Дорожка от яркого лестничного фонаря ворвалась в затемненный зал музея, коснулась пола, перегнулась у плинтуса и вскарабкалась на стену. Со стены на Кузнецова смотрели чернокожие воины в шкурах ягуаров...

И вновь вспомнились последние дни работы конгресса этнографов-американистов в Париже, на котором Кузнецов возглавлял советскую делегацию. Уже были прослушаны все доклады, заканчивались экскурсии по музеям и архивам, и теперь делегатам показывали специальные кинофильмы.

Просмотр фильма, названного достаточно сухо, «Новые материалы древней цивилизации Центральной Америки», был устроен в небольшом конференц-зале. Погас свет, и перед зрителями закачались зеленые листья, ощетинились кактусы. Желтая пыль ударила в подножие пирамиды.

Объектив побежал вверх от ступеньки к ступеньке. Выше и выше. Пирамида Солнца — сооружение из четырех поставленных одна на другую уменьшающихся в размере усеченных пирамид. На стороне, обращенной к тропе жрецов, несколько суживающихся лестничных маршей, они ведут к святилищу. Линия основания больше двухсот метров, плоскости между террасами устроены так, что толпа зрителей у подножия не может видеть происходящего на вершине. Перед ней только подъем, исчезающий в голубом небе, уходящий к солнцу. Когда процессия жрецов медленно поднималась по лестнице, изумленная толпа видела как бы их вознесение.

Мелькают кадры. Древняя столица майя. Каменная стена вокруг города. Дворцы правителей и знати. Колоннады, астрономические обсерватории, платформы для танцев. Храмы и пирамиды. Улицы выложены щебнем, он настолько прочен, что даже спустя тысячелетия кажется цементной кладкой. Мощенные щебнем дороги связывают крупнейшие города и торговые центры. И все это на земле народов, не знавших железа и изготовлявших оружие из кремня и вулканического стекла.

С точностью до минуты древние астрономы высчитывали солнечный год, предсказывали затмение Солнца, узнавали периоды обращения Луны и Венеры.

Вот стадион. На каменной стене сохранилось кольцо, куда забрасывали каучуковый мяч: играли две команды — одна защищала кольцо, другая прорывалась к нему.

Появляются изображения на камне и дереве. На песчанике четырьмя штрихами намечены глаза и колени, две вскинутые вверх женские руки, сложенные ладонями, молят о помощи.

Здесь микрофон щелкнул, и в притихший зал долетело басовитое:

— Господа, последняя сенсация — фреска майя из Бонампака!

...Торжественный праздник победы. На вершине пирамиды — вождь победителей; перед ним на коленях, простирая руки, предводитель вражеских войск. За поверженным врагом надменные военачальники, знатные воины. Сбоку на ступеньках коленопреклоненные пленники. Лица их искажены страданием, из рук сочится кровь. У ног победителя труп принесенного в жертву. Нижний ряд пирамиды охраняют воины. Вождь, торжествующий победу, и некоторые из его соратников чернокожие, у остальных кожа светлая. У пленников тела красного цвета. Лица победителей и побежденных как бы списаны с одного человека. С рисунков фрески более чем тысячелетней древности смотрят многочисленные близнецы, которых разделяет лишь роль в этой сцене и цвет кожи.

Затих шум кинопроектора, вспыхнул свет.

Зал жужжал, встревоженный увиденным, восхищенный красотой фрески, промелькнувшей на экране. Двое или трое участников конгресса попросили слова. Первый из них вновь поднял на щит давно известную американистам гипотезу Мельгара о том, что высокую культуру древних майя создали таинственные пришельцы из Северной Африки.

Спор разгорелся резкий.

Слово взял Кузнецов. Худой, близорукий, обычно стеснительный, Владислав Кузнецов преображался, когда говорил об истории и этнографии Центральной Америки. Речь его была короткой, но яркой. Он говорил о культурных контактах в далеком прошлом, о замечательной цивилизации древних африканцев, создавших памятники Тассили, и о том, что это не дает еще основания утверждать, будто майя и их соседи — отдаленные предки современного индийского населения — не могли самостоятельно создать только что виденные на экране шедевры.

Ему аплодировали. И тут кто-то крикнул из зала:

— А как вы, господин Кузнецов, объясните, почему на фресках изображены чернокожие воины?

На самом деле, как объяснить?

* * *

В центрально-американских джунглях стоит полуразрушенная стена Бонампака, найденная индейцем Акасио Чан; на ней подлинник фрески «Торжество победы», копия которой висит в музейном зале, рядом с рабочим кабинетом Кузнецова.

И он снова перебирает доводы сторонников африканского происхождения культуры майя. Вот они: иероглифическая письменность; пирамиды напоминают египетские. К тому же сооружались первые значительные памятники в Центральной Америке примерно во время заката Нового царства в долине Нила. Отсюда допущение: власть фараонов пала; уходя от преследования, египетская знать с многочисленной разноязычной свитой воинов и рабов погрузилась на суда и отдалась во власть океана; долгие месяцы носились беспомощные суда по волнам, но вот нескольким счастливцам удалось достичь неведомых берегов.

А вот доводы против: наука установила, что иероглифы майя совсем особого типа, да и пирамиды только внешне напоминали египетские. Гипотезу Мельгара подкреплял, в сущности, только один нерешенный вопрос: почему цвет кожи некоторых людей, изображенных на древних фресках майя, черный?

Испанские завоеватели не встретили чернокожих на американском континенте. Африканцы были привезены сюда позднее — европейскими работорговцами. Это известно всем. Почему же на фресках IV-VIII веков изображены люди трех цветов кожи? Может быть, за многие столетия потомки чернокожих пришельцев растворились в массе индейцев, утратили свой темный цвет?

Как все тогда соблазнительно просто, никакой загадки! Привычный для некоторых зарубежных исследователей ход конем. Нашли на острове, затерянном в океане, произведения высокой цивилизации — пришельцы научили местных жителей! Пирамиды Центральной Америки? Опять пришельцы! И ходят по древнему миру — да и не только по древнему — этакие «носители культуры», занимаются «просвещением неразумных дикарей»! Просто, очень просто!

По вечерам, после работы, Владислав задерживается у копии фрески. Сколько он уже пересмотрел книг, сколько передумал! Однако книги и отчеты различных экспедиций, побывавших в глухих индейских селениях Мексики и Гватемалы, у прямых потомков древних майя, не дают разгадки. А он так рассчитывал, что помогут ученые и путешественники! Перед глазами встает картина праздника древних майя.

...Размеренно стучат барабаны. По деревне, мимо длинных домов, крытых пальмовыми листьями (их строят так же, как много столетий назад), идут мужчины. В широкополых сомбреро, в грубых, разрисованных геометрическими узорами шерстяных накидках, они чуть покачиваются в танце. Индейцы только что слушали песнопение в храме Святой Марии — дар испанских завоевателей, — а теперь идут благодарить своих богов за ниспосланный им урожай. У древних предков этих людей, чье благополучие связано с кукурузой, не столько почитался бог неба, сколько его помощники — хозяева дождей.

Древние думали, что по четырем сторонам света растут четыре дерева: Красное, Белое, Черное и Желтое. На вершинах этих деревьев сидят боги — Чаки; в их руках огромные кувшины, наполненные водой. Когда Чаки льют воду, идет дождь и в центре мира распускается пышная крона Зеленого дерева, в густой листве его скрыт рай.

В день благодарения Чаков люди движутся под старинную музыку старинных барабанов к своим старинным богам. Четыре самых почитаемых старца изображают великих Чаков. На старцах шерстяные накидки, а вместо сомбреро высокие венки из ярких перьев попугая, в руках каменные мечи. Старцы сидят по старшинству: первый — бог Севера, затем бог Востока, бог Юга и четвертый — черный Чак — бог Запада.

Да, черный Чак! На всех фресках бог Запада черный. И старцу, изображающему западного Чака, мажут лицо сажей. Где же тут логика: раз уже черный цвет связан с Африкой, то черным должен быть восточный Чак?!