Итак, пока я налаживал здоровый сон, заботился о желудках восьми котов и кошек во дворе своего загородного дома и засиживался перед компьютером дольше дозволенного медициной времени, Вера раздобыла старый искривленный диван и прибралась в дальней комнате. Из комнаты не исчез запах старья, который исходил от стен, и в ней не стало светлее, уютнее, или романтичнее. В ней просто стало удобнее заниматься сексом. А так как сексом при огромном желании можно заниматься практически в любых условиях, то комнату я по-прежнему считал необустроенной. О здоровом сне можно было сразу забыть. Кривой жесткий диван остался некомфортным для сна даже после того, как я притащил и закрепил на нем надувной матрас. Крен был настолько ощутимый, что во время сна один из нас – тот, кто был в верхней части крена – обязательно скатывался на другого. Но, несмотря на все это, нам вместе было отрадно как никогда и ни с кем ранее. Два человека в состоянии полного покоя и взаимопонимания. Возможно, впервые в их жизни. Мы занимались сексом и часами валялись в темноте под одеялом; и беседовали обо всем на свете. До того момента мир словно скрывал от нас возможность быть счастливыми просто, без надуманных сложностей.
Первое время я оставался у Веры три дня в неделю, потом возвращался к своим питомцам, дому и двору, который с усердием домохозяйки держал в чистоте и порядке. Вера не обижалась, когда я уходил, но по ее глазам было видно, что она хочет, чтобы я остался навсегда. А мне было неловко вот так – с разгона и без подготовки, влиться в практически незнакомую мне семью и стать ее частью хотя бы на короткое время. Меня смущала идея фальшивого папы и мужа. Именно в таком качестве я себя пока чувствовал. С другой стороны, мне было комфортно в кругу этой семьи, и я неплохо находил общий язык с детьми. С каждым днем они все больше мне доверяли. Естественно, мама знала об их тайнах и хитростях больше меня, но довольно скоро у меня с детьми появились свои секреты. Долгие прогулки и разговоры о том, как много интересного в мире, были важной составляющей взаимопонимания между мной и детьми. Я прислушивался к их жалобам и недовольствам школой, диетой для похудения и нехваткой развлечений.
Однажды вечером, в те дни, когда я еще не подозревал, на что способны дети ради сладостей, мы с Верой сидели на диване и о чем-то в полголоса беседовали. Внезапно мы замолчали, потому что одновременно уловили шорохи конфетной обвертки, доносящиеся из-за занавески, где находилась двухъярусная кровать и где, как мы ошибочно полагали, еще часом ранее дети уснули.
– Ты думаешь, это конфета? – спросил я Веру шепотом.
– У тебя есть другие версии? – усмехнулась она.
Мелкие воришки. Естественно, от прогулок и диет нет толка, если ты поедаешь больше нормы хот-догов в школьном буфете и украдкой ешь конфеты в постели.
Тем не менее, в нужный момент я мог правильно аргументировать их правоту и избавить от маминой излишней строгости. У меня с ними было много общего, в частности, мы втроем ненавидели школу, но понимали, или делали вид, что понимаем: ее необходимо вытерпеть, желательно с неплохими отметками. В хорошую погоду мы брали мячик и отправлялись на стадион, играть футбол. Местные ребятишки не брали в команду пухляков, но в компании с каким-то дядей – это была большая честь. По словам Веры, общаясь со мной, дети менялись в лучшую сторону. Анита на удивление быстро свыклась с мыслью, что внимание и ласку мамы придется делить с другим дядей, который даже не папа и не родственник. А Денис прислушивался к некоторым моим советам относительно того, как вести себя с ровесниками и как использовать (чаще не использовать) свою силу. А еще у меня были опасения, что по ночам он нас подслушивает, но скорее всего это была паранойя.
В постели у нас с Верой каждую ночь происходили маленькие революции. Разговоры о сексе становились все более откровенными, а сам секс переходил на качественно новый уровень. Было только одно правило: не кусаться (в порыве страсти Веру тянуло укусить, иногда больно). Она забыла об этой вредной привычке, как только познала прелесть некоторых «извращений». Оргазм за оргазмом – она часто меня хвалила после, а иногда и во время секса. «У тебя идеальный размер», – говорила она мне, и я видел в ее словах искренность, хотя не обращал особого внимания на этот комплимент, так как знал точно, что ничем особенным не выделяюсь. У меня средний показатель. Но мне было любопытно сравнить (помериться) с теми двумя, что были до меня. На мой вопрос, насколько мой размер превосходит размеры ее бывших мужей, она ответила, что ни на сколько. «У первого был большой, у второго – еще больше, но у тебя он идеальный, мне с ним комфортно», – сказала она. Я промолчал. Помню, что улыбался. Не знаю, смогу ли когда-нибудь, если увижу такое со стороны, детально и правдоподобно описать озадаченный вид, который наверняка был у меня в тот момент. Я чувствовал себя так, будто выпил сок из сладких фруктов и горьких овощей, но не разобрался, нравится мне напиток, или нет.
В те дни также произошел один случай, здорово напугавший меня. Мы как-то раз выпили пива больше обычного, потом долго занимались сексом, а после нагишом лежали на матрасе и поглаживали друг друга. В комнате было прохладно, но мы этого долго не замечали. Вера гладила мою голову на своей груди и что-то шептала на ухо. Я вздремнул, а когда проснулся, заметил, что ее трясет. Она была не в себе и твердила, что ей холодно. Я накрыл ее одеялом и крепко обнял. Скоро ее начало трясти еще сильнее. На мои расспросы она отвечала прерывисто и невнятно. Говорила, что такое с ней впервые, просила две таблетки анальгина, потом попросила не уходить. Только бы не сердечный приступ, думал я в панике. «Не уходи», – повторила она, – «не бойся, я не ведьма». Я боялся отойти на шаг, чтобы принести градусник и измерить у нее температуру. Она вся горела. Я крепко прижимал ее к себе, чтобы как-то остановить озноб, продлившийся минут двадцать. Затем примерно столько же времени перед тем, как уснуть, она обливалась потом. Словом, ночка выдалась ужасная, но мы справились. Утром Вера не вспомнила ничего из своего лихорадочного бреда. Она также не могла вспомнить, когда перед этим в последний раз у нее была температура, наверное, в далеком детстве.
Графомания.
Весь вечер и всю прошлую ночь лил дождь – явление, не требующее долгих и красочных описаний по причине избыточности таковых в литературе и кино. Дождь летний, с обильными грозами и характерными звуками потоков отовсюду льющейся воды. Нехарактерным было только время и место этого дождя. В начале лета в наших краях, где обычно сухо и жарко, редко льет больше десяти часов без остановки. После такого чувствуешь себя как в тропиках. В бессонную ночь, когда в лучшем случае разум имитирует творческий поиск, это чувство обрастает сюжетными линиями, в основном драматическими. Источниками этих фантазий являются все те же литература и кино. Муссоны, джунгли, лихорадка, Вьетнам – ничего из личного опыта, чистый вымысел, не претендующий на эксклюзивность и сотканный из волокон чужих историй. Это наводит меня на мысль, что, вероятно, у меня нет ничего исключительно своего, что я мог бы превратить в литературу, или кино. Во всяком случае, ничего, что связано с проливным дождем. Ни единого эпизода. Так стоит ли об этом писать?
Тем не менее, если верить прогнозу погоды, в ближайшие четыре дня дожди не стихнут. Поэтому шум дождя за окном станет фоном для последующей дюжины страниц; фоном моему творческому одиночеству и неуместному ассоциативному мышлению.
Многообразие мира – это поистине великая штука. Столько всего, о чем можно каждый день писать, не изведав придела возможностей. Особенно в нашу эпоху. Столько всего, что можно изучать на протяжении всей жизни, робко надеясь прийти к единому целостному результату хотя бы в одной узкой сфере. Исчерпать неисчерпаемое все равно не удастся. Но это не повод быть менее счастливыми в познании мира и себя в нем. Тут, как известно, важен сам процесс, в котором даже неудача результативнее бездействия. Хотя, с этим можно поспорить. Поспорить нынче можно с любым утверждением, настолько все многообразно и неоднозначно в нашем мире. Поспорить можно даже с тем, настолько ли все многообразно и неоднозначно, как я пытаюсь здесь это преподать. Может быть, жизнь проста, и не стоит все усложнять? Есть первичная задача: быть сытым и обеспеченным, все остальное – вторично, а значит, искусственно усложнено. Так вот, никто не обещал, что жить будет просто, а просто жить – интересно. Мы любим сложное, потому что оно интереснее простого.
