У Гила было по-детски припухлое лицо, которое в последние перед смертью сезоны становилось все более худым. Он медленно вытягивался, а голос начал ломаться. Под яркой Инти его лимонные волосы обычно выцветали, становясь пшеничными, а то и вовсе белесыми. А кожа Гила каждое лето окрашивалась бронзовым цветом с созвездиями редких веснушек.

Еще он часто улыбался, и на щеках его проступали ямочки, а глаза в обрамлении светлых ресниц щурились. Голубые и лучистые, они даже в пасмурную погоду дарили тепло.

От Гила всегда приятно пахло: когда он выбегал из дома с сырыми волосами, на ходу застегивая жилетку, он источал аромат мыла и хлопка; когда он, смеясь, играл с Корой в догонялки, от него пахло травой, которая постоянно пачкала ему одежду; когда Гил выходил лепить снеговика, то чувствовался аромат печенья и терпкого чая с корицей; когда заглядывал в гости – приносил с собой запах дождя и ветра.

Гил говорил громко, активно жестикулируя, а читал тихо, бережно перелистывая страницы. Бегал быстро, но ради Коры всегда замедлялся, позволяя ей выигрывать в салках. Гил мог поднять ее на руки и, если после игр она сильно уставала, приносил домой на спине.

Он зашивал ее потрепанного зайца, когда мама сказала, что замызганную игрушку уже давно пора выкинуть. Гил исколол все пальцы, но пришил и ухо, и лапку, и даже новые глазки из пуговиц.

После ссор с Линдой, когда мама устало и раздраженно сетовала на чересчур шумных детей, а отец на истерики младшей, Кора бежала к Гилу. Он обязательно обнимал ее, гладил по спине и укачивал.

Почему? Почему он был так добр к ней? Наверное, жалел малышку. Наверное, первый раз играл с ней со скуки, а потом ему было слишком стыдно отказывать бедняжке. А может, он просто был добрым, и ему действительно было интересно учить Кору читать и делиться историями из школы.

Да и какая разница? Это вовсе не важно. Важно то, что Гил стал единственным другом, который когда-либо был у Коры. Он был милым, добрым и уютным. Малышка, прознав, что замужество позволяет навсегда остаться с человеком рядом, предложила Гилу свою руку и сердце, встав на колено. Ох, как смеялась тогда Линда, следившая за спектаклем! И как смущался покрасневший Гил. Ему пришлось дать слово, что он станет мужем Коры, чтобы уговорить ее подняться.

Но слово он не сдержал.

Гилберт Хантмэн.

Последняя жертва Людоеда.

– Ты знаешь о Людоеде? – Кора вытерла ручейки слез, уже скатившиеся к подбородку, и рвано всхлипнула.

Джон, все это время молчавший и осторожно поглаживающий ее спину, кивнул:

– Убийца, орудовавший в Трефе тринадцать зим назад.

– Знаешь, кто вел его дело? Два талантливых инспектора: Чарльз Нортвуд и Кристофер Хантмэн.

– Твой отец тоже занимался тем расследованием?

– Да. После этого дела он получил повышение, а через год и должность шефа-интенданта. Он и его напарник проделали большую работу. У них было несколько подозреваемых и трое главных. Они объехали всех из них, включая Джоффри Бутчера.

– Людоеда, – мрачно вымолвил Джон.

Кора заметила, как напряглись его мышцы и как дыхание стало более поверхностным.

– Наверное, не стоит рассказывать подробности, – усмехнулась она криво.

– Не упускай важных деталей из-за моих фобий. Рассказывай все, что знаешь.

Слава Первому! Коре было просто необходимо выплеснуть все воспоминания, чтобы избавиться от вечно душащих мыслей о ее Гиле. За все тринадцать зим Джон стал единственным, кто был не против услышать эту непростую историю из прошлого.

– В общем, их приезд, вероятно, взбудоражил Бутчера, и тот решил действовать. Хотел быть на шаг впереди. Никто так и не выяснил, как, но он нашел наш дом. Знаешь, что спасло меня и мою сестру от Людоеда?

Джон сглотнул и покачал головой.

– Слуги. Благословение Первого, что мой прадед когда-то добился ненаследуемого дворянства, а после того же добились мой дед и отец. Они привыкли, как люди состоятельные, полагаться в бытовых делах на штат слуг. У нас всегда было много людей. А вот в соседнем доме было иначе.

– Там жили Хантмэны? – догадался Джон. Голос его стал глухим. Он уже знал конец истории.

– Кристофер был сыном ремесленника, и, если бы они с папой не служили вместе в Королевской армии, если бы не спасли жизни друг друга во время путча, вряд ли бы они сдружились. Но получилось как получилось. Они купили соседние участки, потратив королевскую награду. Наши семьи сблизились. У Хантмэнов была одна служанка, помогавшая по хозяйству. Всего одна.

Кора прерывисто вздохнула, принимая чашку остывшего чая из рук Джона. Нужно было немного успокоить нервы перед самой трудной частью – частью с убийством.

– Людоед ворвался в дом Хантмэнов, раскроил череп горничной еще до того, как та успела издать хоть звук. Джун Хантмэн, мать семейства, была за домом, возилась с цветами. В доме, на втором этаже, находился только Гилберт, ему было четырнадцать. – Кора отставила чашку и сложила пальцы в замок, пытаясь унять дрожь. – Аконит оставляет соцветие – это его почерк, а знаешь отличие Людоеда?

– Конечности, – отозвался побледневший Джон, – он оставлял отрубленные конечности своих жертв.

– Он отрубил Гилу левую ногу до колена, – зубы стучали, но Кора смогла произнести фразу. Только одну, а впереди оставалось еще так много… – А потом забрал его с собой. Знаешь, почему его прозвали Людоед?

– Каннибал, – Джон явно боролся с тошнотой. Он оперся о стену спиной и запрокинул голову, силясь дышать ровно. – Джоффри Бутчер пожирал своих жертв.

– Он не успел полностью съесть Гила, – всхлипнула Кора, – только бедро. Людоед знал, что его быстро найдут, потому он приготовил только бедро, а остальное тело сжег. О, Первый! Я по сей день помню, какой запах стоял на похоронах… Гил в закрытом гробу, но от него несло палеными волосами и плотью. Мясом, сожженным до углей. Жнецы все обставили цветами и зажгли благовония, но даже это не могло перебить страшное зловоние.

Кора уже не сдерживала рыданий. Слезы лились по щекам, лицо стало красным, а веки начали опухать. Тело трясло, как в лихорадке, а дыхание прерывали нескончаемые всхлипывания.

Рука Джона осторожно опустилась на плечи Коры. Он притянул ее ближе, и Кора, уткнувшись в его грудь, ухватилась за него так, будто он мог изгнать из мыслей все плохие воспоминания. Джон крепко, но бережно обнял ее. Он уткнулся носом в ее волосы и неспешно покачивался, позволяя ей выплакать все, что накопилось.

– Мне кажется, я видела их… Видела, как Людоед забирал Гила… А может, мне только приснилось… – отрывисто и невнятно говорила Кора. – Так много крови… Так много… И взгляд Гила… У него были чудесные голубые глаза…

– Мне жаль, – шепнул Джон в ее волосы.

– Миссис Хантмэн была беременна. Она родила мертвого мальчика, а потом и вовсе сошла с ума, сама выпрыгнула в окно лечебницы и разбила голову, – едва слышно произнесла Кора. Ей важно было закончить, потому она сбивчиво забормотала: – А Кристофер срубил клен Гила, а потом уехал. В итоге через несколько зим дом купила миссис Шарп. А я… Мне не рассказывали про Гила. Он был моим другом. Самым лучшим. Я до сих пор люблю его, как раньше, езжу к нему на могилу, рассказываю про все… Хадс побери, это так странно, да? – она подняла голову, встретившись с серыми глазами Джона.

Его глубокий, задумчивый и горький взгляд немного потеплел. Он зарылся пальцами в растрепавшиеся рыжие волосы и тихо ответил:

– Вовсе нет.

Кора выдохнула, вновь пряча лицо на груди Джона. Какое-то время он молчал, а затем спросил:

– Ты сама узнала подробности смерти Гилберта?

– Частично из архивов газет, частично, – из разговоров отца. И я обычно езжу на кладбище… На годовщину смерти и на день рождения Гила обязательно.

Джон растер ее спину, распространяя тепло по позвоночнику. Будто пытался согреть, спрятать от холодящих душу воспоминаний. Запах дыма пропитал мужской пиджак вместе с парфюмом, сплетенным из ароматов древесных смол и жженого сахара. Горячая кожа согревала, едва слышное успокаивающее бормотание низкого голоса усыпляло.