– Ну вот, ещё один. У вас что, экскурсия сегодня? А где учитель?
Фея поднесла волшебную палочку к губам и выдохнула облако дыма поверх головы мальчика.
– Нет, я сам. Мне надо удава… Каа.
– Удава тебе? – фея разулыбалась накрашенными губами, отставив палочку подальше от своей прозрачной юбки…
…Чей-то голос пробивался сквозь толщу гулкой трясины:
— Ты чего? Думаю – во, как старается Надюха. На коленках, аж, драит. Потом гляжу – лежишь, не шевелишься вроде. Ты чего, уснула, что ль опять?
Тяжесть понемногу отступила. Вынырнуть… Анино лицо – брови подняты вопросительно.
«На сцене… Вот бы весело получилось – оборвалась жизнь начинающей гардеробщицы… » Надежда шевельнула губами, думая, что улыбается:
— Да просто… Выскочила сегодня… Без чая даже.
Валяться посреди сцены становилось неприлично, да и холодно до озноба. Но встать не очень получалось. Над Надей склонилось ещё два лица, незнакомых – принца и девушки. Натуральный принц, хоть и без бархатной блузы, а даже наоборот, в джинсах и сером свитере. А его девушка…
— Лежите спокойно. Я счас, валокординчику…
Голос этот Надя слышала где-то… «В буфете. Мартышка? Симпатичная какая – без
грима. Пепельные волосы до плеч, умные глаза».
Но Мартышка уже умчалась куда-то за кулисы.
Принцу не хотелось отставать по части заботы:
— Может, скорую?
Надежда, не открывая глаз, предалась было волнующему путешествию в страну фантазии – вот она в чём-то пенно бело-кружевном до пят, почти неземная, околдованная сном, разрушить который пришёл, приехал, прискакал… ну и что, что в джинсах и кроссовках…
— Может, правда, скорую?..
Глаза открылись сами собой. Правда жизни была беспощадна и свидетельствовала о том, что вокруг уже образовалась небольшая кучка зрителей этой бездарной пьесы. Надежда поспешила встать. Тут и Мартышка подоспела – со стопкой лекарства.
Послушно проглотив отраву, морщась от горечи, пострадавшая пробормотала благодарность. И потянулась за своим скребком.
– Да вы что! Вам что, жить надоело? Вы посмотрите на себя! Вить, давай, помогай! Поддерживай с той стороны. Доведём до гримёрки, там хоть тепло, не то что здесь.
«Вот так Мартышка! Артисты. И голос совсем другой. Прямо комдив Чапаев». Спорить с ней однако совсем не хотелось, при мысли о тепле. На сцене и впрямь сквозило, как на Северном полюсе. «Послать всю администрацию туда же, на какой-нибудь полюс и не терзаться по поводу того, как она отнесётся к моей самоволке».
— Если что, прикрою, – крикнула Анна вдогонку. – Только ты недолго.
Её усадили в единственное кресло, сильно смахивающее на электрическое. Из реквизита, должно быть. Даже с очень убедительными ремешками на подлокотниках, и при этом – на удивление удобное кресло. Для электрического. Сразу всё и прошло, никакой слабости – не до глупостей с этими ремешками. Волнение. Нет, не от страха. От любопытства… Второй раз в жизни – за кулисами. Как в детстве. Ну и что? Как будто ничего особенного. Театр относительно новый – оттого, наверно, без…признаков призраков. Без каких-то наростов, наносов времени, без тяжелых драпировок, за которыми прячется невесть что. Ну зеркало, ну стол-тумба с ящичками, а вон там в углу на крючке почему-то боксёрские перчатки…
«Слишком юн для привидений…»
— Что вы сказали?
Мартышка, приподняв брови, с интересом смотрела на гостью. Лицо её с близкого расстояния уже не казалось Наде таким юным. «Ох! Видела ведь ее портрет в вестибюле! Как же, как же её имя?..»
– Да я… Знаете, в гримёрных… Они ведь всегда закрыты – для обыкновенных людей… А вы…
– Галина меня зовут. И Витя Моренов – мой муж, – с ноткой гордости в голосе. – А мне послышалось что-то про привидения.
Надежда смущена.
– Могу представить, на кого я сейчас похожа: чем не юное привидение в театре юных зрителей?
Увидев озадаченное лицо Мартышки – как приклеился этот образ! – Надя торопливо добавила:
– То есть… Нет правда, мне всегда было так интересно. Вот вы в своей
гримёрке… Что она для вас?
– А почему вы спрашиваете? – Мартышка распахнула и без того большиее серые глаза и снова стала моложе.
– Ну, это ведь не просто комната. По-моему, для артиста она… пещера Аладдина.
Такое здесь поле, и… если артист захочет, ему откроются сокровища…
Галина приоткрыла рот.
— Сокровища!? – как будто даже испуганно, и переглянулась с мужем. – Так. Для начала… Слушай, Вить! Принеси нам всем по кофе, будь другом. Сгоняй в буфет – у нас кончился.
– Может, чего покрепче? – уточнил Виктор, сжав кулак – так крепко, что под шерстяным свитером обозначились убедительные бицепсы. Да и вся его фигура, в добавление к мужественному лицу, была слепком, нет, не с принца, как стало ясно при дневном освещении. С кого-то из киношных супер-героев – смеси Тарзана с… наидобрейшим добрым молодцем.
— Нет, что вы! Я на работе! Да и знаете, уже всё, нормально себя чувствую…
Но Виктор всё же ушёл, а бывшая Мартышка, теперь Галина, присев верхом на стул, обняла его спинку и обратилась к гостье:
– А вас как зовут?
– Надя.
– Ах да! У вас же написано. Как придумают… А теперь скажите, Надежда Владиславовна, с какой это сосенки вы… ну, рухнули, что выбрали себе работёнку в нашем милом театре? – и Галя скорчила идиотски-приторную гримаску, похожую на администраторшину.
Надя удивилась тоже.
– Так нет… Подождите… Почему сразу… с сосенки?
– Потому что, судя по всему, человек вы… Ну в общем, я ещё тогда посмотрела, в буфете, удивилась. Не отсюда, думаю, персонаж. Я, конечно, ничего не знаю о вас. А вы, судя по всему, мало чего знаете об этом театре.
– Что ж такого надо знать? Для моей работы, собственно, достаточно знать, в котором часу начинается и оканчивается спектакль, ну… может, еще цифры до тысячи.
Галя глянула с лёгким недоверием на собеседницу, ничего не говоря в ответ. Появился Виктор, со своей спортивной выправкой вполне убедительный в роли официанта с подносом. Пришёл как раз вовремя – чтобы заполнить паузу тремя чашечками настоящего, судя по аромату, кофе.
— Правильно, конечно, – весело заявила Галина, протягивая чашечку Наде. – Каждому достаточно заниматься своим делом. Только простите, ради бога! Что-то не очень похоже, что ваша теперешняя работа – это призвание всей вашей жизни.
Из чашки с кофе выплеснулась капля на обслуживающий халат. Уставившись на эту бурую каплю, не поднимая глаз, Надя сказала:
— Да. Не призвание это… Конечно… Вообще, работа по призванию – очень редкое… «Редкая вещь и редчайшее потому счастье», — подумала она про себя, но говорить уже расхотелось.
Отвернулась куда-то в окно. И смутно увидела просторную комнату, заставленную столами с компьютерами, стеллажами до потолка, приборами, слегка запыленными… Научная лаборатория, она же дом родной добрый десяток лет – таким запахом встречала, неповторимым – сухих бумажных листов, таящих в себе бездну сведений – тайных сведений, известных лишь горстке людей, работающих в одной комнате. И он, запах этот, был настоян на запахе озона и настоящего кофе. Что-что, а кофе у них было заведено пить только настоящий. С растворимым открытия не получались.
Добывать золото – золото идей и решений – вот зачем все они ходили на работу. Стоило переступить порог, сразу тянуло зарыться в эти листы, наполнять их новыми сведениями, которые принадлежат пока только ей одной… Где это теперь всё? Растворилось без осадка, беззвучно прекратило свое существование в теле большого института, безо всякой борьбы. Надежда поискала, куда поставить чашку, чтобы ухватить рукой, помешать ему – влажному потоку, хлынувшему из глаз с таким напором, будто давно собирался… Не успела.
