— Ваша очередь, господа, — протягиваю ручку изумленному Роме.

— Анюта…

— Моя мама попутала берега, — я мило улыбаюсь. — Это будет для нее уроком.

— Ну, я в мальчишеских мечтах, конечно, хотел вредную завучиху однажды проучить, — Рома вытягивает из моих пальцев ручку, — но…

— Никаких но. Пиши, — стучу костяшками по бланку заявления. — Она мне надоела.

— А не пожалеешь, Анечка? — бархатно спрашивает Тимур и выуживает нагрудного кармана ручку.

— Нет, — разворачиваюсь к нему лицом и с трудом выдерживаю его насмешливый взгляд.

Тимур разглаживает бланк и склоняется над столом. Сверяется с моим заявлением и заполняет свое.

— Какое между вами напряжение, — следователь Степан Львович чешет красную щеку, — в одном ваша мама, Анна, кажется, не солгала.

— В чем именно? — перевожу на него сердитый взгляд.

— Она хотела подать заявление еще и о развратном поведении и блуде, — Степан Львович сально улыбается.

Я смеюсь, потому что мама пробила дно неадекватности. Может, ей самой пора к психиатру?

— Мы бывшие одноклассники, — смахиваю со лба локон, — и только.

— Конечно, — медленно кивает с улыбкой Степан Львович. — И очень близкие друзья.

— Увы, не друзья, — твердо отвечаю я.

— Да уж какая тут дружба? — рома ставит размашистую подпись и откладывает ручку.

— Отлично, — Степан Львович пробегает глазами по заявлению и протягивает их мне, — на первый этаж. У выхода окошечко, там вам талончик дадут с регистрационным номером, что заявление принято.

Рома и Тимур неотступно следуют за мной. Чувствую их взгляды на спине и попе. Сердце колотится, слабость одолевает, и я хочу привалиться к стене, но я иду дальше.

— Так куда ты собралась бежать? — задает глухой вопрос Тимур.

— Я никуда не бежала, — торопливо спускаюсь по лестнице. — И не скрывалась. Любят некоторые наговорить глупостей.

— То есть если бы я решил тебе позвонить, — хмыкает Тимур, — то ты бы ответила.

Притормаживаю и разворачиваюсь к своим преследователям. Стоят красавцы на две ступени выше и не моргают. Мне приходится запрокинуть лицо.

— А зачем тебе мне звонить?

— Узнать, как дела? — тихо предполагает Рома.

— У меня все замечательно, — я с пренебрежением улыбаюсь, — а вы как?

— Секретаршу новую наняли, — Тимур пожимает плечами. — Она заваривает отличный ромашковый чай с медом.

— Даже так?

Нарастает желание скрутить заявления в трубочку и отхлестать Рому и Тимура по их наглым рожам. Секретаршу наняли! Кобели!.

— Суровая тетка, — усмехается Рома. — К ней все шепотом обращаются.

— Тетка? — недоуменно моргаю.

— Аделаида Яковлевна, — Тимур кивает. — В прошлом детский воспитатель. И оказывается, наша фирма — тот еще детский сад, поэтому она сразу влилась в рабочий режим и всех построила.

— А как же… — я перевожу взгляд с одного на другого, — прозрачные блузочки, грудь наружу, длинные ноги и мини-юбки?

— Я не знаю, как Адочка оказалась среди кандидаток на должность, — Рома с улыбкой пожимает плечами, — но она единственная не удивилась требованию приносить одному из боссов ромашковый чай.

— У тебя, что, нервы шалят? — с тревогой смотрю на Тимура.

— Шалят, Анечка, а еще бессонница частая гостья…

— И с чего вдруг?

— Одиноко, — расплывается в улыбке. — Некого обнять ночами.

— Подушку обнимай.

Продолжаю путь под тихий смех Ромы. Мне вот тоже ночами одиноко и кто в этом виноват? С каждой ступенью моя злость тает, и просыпается желание объятий и поцелуев. Отчаянных, страстных и жадных. Я соскучилась. По их голосу, самодовольным улыбкам, надменным взглядам, но я должна быть твердой и решительной.

Получаю в окошке на первом этаже талончики и отдаю два из них Роме и Тимуру, которые продолжают пожирать меня взглядами, как голодные крокодилы.

— Я соскучился, Анюта, — говорит Рома.

— И я, Анечка.

Я пулей вылетаю на крыльцо. Я не поддамся этой наглой провокации. Руки трясутся, задыхаюсь и ног не чувствую. Оглядываюсь. Вальяжно шагают за мной и хищно улыбаются.

— Вы меня преследуете?

— Нет, — Тимур смеется, — мы решили прогуляться. Погода хорошая.

Я ускоряю шаг и встряхиваю волосами, отказываясь от нездорового восторг, что за мной устроили погоню. Иду дворами к автобусной остановке, Тимур и Рома за мной. Какая у них странная прогулка по тому же маршруту, что и у меня. Ныряю под арку жилого дома, и тут меня нагоняет Тимур.

Вскрикиваю, когда он хватает меня за запястье. Резким рывком тянет к себе, затем грубо впечатывает в стену и зажимает рот рукой, горящими глазами вглядываясь в мое лицо. Пряный парфюм пьянит и кружит голову, чувствую под спиной острые неровности кирпичной стены.

— И куда ты так спешишь, Анечка?

Вздрагиваю от тихого голоса, от которого кровь вскипает желанием к усмехающемуся подлецу.

— И это мы тебя так напугали? — Рома плечом приваливается к стене и убирает локон за мое ухо с лукавой улыбкой. — Тише, Анюта, мы тебя не обидим. У нас на тебя другие планы. Верно, Тимур, у нас же?

— Верно, — Тимур обнажает зубы в улыбке, — у нас на тебя, Анечка, большие планы.

От его низкого и вибрирующего голоса мурашки бегут по коже и ноги подкашиваются. Я так тосковала по его наглости, однако секундная слабость обращается в злость. Он ушел, и из-за него я оставила Рому, а теперь он мне рот зажимает и говорит про большие планы?

— Совсем охамели! — раздается разгневанный старушечий голос. — на девок уже посреди бела дня нападаете!

На Тимура с авоськой налетает злая старушенция:

— Отстань, окаянный! Бессовестные! Ночами тут ходят, теперь еще днем вылезли!

Тимур отшатывается от меня, закрывает голову от ударов, и Рома подскакивает к боевой старухе:

— Бабуль, полегче! — оттаскивает ее в сторону от разъяренного Тимура.

— Беги, дура! — рявкает она. — Лучше пусть меня, чем тебя, молодую! Мне уже ничего не страшно, я одной ногой в могиле!

— Да кому ты сдалась, сука старая?! — рычит Тимур и разминает плечи.

Я срываюсь с места, потому что… потому что я жутко обижена. Заявились такие красавцы, в очередной раз похвастались, что они в силах разрулить любую ситуацию, и думают, что я растаю.

— Давай за ней! — повышает голос Рома. — Это же ты, чертила, проштрафился.

— Одинцова! — зло урчит Тимур. — Стой!

— Насилуют! Убивают! — визжит старушка. — Помогите, люди добрые! Насилуют!

— Одинцова!

— Оставь меня в покое! — бегу мимо детской площадки.

Ребятишки в песочнице и их мамы испуганно провожают меня взглядом. Никто не торопится вступаться за меня.

— У меня по физкультуре были пятерки, Одинцова!

— У меня тоже!

— Так у девочек и мальчиков были разные нормативы!

— А я и ваши нормативы уделывала!

— Бежишь ты, конечно, красиво, не спорю.

Догоняет меня под тенью тополя, заключает в объятия, а я вырываюсь, а затем резко замираю в его руках.

— Что тебе надо от меня?!

— Сложный и провокационный вопрос, Анечка, — выдыхает в ухо. — И ты разве не помнишь, что я был самым быстрым на физкультуре? Рекорды ставил, и меня даже хотели взять на легкую атлетику, но что мне все эти соревнования? Я ведь пытался своими рекордами обратить внимание высокомерной отличницы.

— Ты опять о своих обидах и комплексах? — скрежещу зубами, а внутри таю от горячего дыхания у шеи.

— Анечка, — тихо мурлыкает, — я ушел, потому что… я лелеял надежду, что если ты и влюбишься, то в меня. Только в меня, а ты…

— А я забираю свои слова обратно, — дергаюсь в его объятиях. — К черту вас двоих. Ищите другую идиотку!

— Меня от ромашкового чая уже тошнит, Ань, — его губы касаются моей шеи. — И я человек, склонный к зависимостям, и теперь моя зависимость — это ты, — проводит языком до мочки и шепчет, — и я сейчас ловлю кайф.

Прижимается к ягодицам пахом, и я чувствую его эрекцию, на которую мое тело молниеносно реагирует тянущим жаром между ног.