А дальше забрезжил тусклый зимний рассвет, без солнца, скрытого хмарью и потянулись обрывистые, заросшие вековым лесом горы. Только едва обозначенная меж придорожных сугробов дорога намекала, что цивилизация где-то рядом. Вместо будущей железнодорожной станции Сулея — стеной стояли сосны. Егор то и дело покусывал брата: «А чо — норм бы вы на снегоходах к Калым-горе проехали, только до весны с бензопилами просеку устроить и ехай!» Тот отмахивался, понимая, что грубанул на эмоциях.

Перед затяжным подъемом в Калым-гору перекурили и помолясь — двинулись штурмовать. Серёга, заскучав — снова насел на хроноаборигенов, к ним подтянулись те, кто не был занят с лошадьми, в том числе и Егор.

— А Никодим этот, душная голова, он кому отчитывается? Кому отвозит подать собранную?

— Какой душной? Волостной! — Поправил его Викул. — Вестимо куда, в Уфу, в губернскую казенную палату увозит, с казаками

— Окстись! — Накинулся на свояка есаул. — Об этом годе нашу волость к Оренбургу определили, как встарь!

Егор подмигнул брату: «Не дай бог жить во время перемен, как хунхузы говорили! А у нас у самих перемены, да ещё угодили в такое время, тут местные разобраться не могут в происходящем, что про нас говорить». «Не скажи». — возразил Серёга: «нашлись же махинаторы, что в этой мутной воде ориентируются и в нас жирных карасей увидели!» Егор хмыкнул: «Это они несколько самонадеянно и опрометчиво, не сталкивались ещё с ментами из двадцать первого века»...

Обоз втянулся на вершину Калым-горы, мужики споро обихаживали утомленных крутым подъемом лошадей, пристраивая к ним на морды торбы с овсом. Тут же, в стороне развели огонь в обложенном камнями костровище, пристроили котел и растапливали снег. «Перекусим, чаю попьем и вот он, Троице-Саткинский завод внизу» — Предупреждая вопросы пояснил один из казаков. Попаданцы пристально вглядывались туда, где в их время раскинувшись среди гор и распадков — лежал город. А там ничего не было, только лес и горы.

До завода пришлось добираться ещё несколько часов, Лёха, сориентировавшись быстрей всех — показывал, где что будет. Тыча пальцем в небольшой поселок, который стоял на месте будущего карьера по добыче магнезита, спросил у Вахромея: «Это завод!?» Тот покачал головой: «Нет, это выселки, Ветлуга. До завода ещё ехать, пруд проедем заводской и поселок будет».

Серёга ткнул в бок Егора, показывая на Ветлугу: «Через четыре года здесь будет город-сад!» Тот его восторгов не поддержал: «Не знаю, как через четыре года, магнезит только в начале двадцатого века начнут добывать, а вот в наше время! Ты на гугл-картах видел карьер этот?! Это же натуральное очко дьявола будет! Дырень в земле полтора на полтора километра и глубиной с километр!»

Проехали пруд и наконец увидели завод. Контраст с доселе виденным был поразительный, Андрюха вообще в сердцах матюгнулся: «Какого ...!? Завод у плотины — как и в наше время, ну чутка поменьше. Это что, получается, двести с лишним лет простоял почти без изменений?» Потом присмотревшись — стали отмечать разницу. Вместо города стоял поселок, довольно таки неказистый. А вот завод — внушал уважение и гордость.

Викула со своими оставили на площади, с грузом. Казаки с деревенскими, освободив от поклажи пять саней — расселись в них и поехали к Свято-Троицкой церкви, где их должен был ждать сотник. Егора, порывавшегося остаться с Викулом и заняться шопингом в лавках — Серёга чуть ли не силой затолкал в сани: «С нами поедешь, турист кукуев, успеешь ещё достопримечательности разглядеть!» Подъехали к церкви, казаки сняли шапки и поклонясь — перекрестились. Наши, глядя на них — вразнобой повторили.

«Ты зырь, церква то какая! Часы, офигеть часы какие!» — возбужденно загалдели мужики, оглядывая великолепие представшей перед ними церкви, двухэтажной из кирпича, покрытой тесом. На колокольне, кроме часов — красовались шесть колоколов. Серёге пришлось вмешаться и поумерить пылкий восторг мужиков: «Чо разгалделись!?» — Прошипел он, локтями и ногами приводя в чувство своих дружинников: «Не позорьтесь перед предками, церковь не видели что ли?!»

На площади перед церковью их уже поджидали два десятка казаков во главе с сотником, спешились, поручкались познакомившись. Сотник кивнул Вахромею: «Так вот они какие, орлы твои! Доброе, доброе вино курите! И башкир осадили! Давайте, рассказывайте!» Никто, конечно же, ничего ему рассказывать не стал. Ищи дураков, тут дурок вроде нет ещё, в кандалы определят в лучшем случае. Поэтому, сделав вид лихой и придурковатый — помычали. Серёга, как знакомый с реалиями службы — вытащил из саней несколько бутылок в четверть, заполненных чистым, как слеза самогоном тройной очистки.

Сотник, сразу оживившись, с сожалением махнул на бутылки: «Потом, братцы, потом, после церквы!» — построил всех и погнал, поторапливая, в церковь. Егор, с ужасом понимая, что тоже попал как кур в ощип и его сейчас вместе со всеми поверстают — попытался избежать сей участи. Но Серёга ему не дал соскочить, тычком под ребра направив вместе с остальными:

— Пошел, пошел! Там откосил, так хоть здесь долг родине отдашь!

— Я отдавал долг родине! Три года в лагерях! — Попытался он отбояриться от оказачивания.

— Не звизди! Два всего! И то, это санаторий был, а не лагерь, раз ты к клопам непривычный и от тараканов, как институтка сознание теряешь! — Не слушал его аргументы Серёга.

И вот уже вместе со всеми, в церкви, Егор стоит и повторяет за сотником:

«Клятвой, данною пред лицом Божием, служить Богу и Государю верою и правдою; беспрекословно повиноваться начальникам, терпеливо сносить труды, холод, голод и все нужды; не щадить и последней капли крови за Государя и Отечество, смело и весело идти в бой за царя, Русь Святую и Веру свою! Аминь!»

Выйдя из церкви, причастились самогона с казаками, и Егор, движимый любознательностью — стал выпытывать у Вахромея, какие тяготы налагает на него гордое звание казака. И не пошлют ли его куда, если завтра война иль поход. Вахромей даже удивился: «Знамо пошлют, ты же сейчас не холоп лапотный! Кажный год выбираем и посылаем!» Егор, с мрачной удовлетворенностью злорадно пихнул брата в бок: «Понял!? Казак уральский! Тоби песда, тикай с села! Ксюха моя тебе голову открутит, если меня куда-то пошлют!!!»

Глава 24

Во дворе небольшого, но ладного поселкового дома царила атмосфера — знакомая каждому, кто участвовал в зимнем забое свиней. Пять городских казаков, пять свежеповерстаных из деревни во главе с Серёгой, сотник и заседатель из нижней расправы Челябинска, с оказией оказавшийся при заводе. Вырванная с мясом калитка лежала на двух чурбаках, заменяя стол, на ней вместо опаливаемой свиньи стояла четверть самогона, закусь из лавки и чарки. Всё происходило в рамках закона и в присутствии официальных лиц.

Вместо свиньи был вытащенный из заводской конторы и доставленный домой писарь — сейчас он бессильно свисал, привязанный за руки к забору. Серёга, только вот что с упоением, закатав рукава — его лупивший, сейчас подошел к столу, перевести дух. «Хлипким оказался, крыса чернильная» — с сожалением поведал он собравшимся. Из дома, стуча сапогами по крыльцу — вышли два казака: «Вот, как и поведал — шестьсот сорок рублей в ухоронке!»

Участковый принял деньги, бросил Егору, пристроившемуся сбоку стола: «Внеси в протокол — изъято шестьсот сорок рублей, из коих выделено за всемерное вспомоществование: сотнику казаков — пятьдесят рублей, заседателю нижней расправы — пятьдесят рублей, казакам понятым — по десять рублей! Остальная сумма изъята в счет погашения морального и материального ущерба». Отсчитал только что озвученные суммы присутствующим и предложил за это выпить.