Зная склонность отца к постоянным перемещениям по Бруклину, его привычку к бесконечным посещениям магазинов, в чём он находил непонятное мне удовольствие, я с самого начала пандемии опасался, чтобы он не заразился ковидом. Но теперь, в связи с карантином, всё изменилось: даже в парке возле его дома команды шахматистов и картёжников, с которыми он порою играл в карты или шахматы, растворились.

В любом случае, мои опасения оказались напрасны: отец и сам-то теперь не сильно стремился «аут», опасаясь вируса. Более того, он стал проявлять меры не простой, а сверхпредосторожности. Что-то в нём изменилось, особенно после ухода Эми, и он бо́льшую часть времени оставался один. Он часто и подолгу был задумчивым, стал каким-то пугливым, малоразговорчивым. Сидел дома, с утра до вечера уткнувшись в телевизор, без прежних эмоций смотрел бейсбол или старые голливудские фильмы, почти не звонил ни мне, ни родственникам. Когда мы с ним встречались, его интересовало одно-единственное: много ли больных ковидом поступает к нам в отделение, много ли среди них стариков, и многие ли из них умирают?

* * *

Ночью меня разбудил телефонный звонок. На экране мобильника высветилось «Полицейский участок № 68».

— Хэлло, могу ли я поговорить с мистером Беном Горовицем? — спросил незнакомый мужской голос.

— Да, это я, — ответил я полусонным голосом.

— Вам звонит офицер Кларк из шестьдесят восьмого полицейского участка. Извините, что беспокою вас в такое позднее время.

— Я вас слушаю, — включив настольную лампу, я взглянул на настенные часы, показывавшие 2:47.

— Марк Горовиц ваш отец?

— Да. С ним что-то случилось?

— Пока неизвестно, точно сказать не могу. Ваш отец пропал. Во всяком случае, в квартире его сейчас нет, а дверь в его квартиру открыта. Сосед по этажу обратил на это внимание. Вероятно, он куда-то вышел, но забыл закрыть дверь за собой. Сосед проверил несколько раз, но так как ваш отец не появился, сосед позвонил в полицию. Вы случайно не знаете, где он? Быть может, он сейчас у вас?

— Нет, у меня его сейчас нет, и я не знаю, где он, — ответил я, окончательно проснувшись и начав перебирать в уме различные варианты, что могло с ним случиться и где он может быть в это время. Но ничего, что бы имело хоть какое-то правдоподобие, в голову не приходило.

— Ваш отец оставил дома свой мобильник. Мы проверили запись его сегодняшних звонков, зарегистрирован только разговор с вами. Он вам ничего не говорил, не собирается ли он куда-то поехать, остаться у кого-то на ночь?

— Нет, ничего подобного не припоминаю.

— А как у него с психикой? Он психически здоров? У него нет деменции?

— Деменции у него нет, — ответил я и тут же усомнился, так ли это.

— Что ж, тогда будем его искать. Нам для этого понадобится и ваша помощь. Вы где живёте?

— В Марин-Парке.

— Вы бы не могли сейчас к нам приехать сюда? Вы водите машину?

— Да, конечно.

И вот я ехал по ночному шоссе. Что же с ним всё-таки случилось? Куда он пропал, чёрт возьми?

Припарковав машину возле его дома, как раз возле стоявшей машины полиции, и надев маску, я поднялся на третий этаж.

— Мистер Горовиц? Спасибо, что так быстро приехали, — обратился ко мне полицейский. Он был тоже в маске. Другой коп стоял, упёршись задом о подоконник и скрестив на груди руки. — Не будем зря терять время. Ваш отец никому из знакомых не говорил, что ему не хочется жить?

— Это исключено. Я вам заявляю это с полной ответственностью профессионального психолога, работающего в отделении «скорой помощи».

— Хорошо. А какие у вас с ним отношения? — продолжал спрашивать полицейский, глядя на меня в упор, и наш разговор как будто приобрёл форму допроса. — Он на вас не жаловался? Не обвинял ли вас в чём-либо?

— Отношения у нас были непростыми. Но никакой смертельной вражды не было и в помине, если вы это имеете в виду.

Нашу беседу сопровождало биканье раций полицейских, а потом чей-то трескучий голос в динамиках передавал какие-то закодированные сообщения.

— Он водит машину? — спросил полицейский.

— Да.

— Где он её обычно паркует?

— Здесь, в подземном гараже.

— Пойдёмте проверим.

Мы втроём спустились по лестнице и вошли в большой плохо освещённый гараж.

— Вот она, — я указал я на стоявший его Grand Cherokee.

Один из копов попытался открыть дверцы машины, но они были заперты.

— Окей, мистер Горовиц. Покажите нам его последние фотографии, чтобы знать, как он выглядит, подскажите, в чём он мог быть одет, выходя из дому. Мы его поищем до завтрашнего вечера и, если не найдём, тогда подадим в розыск как на «пропавшего человека».

Вскоре мы все покинули дом. Полицейские сели в свою машину и уехали. А я направился к парку, неподалёку от его дома. Я спускался по дорожкам парка, ведущим к набережной, вглядываясь не только в пустые столы шахматистов и скамейки, но и на склоны, усаженные кустами и деревьями, — не лежит ли там кто-либо. Порой то тут то там раздавался крик разбуженной птицы или хруст ветки старого дерева, колыхаемого ветром. Но парк был совершенно безлюден.

Дойдя до набережной, я приблизился к бетонному парапету и, перегнувшись, посмотрел, нет ли там — на камнях — кого-либо. Но и набережная была пуста. Невысокие волны набегали на тёмные валуны и, разбиваясь с глухим хлопаньем, отступали назад. Мой глаз уже хорошо различал тающую пену и даже тёмные колыхаемые в воде густые водоросли. Лунная дорожка тянулась по воде, таинственно переливаясь и сверкая золотыми блёстками. Очарованный этим волшебным видом, я невольно замер. Подумал о том, что красота Творения порой совершенно неожиданно приоткрывается нашему взору, но часто это случается в такие минуты, когда мы завалены житейскими проблемами, и нам, чёрт возьми, не до эстетических наслаждений. «Красота вечна, всё остальное — временная земная пыль», — негромким голосом произнёс я одну из строк поэтессы Марианны Мур, которую часто на память цитировала Эми.

И пошёл обратно к машине, решив объехать весь район поблизости от дома отца в надежде всё-таки найти его здесь. Он ведь не мог далеко уйти от дома! Я колесил по пустым улицам района, внимательно всматриваясь в единичных одиноких прохожих.

— Дэд! Дэд! — закричал я, резко нажав на тормоз и выскочив из машины.

— Бен? Ты? Как ты меня нашёл, а? — невозмутимо спросил отец.

Он сидел на автобусной остановке, закинув ногу на ногу. Он был одет в джинсы и серую ветровку поверх свитера. Он хоть и удивился моему появлению, всё же по-прежнему сидел, не меняя позы и сохраняя внешнее спокойствие.

— Папа, почему ты здесь? В четыре часа ночи на автобусной остановке? Что ты здесь делаешь?

— Почему я здесь? Так, сижу, дышу свежим воздухом, — ответил он. По всему было видно, он не был готов к этой встрече и не имел заранее готовых ответов.

— Каким свежим воздухом? Что за чушь ты несёшь?

— Жду, когда откроется магазин. Мне срочно нужно купить кое-что из еды, — ответил он, кивнув в сторону находившегося неподалёку от остановки супермаркета, где он обычно покупал себе продукты и мелкие хозяйственные предметы.

— Нужно срочно что-то купить? Ты что, умираешь с голода и не доживёшь до утра? У тебя же полный холодильник жратвы.

Его странные, глупые ответы стали меня выводить из терпения. Он что, издевается надо мной? Я зло засопел. И тут мой взгляд неожиданно остановился на одноэтажном здании под вывеской HSBC банка.

— Ты ждёшь, когда откроется банк, да? — спросил я, понизив свой голос, угадав, что проник в какую-то его тайну.

Отец надолго вперил в меня задумчиво-насторожённый взгляд. Затем пригладил ладонью свои поредевшие волосы.

— Да.

Спустя некоторое время мы оба вошли в его квартиру. Пока отец снимал обувь и переодевался, я позвонил в полицию, назвал номер дела, и меня сразу связали с уже знакомым офицером по имени Кларк. Я сказал ему, что пропажа нашлась — на автобусной остановке. Объяснил, что, судя по всему, у отца произошло некоторое помутнение рассудка, конфузия, он принял утро за вечер и потерял ориентацию в пространстве, не понял, где находится.