, не сводя глаз с парня.

У незнакомца же просыпается больший интерес, и он спускается ко мне. Приближается вплотную, ударяя по обонянию алкогольным шлейфом.

– Тихо, тихо. Тш-ш… – шепот худощавого парня разливает по телу дурманящее ощущение защиты. Нет сил убеждаться в мнимости чувства, нет сил бояться этого человека.

Он нашел меня в пик боли и отчаянья, и я была готова отдаться минутному чувству защищенности.

Парень сидит напротив в покорно-дружелюбном молчании. Кажется, ждет, когда перестану плакать.

Видя, что положение дел не меняется, и я все так же бессмысленно гляжу в стену, незнакомец порывисто приближается вплотную и прижимает к груди, сцепив руки за спиной.

Резкий вдох аромата одеколона и алкоголя.

Ощущение обжигающего тепла крепких объятиях незнакомца, и мое тело бессильно обмякло в его руках.

Изматывающий молчаливый плач отступает, оставляя после себя частые всхлипы и забытое ощущение объятий, которые дарили мне только родители.

Оставляя следы соплей и слез на футболке незнакомца, чувствую свою отобранную семью в этом человеке. Прижавшись к нему всем телом, молчаливо молю спрятать от всех бед и кошмаров.

– Ну что там? – незнакомец вскидывает голову наверх и чуть ослабляет хватку.

– Девушка ревела.

– Ну так веди к нам, дурень, – сверху из приоткрытой двери доносится шум музыки и голосов, а заботливый, не без задора, взгляд незнакомца задает немой вопрос.

Какое-то время сижу неподвижно, пытаясь обдумать решение, но в голове ничего, кроме чертовой пустоты. Встречаясь с выжидающим взглядом, молча поднимаюсь.

Незнакомец, как и я, не роняя ни слова, высвобождает из согревающих рук.

В молчаливом согласии оказываемся в квартире, окутанной темнотой, среди которой мелькают редкие полоски света и негромко заигрывает мотив известного трека. Терпкий запах алкоголя отличается от того, который так часто стоит в моей квартире. Здесь он приятнее, легче и даже не вызывает приступа тошноты, давая возможность свободно дышать.

Как же непривычно.

– Эй, незнакомка, – парень наклоняется к лицу и вертит его на свету, проникающем в коридор от тусклой лампочки в тамбуре, – кто тебя так?

Рассматривая парня, вызывавшего доверие, понимаю, что рассказать о случившемся не могу.

Получив в ответ мой напряженный блуждающий взгляд по его цветастой толстовке, парень отступает и указывает на ближайшую дверь.

– Вот ванная, умойся.

Быстро юркнув в нее и запершись, я разглядываю в заляпанном зеркале лицо. За прошедшее время, исчислявшееся несколькими годами, вид в зеркале вызывал только желание никогда себя в нем не видеть. Выдавив мыло, торопливо растираю его на разбитом лице. Пенистая вода, тревожащая раны, заставляет морщиться и стоически закончить умывание. Когда же лицо приобретает более-менее порядочный вид, в дверь стучат.

– Тебе там помощь не нужна? – появление незнакомца под дверью рождает на лице улыбку. – У нас есть бинты и… Все, у нас есть только бинты, – глянув на свой опухший нос, грустно бросаю, что бинты не помогут.

– Кстати, я Никита, – решает представиться парень, дожидаясь под дверью. Когда же я выхожу, протиснувшись в проеме вплотную к нему, настает моя очередь представиться.

– Алиса, – а после добавляю, лишаясь всякой настороженности, – спасибо за ванную.

Никита улыбается тепло, как родной.

– Пошли-ка латать твои душевные раны.

Заворожено приклеиваюсь взглядом к цветастой толстовке парня и чувствую в квартире давно забытый комфорт.

Здесь даже темнота другая. Вспоминая дом, мысленно вижу и тьму, расплескивавшуюся на серых стенах и веявшую холодом. Тут же она накрывала собой, как чье-то заботливое крыло.

В блаженном молчании, следуя за ярким Никитой, переступаю через порог кухни, где за круглым столом сидят двое парней и две девушки. Девушки, то ли с долей презрения, то ли удивления, вскидывают брови, но быстро теряют ко мне интерес, возобновляя громкий разговор.

Прохожусь взглядом по чистой кухне и с удивлением замечаю двух лежащих на полу парней.

Никита, неотрывно следивший за моей реакцией, понимающе улыбнулся.

– Уснули, слишком много выпили, – подходит к лежащим, наклоняется и поднимает стоящую рядом с ними нетронутую бутылку. – И, заметь, не собирались останавливаться, – парень ставит бутылку на стол и предлагает ее опустошить. Все поддерживают идею радостным возгласом, подставляя стаканы, на дне которых еще покоится недопитый алкоголь.

– А ты чего стоишь, боец? – взгляд Никиты с дружеским упреком обращается на меня, пока в его руках вертится еще один стакан.

– Боец? – переспрашиваю, в недоумении склонив голову, и наблюдаю, как пустой стакан наполняется напитком.

– А кто же еще? Махалась же с кем-то и жива, чем не боец? – теплая улыбка оголяет ряд белоснежных зубов, а рука указывает на свободное место у стола. Почти полный стакан неизвестного напитка, резким запахом ударившего в нос, застыл в моих руках.

– Это коньяк, – отзывается рядом сидящий парень и наклоняется к моему плечу. – Если не пьешь такое, можешь отдать мне, я помогу, – после его слов девушки взрываются грубым хохотом, отвечая что-то колкое. Внимание парня тут же переключается на них, а я же, оставшись под наблюдательным взглядом Никиты, порывисто подношу стакан ко рту.