– Я думаю, таким людям – душам? – даётся второй шанс.

– Но если человек загубит и его, этот шанс? – Райан словно бы намекала на что-то. Что-то, неясное Вознесенской.

– Тогда остаётся только сесть в углу и реветь, – несколько резко ответила Вознесенская. – А если серьёзно, то… возможно, шанс преподносится так, чтобы человек что-нибудь понял. Но это… если не смертельно. Если повезёт.

– А с перерождением что?

– А с перерождением… ну, лучше, если не в кошку – а там, кто знает.

– Но это же твоя собственная теория! – всё больше распалялась Райан.

– Хорошо. Ладно. Если не в кошку – то, если пофантазировать, открывается путь в новую жизнь, но условия будут сформированы такие, что человек сможет выдержать их и сделать что-нибудь ценное для себя и других.

– А как же христианский принцип «ты бесполезен, но всё равно имеешь право на существование»?

– А чем он тебя так привлекает? – перешла в нападение уже серьёзно раздражённая Вознесенская.

Райан ответить не смогла: из носа у неё хлынула кровь.

Все разом бросились ей помогать: кто – искать салфетки, кто – сметать посуду в сторону, кто – пододвигать стул, а кто и просто поддерживать морально. Сначала Вознесенская пыталась найти салфетки, но они оказались найдены раньше; потом – пыталась отыскать стул, но и он умело ускользнул в руки кого-то другого; после – помочь Райан словами и жестами, пока не поняла, что делает только хуже. Вознесенская отошла в сторону. Ей было плохо из-за ссоры с подругой по такому глупому поводу, который она никак бы не могла назвать важным, с какой стороны ни посмотри. Умеренная дискуссия переросла в рьяное противостояние из-за теории, которую она зачем-то вызвалась рассказывать при всех, как будто эти мысли были особенно важны или глубоки. Вася всё ещё пыталась собраться с силами, чтобы подойти к Райан, окружённой подругами, поближе, но Райан, отвечавшая на реплики девушек, словно бы забыла про неё. Вознесенская, тихо приоткрыв дверь, вышла на свежий воздух.

– Если наш герой доживёт… – долетела до неё последняя реплика Райан.

– Не доживёт, – ответил кто-то.

В этот раз Вознесенская и Райан шли не рядом, как это бывало обычно, а вдали друг от друга, разделяемые другими девушками. Вознесенская оказалась рядом с Дианой. Некоторое время шли молча, однако Диана нарушила тишину первая.

– Послушай, – спокойно сказала Диана. – У меня был лучший друг, который не помог мне, когда я в этом нуждалась. Мне помогли другие. Он так переживал из-за этого и неделю ходил грустный, а потом оказалось, когда мы поговорили с ним, что я совершенно не заметила его отсутствие на месте, когда мне нужна была помощь. Это его прямо-таки поразило. То есть… даже если друг лучший, это не обязательно значит, что он должен помогать в любой ситуации.

Вознесенская слегка улыбнулась: Диана умела поддержать.

– Но ведь если помощь действительно требуется, и оказать её можешь только ты? – решила поспорить Вася.

– Ну, тогда… нужно думать, как помогаешь, мне кажется.

– Разработать специальный… план помощи?

– План, – немного хмуро сказала Диана. – Пожалуй, я не это имела в виду.

– Я не вполне могу смириться с тем, что помогать нужно не всегда, – особенно если человек просит или намекает, – задумчиво ответила Вознесенская. – Когда это не нужно никому – да, понятное дело, но если кто-нибудь кричит о помощи внутренне, но не может сказать прямо, то… может, именно ты можешь оказать поддержку?

– Я думаю, это излишне альтруистичная позиция, – снова хмуро ответила Диана.

– Пускай, – решила Вознесенская. – Ты считаешь, что альтруизм – это такое уж отрицательное свойство?

Диана выдержала паузу.

– Наверное, только нездоровый альтруизм, который ведёт к печальным последствиям.

– Но вопрос тогда в том, где границы здорового и нездорового альтруизма. Получается, каждый мог бы решать этот вопрос индивидуально.

– Правда, – неохотно согласилась Диана. – Зависит от личности. Тем не менее, на мой взгляд, помогать, жертвуя своей жизнью или здоровьем – или жертвуя чем-либо в принципе – это та грань, за которой начинается нездоровый альтруизм.

– Слушай, – ответила Вознесенская. – Я подумаю об этом.

* * *

Ночью, лёжа в постели, Вознесенская не могла перестать думать о разговоре с Бунташной, потом – с Дианой. Насколько теория Вознесенской верна – или насколько она бредова? Почему Бунташная так резко придралась к теории и стала её критиковать, в то время как остальные молчали? Было заметно, что Бунташная начала разговор в спокойной манере, желая всего лишь получить ответ на свой вопрос, но в итоге всё это вылилось в противостояние, если не в глупую перепалку. Не могло такого быть, что Бунташной была настолько интересна странная теория Вознесенской, что она намеренно придралась к ней, чтобы раздуть спор. Или… могло?

Вознесенская мучилась также и тем, что она единственная не помогла подруге. Все подошли, а она… она осталась стоять в стороне. А потом вышла – вышла на холод, одна. И чуть было не ушла – также одна, но вовремя остановилась, вспомнив, что она могла бы обсудить ещё много вещей с другими девушками. Этот странный поступок наверняка был замечен всеми, но Вознесенскую гораздо сильнее беспокоило другое: что подумает об этом Бунташная? О том, что она не помогла подруге, когда та нуждалась в ней? Вознесенской казалось, что она утрирует, и она молча отгоняла от себя эти мысли, но они наплывали снова и снова, как капли во время дождя, что не иссякают на стекле.

Вознесенская думала и о том, что сказала Диана, но её слова почему-то виделись Васе в несколько искажённом, неверном свете. «Что, если Диана хотела отговорить меня помогать всего лишь потому, что сама более равнодушна к людям, чем я? Что, если она имела в виду этот конкретный случай – помощь в таком мелком, но важном для меня моменте, когда Бунташная потерпела бедствие? Что, если Диана в действительности не особенно сочувствует Бунташной… хотя нет, вряд ли; может, она просто не видит того, что происходит с ней в действительности? А что, что происходит? Что?!»

Уснуть Вознесенская не могла.

У Бунташной была какая-то беда – серьёзная проблема, и не только со здоровьем, и Вознесенская пыталась сложить цельную картинку из множества разрозненных кусочков. Подруга пытается ей что-то сказать, но не говорит прямо. Почему?

В сознание Вознесенской прокралась мысль. Она оформлялась, плавая и растекаясь по тёмному экрану сознания, пока не соединилась из разрозненных кусочков в нечто цельное, что можно было узнать. Или, вернее, кое-кого конкретного, если только мысль можно было бы назвать конкретной. Возник странный мыслеобраз: Бунташная, распластавшаяся на полу, лежала, запрокинув голову, а Вознесенская, если судить по точке зрения, стояла рядом и, судя по мятущейся картинке, предпринимала отчаянные попытки что-либо сделать. Героиня не знала, что это за видение, как и не знала, откуда оно, но Бунташной, судя по концепции видения, явно угрожала опасность. Мыслеобраз рос, пуская корни в сознание и набирая силу, пока наконец не заполнил весь мысленный экран перед Вознесенской, и от навязчивой мысли было трудно отделаться – хотелось отдаться ей полностью, чтобы она поглотила, захватила собой всё сознание, оставляя после себя лишь забвение. Вознесенская почти провалилась в сон, но, выдернув себя усилием воли из этого состояния, очнулась.

Мысль была явно не её.

Вознесенская ощутила холодок по коже.

«Холодно здесь, однако!» – думал Сентенций, потирая руки. Он оказался в небольшом саду, в котором преимущественно преобладали оливковые деревья. В тени дерев царил полумрак, и только редкие лучи Солнца, отражённые от Луны, пробивались ближе к земле сквозь кроны олив. Здесь было достаточно места, чтобы разместить всех оставшихся учеников, каждый из которых уже выбирал себе уголок для ночлега. Некоторые из них молились.