— Ясно, — массирую переносицу. — Поищу расценки в интернете.

— Мою клинику в интернете не найдете. На то она и закрытая, — Илья встает и с улыбкой мне кивает, — всего доброго.

Через несколько минут я выхожу на крыльцо. Рома и Тимур сидят на скамье под раскидистым ясенем и флегматично наблюдают за тем, как рабочий стрижет газон под окнами клиники. Любуюсь каждым. Стильные, отстраненные красавцы, по которым, вероятно, проливала слезы не одна девица. Через несколько секунд одергиваю себя, встряхиваю волосами и спускаюсь с крыльца.

Переводят взоры с рабочего на меня, и я смущаюсь. Если я себе не позволяю их разглядывать, то их взоры прямые и темные. За каждым движением следят, и тут я спотыкаюсь, наступив на шнурок. Падаю коленями на серую гальку, которой усыпана дорожка и мысленно матерюсь. Какая я неуклюжая! На подиум меня точно не пустят с такой грацией.

Встают и шагают ко мне. Мне бы самой подняться на ноги, но я заворожена легкой и уверенной походкой Тимура и Ромы. Проклятье. Это все же случилось. Кажется, я влюбилась. И сразу в двух.

Тимур и Рома подают руки, но я встаю сама, без их помощи с дико колотящимся сердцем, которое подпрыгивает до горла. Каждый вздох дается с трудом. Рома и Тимур недоуменно переглядываются. Ничего похожего раньше я не испытывала. От этого волнения, что бьет в голову, можно умереть.

— Ты не ушиблась, Анюта?

От обеспокоенного голоса Ромы перед глазами все плывет, а от ладони Тимура на щеке, сбивается дыхание.

— Анечка, — шепчет он. — Ты чего? С Андреем все будет хорошо.

Отмахиваюсь от него и спешу к скамье на ватных ногах. Как я могла? Влюбилась! Хочу объятий, поцелуев и ласки. Вот гадство… Сажусь, накрываю лицо холодными руками и молчу. Надо собраться с мыслями.

— Ань…

Усаживаются с двух сторон. Рома — справа, Тимур — слева. Ситуация с ними и так был вне моего контроля, а теперь я не властна над эмоциями.

— Анюта.

— Вы должны сказать что-то отвратительное и гнусное, — шепчу я.

— Вот это игры, Анечка, — тихо отзывается Тимур.

Сердце и не думает замедлять бег.

— Давайте, мальчики, — смотрю та на Рому, то на Тимура, — как вы себя вели при нашей встрече, когда ногу подвернула? Повторите.

Я должна вновь почувствовать злость и неприязнь к наглым и самоуверенным мерзавцам, которые купили меня на несколько дней.

— Анечка, это не самое лучшее место для игр, — Тимур кривится.

— Почему?

— Потому что я провел тут худшие свои полгода в жизни.

Я совсем потерялась во времени и пространстве. Неловко улыбаюсь и опускаю взгляд. Действительно, мы же сидим у крыльца наркологической клиники, с которой у Тимура связано его темное прошлое.

— Почему ты тут оказался? — вопрос сам слетает с губ, и я до боли закусываю губы.

Меня не должны интересовать подробности жизни Тимура.

— Потому что я был наркоманом, Анечка, — вздыхает Тимур. — Плотно сидел на порошке. Период тогда был сложный. Деньги, успешный проект, бессонные ночи. Все началось с того, что мне надо было взбодриться, а закончилось… Рома нашел меня в своей же блевоте, невменяемого и в окружении незнакомых людей…

— И шлюх, — добавляет Рома.

— Про это я хотел умолчать, — недовольно цокает Тимур.

— Прости, — Рома смеется, — то еще удовольствие выгонять голых и обдолбанных истеричек, которые пытаются залезть тебе в ширинку. Мне пришлось каждую одевать, пока ты ползал по полу и искал дозу.

— Я этого не помню.

— Я помню.

— И мне стыдно.

Я удивленно смотрю на мрачного Тимура. Стыдно? Ему бывает стыдно? Не осознав мимолетного порыва, нахожу его ладонь и сжимаю ее. Слабо улыбается, и я, испугавшись тревожной нежности к нему, одергиваю руку.

— И мне тоже стыдно, — невесело отзывается Рома. — Я, конечно, должен был раньше понять, что ты не в себе. Слишком энергичный, дерганный, вспыльчивый.

В моей руке оказывается ладонь Ромы. Замираю, и вновь убираю руку к себе на колено. Мне очень неловко. Я хочу обнять каждого и помолчать, но… Это неправильно. Я не должна испытывать к бывшим одноклассникам печальную нежность. Мы друг другу никто. Никто.

— Ну, Анечка, — Тимур усмехается, глядя на редкие облака, — я сказал тебе, как ты и просила, довольно гнусную и отвратительную вещь?

Я вздрагиваю от его холодного голоса и шепчу:

— Все мы совершаем ошибки.

Изнутри рвет желание заключить его в теплые объятия. Я тут, я рядом, однако имею ли я право проявить к нему неравнодушие. И ждет ли он от меня ласки и поддержки?. Ка сложно. Зажмуриваюсь и прикусываю кончик языка.

— Поехали, — Рома встает. — Мне тут тоже не по себе.

— Я не могу, — едва слышно говорю я.

— Анечка, — Тимур поглаживает меня по спине, — Андрей должен остаться тут.

— Я не про это…

— А про что?

Дальше будет только хуже. Меня ждет болезненная привязанность, боль и разочарование, из которого я вряд ли смогу выплыть. Мысленно напоминаю, что меня купили и кукла для утех не должна чувствовать симпатию.

— Мальчики, — судорожно шепчу я, — мы должны обсудить ситуацию с Андреем.

— Мы слушаем, — Рома возвращается на скамью.

— Я не могу себе позволить эту клинику…

— Мы можем, — Тимур крепко сжимает мою ладонь, и у меня не выйдет ее выдернуть из его захвата.

— А что ждете взамен?

Вот шанс вернуть наши отношения в плоскость товар-клиент. Сейчас они скажут, что взамен ждут глубокую глотку и прочий разврат.

— Я жду того, что Андрей выйдет отсюда другим человеком, — спокойно отвечает Тимур.

— Да, и меня бы удовлетворил такой результат, — кивает Рома. — Пацан же совсем. Дурак дураком.

— Нет, вы не так должны были ответить, — запинаюсь, и меня охватывает дрожь благодарности. — Не так…

— А как? — в изумлении интересуется Тимур.

— Если тебе дорог твой брат, — вглядываюсь в его глаза, — то будешь нашей сучкой. Вот так.

— Думаешь? — вскидывает бровь и усмехается. — Так бы сказал отъявленный мерзавец.

— Но разве… — охаю я. — В прошлый раз…

— В прошлый раз ситуация была иная, Анечка, — Тимур щурит глаза. — Нет, манипуляций с братом ты не получишь, и требовать взамен мы ничего не станем. Ну, — его взгляд опускается на мои губы, — возможно, поцелуя.

И я его целую, потому что сил терпеть весь этот бурлящий поток в груди невозможно. С упоением вдыхаю его удивленный выдох, отстраняюсь и тут же ныряю в объятия Ромы, чьи губы с жадностью накрывают мои. И мне все равно, что газонокосилка в стороне стихла и что рабочий с круглыми глазами смотрит на меня, но через секунду на меня обрушивается паника. Отталкиваю Рому, вскакиваю и прячу лицо в руках:

— Я так не могу… Мы должны остановиться… Умоляю…

— Что не так? — обескураженно шепчет Тимур.

Отрываю ладони от лица, сжимаю кулаки и разворачиваюсь к Роме и Тимуру. Делаю вдох и выдох. Вдох и выдох, а затем говорю:

— Я влюбилась.

— Любопытно, — отвечает Тимур на мое громкое признание, от которого рабочий в стороне за сердце схватился. Откидывается назад. — И в кого же? — глаза недобро вспыхивают. — И когда успела?

Я молчу, потому что я потратила всю свою смелость на короткое признание, а растекаться в объяснениях, что я в каждого втрескалась… Да я вот-вот упаду в обморок.

— В кого, Одинцова? — голос Тимура звенит сталью. — Вопрос повторять не буду.

Я перевожу взгляд на Рому, а тот удивленно вскидывает бровь. Молчание, и Тимур сжимает переносицу:

— Переиграл, сволочь, — медленно выдыхает, встает и шагает прочь, — понял. Выхожу из игры.

— Стой! — рявкаю я, а рабочий на газоне уже две руки прижимает к груди.

— Я всё понял, Одинцова, — Тимур сердито отмахивается.

— Да что ты понял-то? — топаю ногой.

— Да, что ты понял? — интересуется рабочий и во все глаза смотрит на Тимура, который замер на дорожке спиной ко мне. — Я вот ничего не понял.