— А знаешь что? А пойдём-ка к нам в театр!

Надя уставилась на подругу, не понимая.

— К вам? В теа-атр?

— Платят, правда, немного… Ну зато вовремя.

— Нет, послушай… Да у меня ведь и образование, ты же знаешь… Ты меня слышишь? – недоумевала Надя.

Светлана же, похоже, слышала только себя и видела перед собой только своё – не Надю, а свершившегося театрального деятеля.

«Забудет. Не она первая», – успокоила себя Надежда, распрощавшись наконец с завлитом.

Не тут-то было. Трезвые размышления не выдержали напора нахлынувших глупых надежд: «Неужели театр?» В лицо хлестнула немилосердная метель, ну и пусть! И вихрь закружил, но не снежный… И внутренне обмирая, Надежда уже не понимала, от чего она больше дрожит – от избытка чувств и мыслей или от холода. «Всё же курточку надо бы поменять. Стыд какой-то, безденежье – безодежье».

Дома она, не раздеваясь, первым делом набросилась на старый книжный шкаф, откопав в самой его глубине груду старых конспектов. Посреди физик и алгебр затесалась и ещё одна, на вид обычная – с физиком Майклом Фарадеевичем, как она его ласково именовала, на обложке, общая тетрадь, 48 листов. Но внутри – да, это она! Не по физике.

«Тетрадь

по умственному труду

ученицы 21-го кл. средней школы №_

Евфимкиной Надежды»

Полистав успевшие немного обветшать странички, Надя с удивлением поймала себя на том, что… зачиталась. Так много открылось нового. Да она впервые всё это видела. Кто это всё писал? Про один из самых известных спектаклей всех времен и народов. «А-а, а я и не знала, что про него у меня есть…»

«…да и сам Антон Павлович в своё время очень бывал недоволен артистами, которые «не делают решительно ничего из того, что у меня написано». Актёры либо свято чтят традицию, либо сговорились и, как и сто лет назад, продолжают изо всех сил делать не то. «Вышла у меня комедия, местами даже фарс… Вся пьеса весёлая, легкомысленная…»

Глас вопиющего в пустыне! Что? Ломать комедию?! Никто ничего и не думал ломать, её просто опять, в сто пятьдесят первый раз, не заметили».

«Ох! Я, что ли, и впрямь – критик?..»

… — Вот! Я вам привела замечательного человечка. Может, найдётся что-нибудь?

Светлана в эйфорийном порядке сдержала слово – прямо на следующий же день. Надежда не то что собраться с мыслями, мало-мальски привести себя в порядок не успела. Ни причёски… Впрочем, слово «причёска» давно уже стало условностью – тёмно-пепельные волосы были не настолько коротки, чтобы называться стрижкой, и не достаточно длинны, чтобы носить их распущенными – в результате неприглядный пучок. Ни наряда презентационного. К обладанию таковым она относилась уж совсем наплевательски. Только и сообразила, что тетрадку свою прихватить для прикрытия – вдруг пригодится.

«Ну и что так волноваться-то! Раз привела Света к администратору, то что? Что они могут предложить? Какого-нибудь агента 007 по распространению билетов. Ну какой из меня агент!»

Каждая папка с делом, каждая скрепка и даже дырокол и сам стол выглядели так, будто систематически посещали дорогого косметолога. Главный администратор, украшенная красивовисящими серьгами, ухоженная, как выставочный экземпляр гончей, не на шутку прониклась пониманием. Красивое лицо стало ещё красивее, щедро покрытое улыбкой в знак добрости, голос сделался мягким, как шоколад, с благотворительным привкусом.

— Вот если бы всего только двумя деньками раньше, только двумя – у нас было местечко в администрации. А сейчас осталось только… на гардеробе, – взволнованно произнесла начальница из своего высокого кожаного кресла, подавшись корпусом навстречу двум посетительницам, вяло подпирающим стол с двух сторон – стоя.

«Тогда уж на гардеробчике, – «человечку» вдруг странно занемоглось, он безнадёжно терял равновесие в широкой и бездонной реке доброты. – Ну и… а причём тут вообще гардеробчик-то этот?»

— Чисто случайно – мы держали его для племянницы нашего главбуха, но она в последний момент… передумала, по семейным обстоятельствам. Можно приступать хоть завтра.

Главный администратор, казалось, еще чуть-чуть, и не справится с избытком любезности и тихой гордости за себя – всегда ведь более сильный человек может поддержать более слабого, если захочет. От шоколада стало совсем липко, и обычная замедленная Надеждина реакция беспомощно завязла в нем.

«Это… она это серьезно?»

Надя бросила взгляд на спасительную дверь, мечтая о вежливом, но быстром отходе, но, не успев сделать и шага, услышала, как Светлана произносит слова благодарности главному администратору – торопливо, будто боясь, что та передумает, взволнованно и искренне.

— Поработаешь какое-то время, ну… пока не подвернётся что-нибудь. Платят – правда, без задержек, – подытожила подруга, когда они уже были по другую сторону двери в нарядный кабинет. Голос её звучал торжественно, и вид был вполне довольный.

Ноги, да вот, именно ноги почему-то трудно стало переставлять – будто удивление поразило и их. Захотелось прилечь… Но и присесть-то было некуда. У просторного окна в коридоре Надя всё же притормозила. Через окно был виден служебный вход в театр. «Каких-нибудь пять минут назад я вошла через него. Вошла Я – какой ни есть, но собой. А выйду теперь… Кем?» Светлана, закурив, с чувством выполненного долга, продолжала что-то горячо внушать и разъяснять:

— Расширение штатов… не стоим на месте… у нас в литчасти, может уже через месяц, да, вполне может быть… А чего мы тут стоим?

«Нет, как же это? Да не смогу я. Надо же знать, как…Там ведь люди работают… со столетним стажем. Живого Станиславского видели… и Немировича с Данченкой в придачу», — вместо того чтобы отвечать голосом на голос, беззвучно беседовала сама с собой Надежда.

… На автобусной остановке пропустила свой автобус – всё еще не распростившись с желанием броситься назад, бегом в кабинет главного, и как можно вежливее поблагодарить её и извиниться за беспокойство. «А Светлана? Ей-то я что скажу? Ведь она первая, кто действительно похлопотал, да так неожиданно… С другой стороны – сколько ещё ждать? Чего ждать? Новой лаборатории, которую открывают… вот уж третий год, и будут открывать ещё столько же? Всё этот госзаказ… Могучий лютый зверь, непознанный и непобедимый. А на переводе статей – далеко ли уедешь! И до дому не успеваешь доехать – килограмм-другой, еды – вот и весь заработок. На лекарства родителям и то не всегда хватало». Про деньги – да, приходится про них думать, хочешь не хочешь. Не купленная колбаса не огорчала. А вот книжка… Одна, особенно. «Ну почему их не хватает на книжки-то?!..»

Поначалу не знала, как встать, что сделать с руками, с выражением лица. Шутка ли: оказаться по ту сторону барьера – впервые. Все там, а она здесь. Одна, против всей армии зрителей! Ещё только вчера сама зритель с головы до ног. А теперь стой тут – будто в одежде, вывернутой наизнанку. Как-то надо было… что-то надо было придумать – самостоятельно. Среди гор перелопаченных учебников не было ни одного – по теории гардеробного дела.

Вдруг возникло чувство: она стоит на капитанском мостике, и этот огромный корабль подвластен её воле. Если она захочет… Но чего от него хотеть, она понятия не имеет. Знает только, что в этом что-то есть новое для неё: стоять вот так прямо, чуть приподняв подбородок, наискосок простреленной сильным лучом солнца, вглядываясь вдаль и плыть, рассекая… немного печально и гордо. Если получится – гордо. Несмотря ни на что.

Здание театра было вылитым кораблем – наверху даже окна-иллюминаторы. И это был стеклянный корабль. Или хрустальный.

A crystal ship is being filled

A thousand girls, a thousand thrills

«Тысячи девушек, тысячи трепетов и тревог

Заполняют хрустальный корабль…» 1