В рамках статьи мне хотелось дать историческую справку о том, как Токио обращается со своими бездомными. Один из коллег порекомендовал мне Кудзиму, и мы с ним сразу поладили. Если такое с Кудзимой вообще реально. Завязать с ним разговор — все равно что с толкача завести подлодку, но уж если речь заходила об истории, Кудзима мог говорить часами.

Опять же, если эта история была не о нем самом. Закоренелый холостяк, Кудзима когда-то был восходящей звездой в университете Нихон, но потом внезапно ушел оттуда в самом расцвете, в тридцать шесть лет. Невероятное событие, учитывая, что уж если ты пустил корни в японском университете, там тебя разве что не цементируют. Когда я спросил Кудзиму, почему он ушел, он процедил только, что все было очень «сложно». Так что я связался с кое-какими источниками и раскопал, что Кудзиму «ушли» на пенсию раньше времени после скандала эндзё косай в 1989 году. Я не мог представить Кудзиму, ввязавшегося в «свидания за деньги» со студенточкой, но людские поступки вечно превосходят мое воображение. Да еще пример Эда научил меня, что кризис среднего возраста может буквально за несколько месяцев полностью изменить личность человека. Есть шанс, что я сам вдруг начну с ума сходить по гольфу, носить хаки и докеры и со страшной силой переться от фильмов Рона Говарда.[11] Даже думать об этом страшно.

Водила подкинул меня до Ясукуни-дори — широкой улицы, идущей вверх по холму к храму Ясукуни. Этот памятник выстроили в честь японских жертв войны. В последние недели храм напропалую склоняли в международной прессе, так как японский премьер планировал официальный визит в храм, дабы выполнить предвыборное обещание. И Корея, и Китай заявили официальный протест японскому правительству, потому что в храме покоились останки казненных военных преступников класса А, ответственных за чудовищные зверства по всей Азии. Официальная реакция японского правительства была в общем такой же, как реакция на все щекотливые вопросы, относящиеся к войне: правительство хранило молчание, отделываясь расплывчатыми заявлениями о новом столетии сотрудничества всех азиатских наций.

По-моему, очень правильно, что книжный магазин профессора Кудзимы стоял в тени (. два ли не самого заметного в Токио напоминания об этой темной главе в истории нации. Сколько мы знакомы, Кудзима все время проводил исследования и писал книгу о городе времен войны. Его скандальное увольнение из университета практически гарантировало, что труд его жизни никогда не выйдет в свет, но Кудзиму это не остановило. Наверняка он работал над своей книгой и в тот момент, когда я, толкнув дверь, вошел в книжный магазин «Хапран».[12]

Пробивая себе дорогу сквозь высокие кучи книг, наваленные в витрине, сквозь летучие пылинки, с улицы в глубину комнаты сочился неровный свет. Тут профессор Кудзима изучал некий таинственный фолиант размером с телефонный справочник. Его письменный стол служил, во-вторых, прилавком, в-третьих, картотекой и, в-четвертых, пожалуй, мусорной корзиной, так он был завален бумагами. Занимательное, должно быть, чтиво — меня Кудзима даже не заметил.

Судя по виду «Ханрана», люди сюда вообще нечасто заглядывают. Единственный свет шел с улицы, а в комнате витал некий дух, что роднит все бизнесы на грани банкротства в любой точке мира. Обреченность, банальный ежедневный фатум цифр, идущих не в ту графу. Только зайдешь в такое место, сразу настроение падает ниже плинтуса.

— Профессор Кудзима, — позвал я. — Сто лет не виделись.

Он дернул головой, раскрыл рот и пару секунд недоуменно пялился на меня своими щелочками, как будто не узнал.

— Билли Чака, — возвестил он.

— В яблочко. Как дела?

— Что вы тут делаете?

Я спросил его, здоровается ли он так со всеми покупателями, и он криво улыбнулся. Одна эта улыбка сказала мне о состоянии «Ханрана» больше, чем банковские документы. Кудзима чуть постарел и чуть подурнел, но по-настоящему поменялась только его шевелюра. Буйную серую гриву в стиле эйнштейновского хаоса выдрессировали и превратили в короткую, воспитанную, вполне респектабельную стрижку. Если б не поношенный вельветовый пиджак, вы бы по ошибке решили, что Кудзима — замначальника отдела в какой-нибудь компании из списков Токийской фондовой биржи.

Несколько минут мы потрепались о том о сем, причем я старательно избегал любых упоминаний университета Нихон. Кудзима был холост, всю жизнь прожил в Токио и клал на все, кроме истории, так что завести с ним светскую болтовню — та еще задача. Слава богу, трепотня описала полный круг, и Кудзима снова спросил, с чего это я к нему заявился.

Я повторил историю Гомбэя — про то, что патинко изобрели как способ разделаться с избытком шарикоподшипников после Второй мировой. Пока я распинался, Кудзима кивал в такт, затем подошел к полке у входной двери и пробежался пальцем по выровненным корешкам. Наконец остановился на толстой книге с тускло-зеленой обложкой и золотыми тиснеными буквами. Название гласило: «Как поймать удачу? Краткое руководство. Обзор и анализ эволюции субкультуры азартных игр, а также ее политических, социальных и экономических аспектов с эпохи Камакура[13] до наших дней». Я чуть не уснул, пока читал название.

— Вот тут должен быть ответ, — сказал Кудзима, сняв огромный том с полки и сунув его мне, как мешок с цементом. В воздухе, очнувшись от комы, заплясали пылинки.

— Супер. Гоните еще погрузчик, и я возьму книжку.

— Погрузчик?

— Проехали. Сколько я вам должен?

— Считайте это подарком.

— Очень любезно, но я настаиваю.

— Эта книга только место занимает, — сказал Кудзима. — Боюсь, тут и без того книг завались. Сейчас людям не до прошлого, будь это азартные игры или что. Пожалуйста, избавьте вы меня от этой книги. Окажете мне огромную услугу.

Я еще разок попытался всучить ему деньги, но он не поддался. По-моему. Кудзима был не в своей тарелке с того момента, как я ввалился в его магазин. Я почуял, что у него гора с плеч свалилась, когда мы попрощались. У меня, впрочем, тоже.

Но прямо перед уходом я набрался наглости и спросил:

— Так и работаете над книгой? Тут глаза у него загорелись.

— Она почти закончена, — объявил Кудзима. А потом ткнул пальцем в сторону стола, на груду картонных коробок, заваленных листами рукописи. Тысячи три страниц, если не больше. — С прошлого раза, когда мы виделись, я довольно сильно расширил рамки проекта. Да вы сами видите. В книге будет не просто история Токио времен войны. В общем, я решил исследовать историю города вплоть до эпохи Токугавы.[14] Чем больше я занимался современной историей, тем отчетливее понимал, что ее нельзя понять, если не углубиться в прошлое гораздо, гораздо дальше. В любом случае осталось внести несколько ключевых элементов. Уже вышел на финишную прямую.

— Не терпится купить экземпляр, — сказал я. И не врал, вот только этому не бывать, потому что из-за увольнения Кудзимы из университета ни один издатель и смотреть не станет на его рукопись. Должно быть, подсознательно Кудзима это понимал. Но ему надо было притворяться, что не понимает, просто чтобы вставать по утрам, чистить зубы, есть, дышать и все такое прочее. И по той же причине я сомневался, что профессор когда-нибудь закончит свой труд. Всегда надо будет внести еще несколько ключевых пассажей. Он так и будет расширять тему и чего-то подгонять, разматывая клубок своей жизни. Я натянул на лицо улыбку, пожелал Кудзиме удачи и снова отправился на улицу. Утренняя дымка уже выгорела, становилось все жарче. По небу плыло всего несколько облачков, белых, пушистых и грозных, как спящие котята.