«Давится кислым яблоком сын Адамов…» Давится кислым яблоком сын Адамов: Измельчал змий до плодового червяка. Откуси да сплюнь, протиснись между рядами Таких же поставленных на века Терракотовых недотыкомок, ветеранов пера и клавиатуры. Не криви лица: подобное притягивается к подобному. Ты человек лишь. Потому, выражаясь литературно, Ты и слово твоё единоутробное — Одолень-трава на цветущем болоте времени. А по осени ляжет снег полушубком заячьим — Захрустит ледок, и каблук чужой проскользит по темени; И пройдёт Пугач, а за ним вослед, паче чаяния, На сто тысяч душ человечий гул, не проскочит мышь. Хоть куда взгляни – полнокровие, полнолуние, Откуси ещё: пусть кислит во рту, слово выплюнешь — Прорастёт, как семечко, пуговица латунная. Вспоминая Белозёрск Непослушные тени шуршат по углам, А над озером Белым – белая мгла, И в её молоке, как ночник, Сигареты качается кончик, Кто ты есть: проводник, провожатый? Тлеет времечко, в пальцах зажато, Растворяется сизый дымок, Тает строй деревянных домов, Только хмурое небо весеннее Подпирают усталые стены: Суть да дело пока, суть да дело… Мгла клубится над озером Белым, Но вороний пронзительный крик Возвещает рожденье зари. «Дворник Расул катает насвай…» …Мчался он бурей тёмной, крылатой, Он заблудился в бездне времён… Н.С Гумилев, «Заблудившийся трамвай» За воспалённой губой, А небо над ним голубо, Бесплотно, Кромешно, И в нём, конечно, Громы, вороний грай: Заблудившийся беспилотник На излёте таранит трамвай. Расул запрокидывает голову — И в глаза каплет олово. Что же вы так, Николай Степаныч, Голубчик, Поручик? Вплавлена в поручень Ладонь солдатская, Всполохами огненный вал клацает, Но кружит, завывая, панночка: «Поддай, Аннушка, Ещё масла!» На солдате рубаха красная, Тараканами по небу трещины. Такое ли вам мерещилось? Оплёванные мертвецы, Волк с головой овцы, Капустные щи к столу Продают на углу. Прибит к распутью, Железом зажатый, Комсомолец-вагоновожатый. Дворник Расул Несёт на весу Переломанную метлу, Как живое тело, И прутья Распускаются белым. Расул молится, молится цвету белому и Аллаху, Христу, Николаю, Перуну, дедову праху: «Что же ты, на кого оставил?» «А ты терпи!» – улыбается парализованным лицом Павел Из груды развороченного металла: «Смерть! Где твоё жало?» У Расула на спине мокра отцова рубаха: «Раз смерти нет, почему не спастись от страха?» «Терпи», – скрипит металл искорёженный И расплющенный. «Есть только будущее!» — Кипит живая вода, Плоть плавит. «Ни человечий не страшен, ни божий Суд, Только собственный твой, Расул! – шепчет Павел. — Все ещё впереди!» И листом зелёным растёт звезда Из его груди. «Взрослые играют в игры детские…»
Взрослые играют в игры детские, Вот и мы, как будто бы вчера — Выбираем: «Правда или действие?» — Посреди арбатского двора. Знают все: болтать себе дороже, но — Кукарекать не любой готов. Нас менты гоняли, как положено, Мы же класть хотели на ментов. Три семёрки самой смачной пробы и Рваная четвёртая струна. Заживала где-то под сугробами Наша недобитая страна. Просвистело время скоротечное, Разгорелось зарево в горсти. Взрослые – совсем не безупречные, Взрослым тоже есть куда расти. Пусть летят недобрые известия На конях из веников верхом: Правду выбирают вместе с действием, Чтоб не быть по жизни петухом. «Живущие с фигой в кармане…» Живущие с фигой в кармане Считают часы и рубли. Ничто не зовёт и не манит, Ночами ничто не болит — Лишь режут глаза до озноба Чужие, нескладные «я», Которые любят до гроба, Которые насмерть стоят, Которые смеют бороться, Искать, не сдаваться, найти. Горит златокудрое солнце На каждом запасном пути. И каждый сочтён и отмечен; От каждого – всем – по любви… Но фига сжимается крепче, Да зеркало рожу кривит. «Мы с тобою пьём «Этодругин»…» Мы с тобою пьём «Этодругин», Шашлыком заедаем холодным. Мы с тобою ещё не враги, Мы с тобою давно несвободны, И над нами московская ночь Распласталась двуглавою птицей… Надо в ступе воды натолочь, Чтобы утром хватило напиться. |
