− Точно, Саныч! «Спартаку» такие девушки тоже нужны. Думаю, Николай Петрович Старостин со мной согласится?

Бережной, думая о прославленном футболисте, хоккеисте и основателе «Спартака», почесал нос.

− Старостин не Старостин, девушки не девушки, а потренируется у меня полгодика и мастера на «полторахе» точно выполнит. Вот увидишь, – поделился он планами, радуясь показателю секундомера: первые двести метров Кириллов, возглавивший забег, пролетел за тридцать секунд. Вся группа пока держалась рядом. Лиза легко пристроилась около ребят, не выходя вперёд, но и не отставая. Кучка бегунов заканчивала круг и приближалась к ним.

– Давай, Толян, давай! – прокричал Кирьянов другу, уверенно возглавившему забег, и, придерживая очки руками, согласился: – Да, ничего эта ваша Воробьёва! И шаг у неё лёгкий.

– Не рви, Толик, ты – во времени! – добавил Рудольф Александрович, сложив руки рупором. Триста метров Кириллов преодолел за неразумно быстрые пятьдесят секунд. Сколько помнил себя, Бережной тренировал в институте бегунов на средние и дальние дистанции и поэтому сразу мог определить исход бега. Ему стало страшно: Кириллов − любимец, подающий большие надежды, сейчас явно лихачил. «Только бы не обрубился. Только бы не сел и добежал в нужном ритме», − морщил лоб Бережной. Стараясь не выдавать своего волнения, он похвалил Воробьёву: – Хороший у Лизы шаг. И дыхалка что надо, – добавил он, когда спортсмены пробежали около них. – Пошли на приём, – тренер подтолкнул Кирьянова к финишу, где только что завершился второй спринтерский забег девушек на 60 метров.

В начале второго круга в группе бегунов-стайеров произошли изменения: Кириллов переместился на второе место. Следом за ним держалась Воробьёва.

– Зачем он попёр с самого старта? – преподаватель оттянул свисток на шее. В группе поступающих бежали незнакомые ему ребята. Судя по анкетам, которые каждый абитуриент заполнял при подаче документов, среди них были только перворазрядники. Они, если и попали на спартакиаду, дальше начальных забегов там не прошли. Глядя на них, Бережной мысленно рассуждал, кого бы ещё из поступающих, кроме Лизы, он хотел бы взять в свою группу. «Угомонись, − останавливал он себя каждый год, глядя на перспективную молодёжь, − или реши, что важнее». Совмещать работу руководителя кафедры и тренера можно было только с небольшой группой. Не будучи даже перворазрядником, Бережной стал неплохим тренером. За годы работы у него развилось особое чутьё на таланты. Потому он совершенно не бахвалился, когда только что обещал Кирьянову, что сможет за год подготовить Лизу до уровня мастера спорта. Отечественная школа бегунов на средние и особенно длинные дистанции был достаточно сильной. Начало ей ещё до начала Второй мировой войны положили те самые братья Серафим и Георгий Знаменские, в честь которых был позже назван манеж на Соколе и международные соревнования. За свою недолгую карьеру (восемь лет) братья установили 24 индивидуальных рекорда. Потом была война, после которой спорт в СССР стал медленно возрождаться, а страна активно включилась в мировое спортивное движение: после создания в 1951 году Советского олимпийского комитета нашу сборную впервые допустили в 1952 году на Олимпиаду в Хельсинки. А уже в Риме в 1960 году победителем в беге на десять километров стал Петр Болотников, прославивший страну. Эстафету мужчин-стайеров чуть позже приняли советские бегуньи. Людмила Брагина только на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году трижды била мировой рекорд на «полторашке», улучшая свои же показатели от предварительных забегов к финальному. В Москве прекрасно выступили Татьяна Казанкина и Надежда Олизаренко, обе олимпийские чемпионки. Так что женщины обнадёживали. Но в данный момент речь шла не о них.

− Теперь тяги не хватает, как у Аржанова в семьдесят втором, − проскрипел Бережной; Кириллов, заведясь с парнем, привыкшим бегать дистанции более длинные, допустил промах в расчётах: − Сколько раз говорил я вам, что ускоряться нужно не раньше, чем за двести метров до финиша! − Бережной знал, о чём жалеет: тактические ошибки в бегах не прощались. Прекрасный атлет Евгений Аржанов из-за того, что неправильно рассчитал силы лишился в Мюнхене золотой медали в финале на восемьсот метров. Бережной тяжело выдохнул. − Голова садовая наш Толян! Сам спечётся, и Лизу своим темпом загонит. О, смотри, опять их обогнали! Т-о-олик, держись! Ли-иза, не отрывайся! – Рудольф Александрович кричал, отсылая слова поддержки по диагонали, на вираж двухсот метров.

– Думаете, сдох? – на напряженном лице Кирьянова болью пронизывало каждую мышцу.

– Ещё шестьсот метров бежать. Посмотрим. Может, взял паузу, − произнёс Бережной, уже слабо веря в чудо. Когда ещё через полминуты спортсмены подбежали к финишу, и Рудольф Александрович прокричал, что остался последний круг, Кириллов был ближе к замыкающим. Для Лизы, преследовавшей его, даже последний результат в мужском забеге являлся гарантией хорошей оценки. А вот для юноши… Кирьянов вцепился руками в голову:

– Да, сдох Толик! Сел на задники. Еле ногами двигает. Зачем он так шуранул с самого начала? Это же не восьмисотка! Как там по времени, Рудольф Александрович? – старшекурсник стонал, встряхивая хронометр в своих руках, будто не веря его показателям. Бережной сжал губы, лицо было суровым.

– Пока на четвёрку.

– М-да. А надо бы на пятёрку. Всё-таки – спецуха. Давай, Толян, потерпи! Последний круг пошёл! – крикнул он вслед.

– Да я как могу, Саныч! – ответил спортсмен на бегу. Он был в таком состоянии, что принял голос друга за тренерский.

– Не болтай, Толян! Дыхалку береги, – посоветовал Кирьянов и с секундомером пробежал стометровый вираж по кромке, затем, пока спортсмены бежали последние триста метров, ещё дважды возвращался к финишу и убегал от него. Лицо Толика-старшего было красным. Пот катился градом, волосы вздыбились. Очки то и дело сползали на нос. – Зачем кандидатам в мастера спорта, к тому же спартакиадникам, вообще сдавать спецуху? – крикнул он в сердцах, заметив, что Кириллов сместился на пятую позицию. – У них квалификация в Вильнюсе была по кэмээснику, а тут на пятёрку надо всего-то по первому разряду пробежать! Могли бы автоматом зачесть.

– Да не бойся, пройдёт он. Даже с тройкой пройдёт. Он же в списке, – тихо заверил Бережной.

– Да какая фиг разница, в списке-не в списке! Чего людей мучить? Перегорел Толян, что говорить. Утром на пробежке был в норме, а потом в столовке начал паниковать, отказался завтракать, только чаю выпил.

– Это он зря. Надо было съесть бутерброд с маслом и вареньем. Или булку, – Бережной рассуждал сухо, но профессионально.

– Нет, ну зачем их мучить?

– Положено так.

– Да уж, у нас что законом положено, то никак уже не поставить, – пробубнил Кирьянов.

– Зато посадить можно запросто, – добавил преподаватель, прибивая Кирьянова к месту тяжелым взглядом. Уголовная ответственность за критику линии правящей партии до 1947 года была расстрельной. Бережной, с «антисоветскими шпионами и предателями Родины» в семье, хранил об этом генную память.

– Молчу, – коротко прошептал старшекурсник и отвёл взгляд. Но скорбным он оставался недолго: заметив, что «тяга» закончилась не только у друга, радостно толкнул Бережного в плечо: – Саныч, гляди, гляди, кажется, головные тоже сдыхают! Сели. Сели! Ползут. Давааай, Толя-я-я-ян! Накати-и-и!

– Ничто так не радует, как неудача товарища, – прокомментировал Савченко, наблюдающий за забегом тут же, около финиша.

– Накати, Толян! – басом крикнул Галицкий из-под берёзы. – И девушку подтащи!

– Давай, Толян, давай! – Савченко всё же поддержал общий крик; не из симпатии к бегунам, а скорее из солидарности к болельщикам. Просто сстоять и смотреть было скучно.

– Таля-я-й дава-а-н! – пропищал кто-то над ухом Кирьянова. Толик оглянулся и нахмурился, но, увидев энергичную улыбку и взмахи рук незнакомого пацанёнка, ничего спрашивать не стал. Рыжий кричал теперь, как и все:

– Дава-ай! Дава-ай!