Медленно покачиваясь в седле в такт поступи лошади, де Рюзак вновь забылся, витая в воспоминаниях аки шмель возле цветка. А вокруг простирался сплошной лес. Лишь только узкая дорога московского тракта затейливо вилась сквозь него. Окружающее казалось излишне мрачным, даже для некроманта. Шевалье не нравился русский дремучий лес, то ли дело прекрасные поля и многочисленные виноградники солнечной Франции.

А тут ещё не наступила осень, а уже по ночам приходится разжигать костёр, чтобы согреться. Дикая страна! Правда, только в ней его следы могут затеряться, или же наоборот, он сможет добиться того, из-за чего с ним будут считаться. А уж он постарается все сделать для этого.

Вскоре дорогу отряду перегородила большая засека. Шевалье слез с коня, переговорил со старшим, одарив его деньгами, и их пропустили.

И вновь они оказались одни на дороге. Вскоре навстречу им попалась большая группа возвращавшихся с полей вооружённых крестьян, и на этом всё. Дальше дорога оказалась пустынна: ни конного, ни пешего. До обеда они больше никого не встретили, как, впрочем, и после обеда.

Может по дороге и ходили, но, завидев или услышав приближающийся отряд, тут же прятались в лесу, от греха подальше. Лучше в траве полежать, чем на дороге дохляком валяться.

Ближе к вечеру шевалье стал искать место для ночёвки. За первый день они прошли совсем немного: то на засеке время потеряли, то отряд крестьян их поневоле замедлил, но де Рюзак никуда и не торопился, чай, не в Англию за подвесками королевы ехал.

Всё это время Вадим шёл молча, практически не вступая ни с кем в разговоры. Говорить о себе он не считал нужным, а спрашивать других ему и не хотелось. Пусть сами о себе рассказывают, а ему не с руки. Каждый из его спутников думал почти также. Рыжие братья всё время шушукались между собою, Семён-красавчик постоянно насвистывал, время от времени восклицая, если замечал что-то забавное. Остальные изредка перекидывались фразами и поминутно пялились вглубь леса, пытаясь разглядеть в его толще мнимых и настоящих врагов.

Как только они отъехали от засеки, сразу принялись разбирать спрятанное на телеге вооружение. Рыжим досталась пара кистеней и лук с полным колчаном стрел. Бывший стрелец Афанасий, помимо бердыша, получил ещё и саблю, плохонькую, правда, но всё же.

Красавчик взял себе арбалет, а здоровый тесак у него уже и так имелся. Потрёпанный жизнью Семён получил копьё с метательной сулицей, ну а бородач Миклуха удовлетворился помимо топора ещё и щитом, снятым с телеги.

Кроме оружия шевалье расщедрился на кожаные поножи и нарукавники каждому из охраны. На самом же французе красовалась тонкая кольчуга, прикрывающая его грудь и плечи, все остальные могли надеяться только на плотную одежду, которой ни у кого не оказалось.

Вечер застал отряд на большой прогалине недалеко от дороги. Лошадей стреножили, выставили к ним охрану, остальные стали жечь костёр и занялись приготовлением ужина. Один только шевалье бесцельно бродил по поляне, что-то напевая себе под нос по-французски. Вадим не знал французского и поэтому не прислушивался. Ходит этот фрукт, да и хрен с ним, но свои уши Вадим, всё же, держал, что называется, открытыми.

Пока готовились к ночлегу, Афанасий, как старший охраны, стал назначать в ночное дежурство. Вадиму достался самый гнусный час: с трёх до пяти утра.

— Ты, паря, нам незнаком, — пояснил своё решение Афанасий, — а вооружён хорошо. Вона и пистоль у тебя есть, и пищаль имеется, зараз всех врагов перебьёшь и нас заодно разбудишь. А днём в телеге отоспишься, как поедем. Авось никто не нападёт на нас днём.

Вадим дёрнул головой и кивнул, неохота спорить, да и смысл? На его пищаль поглядывали, но никто из неё стрелять не умел, разве что Афанасий. Хотя, если умел, давно бы попросил посмотреть да проверить, а он равнодушно осмотрел пищаль и сразу отстал.

Стемнело, на ужин шевалье получил лучшую порцию, поел, сидя от всех отдельно, и завалился спать на телегу. Не успела ещё выйти из-за туч луна, как все окрестности огласил его могучий громкий храп.

— Хорошо он храпит! — выразил своё мнение один из братьев.

— Хранцуз, — ответил Семён и почесал сломанный нос, — они горазды храпеть да подолы девкам задирать.

— Откель знаешь? — спросил Миклуха.

— Так вона о нём уже по Калуге слух пошёл: ко всем смазливым с лица бабам приставать начал, даже если с ей муж идёт, насилу отбивались. Да лезет недуром, картавит что-то на своём, да по-русски только два слова и знает: любов и пойдьём.

— И что, никто ему по роже не дал? — спросил Сидор.

— Так он оружием хорошо владеет, и к тому же колдун, не стали связываться, баб и девок уводили прочь и всё.

— Понятно, — ответил за всех Афанасий. — Ладно, робя, пора и на боковую, завтра опять в дорогу. Миклуха, тебе первому сторожить.

В это время в лесу раздался такой душераздирающий хохот и крики, как будто на огонь их костра прилетели самые ужасные демоны. Все вздрогнули. Храп резко прервался.

— Аххаха, хур, хугу!

Шевалье шевельнулся и что-то прошептал, отчего ночная птица поперхнулась на полукрике и резко заткнулась. Через минуту окрестности вновь огласил могучий храп француза.

— Колдун, не иначе! — сказал, перекрестившись, Афанасий, — иди, Миклуха, сторожи.

Бородач молча поднялся и направился к лошадям, что стояли недалеко и паслись стреноженные. Все остальные стали укладываться спать рядком, спиною друг к другу. Улёгся и Вадим, невольно вслушиваясь в лесную тишину. Больше ничего особенного не произошло, мертвецов рядом он тоже не чувствовал. Ведьма дала ночное зрение, а вот слух филина ему не достался, поэтому, осмотревшись вокруг, он лёг вместе с остальными и уставился в звёздное небо.

Резко захотелось домой. Увидеть мать и родственников, Москву и родную Рузаевку. Но ничего этого ему в скором времени не увидеть, надо искать возможность вернуться, любой ценой. Возможно, если француз и вправду колдун, он что-нибудь знает. Да, надо попытаться расспросить его об этом. С такой мыслью Вадим и уснул.

Ночь опустилась на землю, и далеко в стороне от дороги зашевелился на огромном дереве человек. Он расположился словно в гнезде, сделанном из брёвен и ветвей, стянутых между собою верёвками. Это был не дом, а наблюдательный пункт. Дом же его находился далеко отсюда, в густом дремучем ельнике, где в самой гуще плотных рядов старых елей имелась добротная берлога, выкопанная и укреплённая вручную. Там и жили до начала странствий и хранили своё добро трое братьев: Калдон, Балдон, и он, Бюльбюль.

Калдон, заросший до самых бровей черноокий, черноголовый и кряжистый, как ствол дерева. Балдон тоже черноволос и коренаст, только туп и жесток неимоверно оказался, ну, а сам Бюльбюль, или по-русски Соловей, возглавлял всю шайку разбойников. Маленький и кривоногий, он целиком полагался на своих братьев, более сильных физически.

Каждый из них от природы обладал каким-то особым навыком: Калдон могучей физической силой, Балдон быстротой движений и ловкостью в битве, а Бюльбюль неизвестной природы качеством, позволявшим ему оглушать звуком любых живых существ, как людей, так и животных. На том они и зарабатывали, грабя отдельных путников и целые караваны.

Начинали они, идя от окраинных земель, и сейчас странствовали, откочевав от Чернигова ближе к Москве: здесь и добычи больше, и народ в междоусобицу пошёл. А то, что мертвяков кругом полно, так на то у них Соловей имелся голосистый, враз упокаивал, ну или со второго раза, как уж получалось. Его свист на время обездвиживал всех, хоть бесов, хоть одержимых, хоть обычных зомби, а братья, не теряя времени, сносили им головы.

Остановившись в районе Калуги, недалеко от тракта, они быстро соорудили на дереве наблюдательный пункт и расположились выжидать добычу. Ручной ворон по кличке Зель прилетел к ним рано утром и, громко хлопая крыльями, приземлился на ветке.