В следующее мгновение в шатер вошел стражник и доложил о том, что капитан Личной Гвардии Весхельма Акры просит аудиенции. Дарон приказал его впустить, после чего высокий голубоглазый мужчина средних лет, облаченный в доспехи, но сдавший все оружие свое на входе, поклонился Его Высочеству и доложил:

— Ваше Высочество. Нашему повелителю, отцу Нодрима, не здоровится. Он желает переговорить с вами.

Ничего не сказав, Дарон тотчас поднялся и вместе с герцогом Атийским устремился к шатру королю Нодрима Весхельма Акры.

Еще совсем недавно самоуверенный, бодрый, волевой и резкий Весхельм нынче был бледен, согбен и разбит, являя всем истинный свой возраст. Он сидел за столом с единственным верным своим советником да генералом Нодрима, голову свою склонив на согнутую в локте руку. В другой руке держал он смятый листок бумаги, одна сторона которого была исписана неровным почерком. Едва Дарон вошел в шатер, Весхельм поднял свою голову и проговорил тихо, мрачно, убито:

— Отряд, что послан был за сыном моим, прислал известия.

У Дарона упало сердце. Судя по лицу Весхельма, известия были трагичны.

— Не должны отцы переживать детей своих, — глухо говорил Весхельм. — Что же сделал я, кто проклял меня, что обоих детей у меня отнял?

Дарон почувствовал, что ноги не держат его и рухнул на свободный стул.

— Не может быть… — выдохнул он.

— Они сказали, что еще не настигли похитителей моего сына. Они добрались до Врат Апепа и подверглись нападению небольшого отряда демонов. Убитыми они потеряли нескольких человек и потеряли много времени. Что же делать?..

Дарону не потребовалось более нескольких секунд, чтобы подскочить и выпалить:

— Ничто не потеряно! Мы выступаем!

— Ваше Высочество!.. — воскликнул Аберфойл Алистер, но кронпринц перебил его, воскликнув:

— Мы должны спасти Густаво, пока можем!

— Горячность твоя благородна, принц, — печально говорил Весхельм. — Но не следует ли тебе для начала посоветоваться с отцом?

Дарон согласился с Весхельмом, но посоветовал ему снаряжать армию свою в путь.

Когда он прибыл в шатер к отцу, его встретил мрачный Скипий и тихо произнес:

— Его Величество звал вас, принц. Ему совсем плохо.

— Я оставил его менее часа назад! — изумился Дарон, мертвенно побледнев и почувствовав, как силы покидают его самого.

Скипий проводил его к отцу. Трен был весь в испарине, бледен и изможден. Под глазами пролегли черные тени, морщины будто еще сильнее вдавились в кожу. Глаза государя были закрыты, лицо приняло утомленное выражение, а густые брови тучею хмурились над переносицей. Отравленную каплей демона кровь государя никак не могли прочистить, и Трен чувствовал себя все хуже и хуже, угрожая Карнеоласу сменой власти.

«Не покидай меня, отец», — мысленно взмолился Дарон, не смея нарушить тяжелой дремы отца, потрясённо усаживаясь у кровати его, могучего и такого ослабевшего.

Дарон не произвел на свет ни звука, но Трен приоткрыл глаза и, изнемогая, медленно повернул к нему голову. Кронпринц нагнулся, прижал губы к обездвиженной и слабой руке отца и обратил к нему наполненные слезами глаза.

— Отец… — прошептал он. — Позволь мне сняться с места и направить войска твои поближе к Кунабуле под моим началом…

— Дарон… — тяжело и очень тихо перебил Трен; дыхание его с хрипом вырывалось из лёгких, глаза, блуждавшие по комнате, казалось, силились увидеть лицо сына, но не могли. — Отныне ты — отец армии моей и государства. Может статься, я еще поправлюсь, но не буду тешить ни себя, ни тебя подобной надеждой. Я стар, я ранен…

— Ты не стар, тебе даже нет еще шестидесяти отец! — с жаром воскликнул Дарон, обливая руку отца слезами. — Ты не в праве покидать меня сейчас, в такое трудное время…

— Соберись, Дарон, — сурово прошипел Трен, найдя в себе силы злиться. — Я много лет учил тебя. Неужто все это тщетно? Если я полагаю, что ты достоин чести занять мое место, у тебя нет права сомневаться в себе, у тебя нет права отступать или проигрывать. Ты — мой сын, моя опора. Ты — надежда всего Карнеоласа. Если ты посмеешь сомневаться, погибнет весь Карнеолас. Тогда я, наблюдая за тобою из того мира, прокляну тебя… Я позвал тебя, чтобы ты исполнил последнюю, быть может, волю отца. Приведи ко мне брата своего. Приведи ко мне Арнила. Я желаю еще раз взглянуть на него. Прошу тебя, не бросай его никогда. Он своеволен, упрям, но так привязан к тебе!.. Приведи Арнила… Арнила!..

Трен захрипел, глаза его закатились, и Дарон закричал, будто раненый, зовя Скипия. Целитель прибежал и кинулся к государю, но голова его упала на бок, глаза закрылись, и он затих.

Дарон, трясясь, с невообразимым отчаянием глядел на старого целителя, будучи не в силах задать страшный вопрос. Послушав Трена, Скипий посветлел и сварливо пробормотал:

— Я же говорил, что Его Величество нельзя беспокоить! Он спит. Вы сведете его в могилу! Ну же, принц, дайте ему отдохнуть!

И целитель выпихнул Его Высочество, все еще трясшегося и безмолвно рыдавшего, но уже от облегчения, из шатра. К нему тотчас подскочил Аберфойл Алистер.

— Отца оставляем здесь. Оставляем с ним около тысячи человек. Сейчас перевозить его нельзя. Но прежде, чем уехать, я попрошу у Эреслава и Весхельма помощи прогнать отсюда эту акидийскую змею. Сегодня мы выступает с войском на запад. Но отец попросил меня сделать то, что я боюсь, сделать еще сложнее, нежели найти Густаво.

На лице герцога застыл немой вопрос.

— Привести Арнила…

Кунабула была тихой, словно замершей. Тьма, клубами дыма вальсирующая в глухих коридорах чёрных гор, застыла, будто прислушиваясь к многоголосому шёпоту, причитаниям, молитвам, никогда ещё не раздававшимся в обсидиановых стенах этих пещер. Тьма зачаровано слушала чужаков.

Маленькая пещерка, черная, будто морион, бугристая, будто кожа старика, озарялась ярким и густым молочно-белым сиянием. Лучи его ласкали камень, прощупывали, драгоценным ожерельем серебрили его бока, переливались на грубой поверхности бесчисленными бриллиантами всех цветов и оттенков. И всё тихо, жалобно, но светло пело.

Это был свет Лорена Рианора. Он длинными тонкими пальцами своими, окутанными белым светом, останавливал кровь, вычищал глубокие смертельные раны Плио Акра, заставлял их затягиваться.

Отбив нападение коцитцев, всех до единого заколов и зарезав, путники, отделавшиеся царапинами, кинулись к бездыханной принцессе, над которой в ужасе, отчаянии, безутешном горе корпел Лорен. Золотые кудри её облачились в кровь, лицо накрыла серость небытия, черты угасли, глаза плотно закрылись. Тонкие руки беспомощно раскинулись, пальцы скрючились, будто пытались схватить что-то из последних сил перед уходом.

Стрелы были уже вытащены и обломками валялись рядом. Все решили, что принцессе уже нельзя было помочь. Все, но не Лорен.

Будто сражённый теми стрелами, что унесли жизнь кузины, на колени упал Арнил, закрыл лицо руками Элай, пытаясь коснуться маленькой, словно детской, ручки принцессы.

Но Лорен, с размазанной по белому лицу кровью Плио, решительно оттолкнул его, приказав никому не приближаться и не мешать.

Когда Авдий Веррес, решив, что молодой целитель лишился рассудка от горя, подошёл к нему, чтобы отстранить, тотчас из рук Лорена полился яркий свет, будто на ладонях своих держал он десятки лучин.

Пальцы его резво взялись за раны, и Плио, ко лбу которой неоднократно прижималась сияющая рука Лорена, через время начала подавать признаки жизни. Пальцы её дёрнулись, голова двинулась и замерла, брови нахмурились, из груди вырвался приглушенный стон.

Лорен Рин медленно и тяжело выводил принцессу из тьмы, вытаскивал из губительной трясины, возвращал к бытию, маня чудным своим светом, разгоняя мрак, нависший над нею и готовый забрать её с собою в безвозвратные дали.

Несколько часов вытаскивал целитель девушку с того света, несколько часов не спускал с неё агатовых глаз, освещённых белым сиянием, не отходил ни на минуту, вновь и вновь обрабатывая раны, поддерживая в ней силы, заставляя сердце её биться.