Аштариат и Акме стояли друг напротив друга в том же небольшом помещении, в котором путники нашли место для ночлега. Целительница была в своем черном платье, Провидица — в белом.

«Путь твой подходит к концу. Скоро откроется тебе обитель Нергала, — твоя цель», — говорила Аштариат в своей обычной певучей манере.

«Но что надлежит мне сделать, как только увижу я его обитель?» — наяву покрываясь страхом, спросила Акме.

«Сердце подскажет. Но напоследок я должна предостеречь тебя: Лорен силен, но даже его силы не хватит, чтобы защитить тебя от злобы Иркаллы. Ты должна защитить себя сама и, при этом, защитить Лорена, ибо лишь в его руках та сила, что остановит Кунабулу. Лорен — хранитель Архея, а ты — хранитель Лорена. Защити его не только от Кунабулы, но и от самой себя …»

Но видение прервалось непонятным шумом, который все усиливался и вскоре превратился в шквал беспорядочных оглушительных криков. Голоса звали ее, громко и отчаянно. Она не сразу поняла, что звали ее путники. Лишь тогда она проснулась.

В лагере царила настоящая паника. Люди кричали и бегали, обнажив мечи, неподалеку виднелось сияние белого света, и Акме подскочила, вызывая силу своего огня.

— Акме! — позвала Реция, налетевшая на ее откуда-то сбоку. — Это коцитцы! Они выросли будто из воздуха! Они перерезали часовым горло!

Сердце девушки дрогнуло: этой ночью вместе с несколькими нодрицами дежурил и Сатаро.

Сквозь толпу Акме неслась туда, где надеждой полыхал свет брата. Мимо атийцев и озверевших нодримцев, мимо перепуганных зараколахонцев. Выпрыгнув на свободную площадку прямо перед врагами, она сделала резкий разворот и о пол ударила толстым хлыстом своего пламени. Оставшиеся в живых коцитцы заверещали от ужаса, бросились наутек, но не успели ступить ни шагу, — девушка быстро и безжалостно расправилась с ними.

Появился Гаральд, крепко взял за локоть и попытался увести прочь, но Акме почувствовала, что случилось что-то ужасное и непоправимое. Мельком увидела она, как Лорен уходит куда-то в сторону с выражением непритворного ужаса на лице.

— Тебе здесь нечего делать… — напряженно пробормотал он. — Мы все сделали сами.

— Кто погиб?

Молчание.

— Часовые.

— Но Лорен сможет их спасти!

— Коцитцы прознали о даре Лорена и сделали все, чтобы он не смог спасти убитых.

— Вздор! — выкрикнула она, отчаяние придало ей сил, она вырвалась из его рук и понеслась обратно.

Всполохи белого света ярко выделялись в полумраке пещеры. Она узнала спину брата и мощный силуэт человека, навзничь лежавшего перед ним.

Лорен обернулся и посмотрел сестре прямо в глаза. После качнул головой. Он склонился над Сатаро. И Сатаро был мертв. Безоглядно, необратимо.

— Дикари перерезали им горло и вырезали сердца. Чтобы я не мог помочь им. Они приходили за пленными.

Тяжело опустившись на колени, девушка взяла еще теплую руку Сатаро и поглядела в его изуродованное, но доброе лицо, широко распахнутые опустевшие глаза.

«Это мне за то, что я взяла его с собой, — подумала она, дрожащей рукой закрыв товарищу глаза, всхлипнув, зажмурившись, на несколько мгновений положив ладонь свою на его окровавленную грудь. — Это из-за меня ты лишился сердца. Ты был обречен с самого начала, как только мы повстречались с тобой в Куре. Я — чудовище. Мне нет прощения. Я понесу наказание. Но сначала я погляжу, как умирают эти коцитцские дикари…»

Акме поднялась и оглядела сияющим от слез и ярости взглядом пещеру. В живых осталось всего пятеро коцитцев. Их добивали нодримцы.

Тогда Акме подошла к стене и прижала к ней ладонь. На нее набатом налетели встревоженные её гневом кунабульские голоса. Она тотчас вычислила, что двоим из коцитцев удалось бежать. Она твердым шагом направилась к выходу.

— Акме, куда ты? — закричал Лорен.

— Самосуд, — тихо ответил Хельс. — Ей лучше не мешать.

— А ну назад, — крайне холодно процедил Гаральд, встав на ее пути.

— Пусти! — прорычала она, глядя на него уже лазурными глазами, плохо соображая от захлестнувшей ее волны горя и бешенства.

— Ты останешься здесь! — прикрикнул на атиец, поглядев на нее таким взглядом, которого она всегда боялась.

Но не сейчас. Она оттолкнула его со словами «С дороги!» и бросилась прочь, одним взмахом руки замуровав за собой проход, чтобы никто не смог последовать за нею.

Она без труда нагнала двух коцитцев, отрезала им все пути отступления и теперь, стоявшая перед ними одна, вооруженная кинжалами, смотрела в их напуганные, но все еще кровожадные лица, и кричала:

— За что?! За что вы забрали столько жизней? Что сделала вам маленькая девочка?! Вы убили ее отца и мать, а после изуродовали! Что сделала вам молодая девушка, которую вы лишил облика, после казнили? Что сделал вам человек, одиноко едущий по пустой дороге?! Вы ищете меня по всей Кунабуле, но убиваете не тех, кто вам нужен! Я ваш враг! Меня вы должны убить, но не тех, кто случайно подворачивается вам под руку! Будьте вы прокляты, и я вместе с вами! Ибо вашей кровью я обагрю свои руки, а вы, черт возьми, тоже люди!

Покрепче сжав рукояти кинжалов Эрешкигаль, Акме пошла в наступление. Либо коцитцы смертельно боялись ее, либо от природы были трусливы, либо гнев одарил ее исключительной силой и ловкостью, но Акме всего несколько раз взмахнула кинжалами, и все было кончено за минуту. Одному перерезав горло, другому вспоров живот, та выпрямилась и уставилась долгим взглядом на поверженных. Руки ее холодила кровь коцитцев, на полу образовывались рубиновые лужи.

Когда пыл ярости сменился пылом горя и отчаяния, Акме выронила кинжалы, рухнула на колени рядом с убитыми и оглушительно закричала, после чего крики переросли в безудержные громкие рыдания, сотрясающие Иркаллу.

— Я не могу больше! — стонала она, сжимая руками голову и раскачиваясь.

Ей казалось, она лишилась рассудка, — столь безудержным было отчаяние.

«Я позволила Сатаро умереть. Пока не поздно, нужно бежать, ибо если они пойдут за мною они все умрут. Их кровь будет и на моих руках. Это не их война! Только моя! Лишь так я искуплю свою вину перед тобой, Сатаро! Я еще вчера должна была сказать Гаральду, что не могу быть его женой, еще вчера я должна была сбежать! Я испугалась! Я так виновата пред тобой, Сатаро! Гаральд сможет смириться… не сразу, но он сможет жить дальше! Сатаро не сможет больше ничего…»

— Иркалла, будь ты проклята! — завизжала она, рыдая, лбом прижимаясь к окровавленному камню пола.

Акме знала, что должна была исчезнуть, чтобы никто из союзников более не увидел ее, но все силы внезапно покинули ее, когда налетели ропщущие голоса Иркаллы.

Вместе с ними появился еще один, куда более глубокий и отчетливый, не то мужской, не то женский. Голос этот звучал назидательно и заботливо. Он звал за собою. И Акме, оглушенная и зачарованная этим голосом, однако, тотчас поняла, что цель ее ближе, нежели ей казалось.

Она незамедлительно встала и отправилась на зов. Он звал ее исполнить свой долг перед миром и накрывал сердце ее душным покрывалом.

Иркалла волновалась. Она кряхтела, шумела, дрожала и пыталась буйствовать, но пока неуклюже и неуверенно, будто только что после пробуждения.

Акме пролетела несколько залов и коридоров. Девушка бежала на его зов, как мать бежит на зов ребенка. Ничто не могло остановить ее.

Даже зов брата и жениха. Они звали ее неподалеку и быстро к ней приближались.

«Ты пришла!»

Акме вбежала в небольшой зал и резко остановилась. Два факела сияли в нем, подобно паре волчьих глаз, а напротив входа волчьей пастью зиял черный вход. По обе стороны от исполинской остроконечной арки, замысловатые узоры и письмена которой были стерты временем, стражами стояли каменные статуи, изображающие диковинных зверей древности — огромных размеров с массивными лапами, разинутой пастью, в которой почти не осталось зубов, даже рога были отбиты. Но устрашающая форма глаз холодом сковывала душу.

Ветра забеспокоились, а самый громкий и глубокий голос настойчиво позвал ее вперед.