Снова сработал зуммер «Кенвуда».

– Говорите, – сказал Мамаев.

– Слышь, Абдула, – сказал голос с гортанным и одновременно гнусавым акцентом, – ты не горячись, да?

– Я не горячусь. Просто не люблю, когда меня кто-то хочет взять за яйца. Если это конечно не красивая девушка. Или я чего-то не понял? Может быть тот, кто со мной говорил хотел у меня отсосать?

– Я тебе сейчас твои яйца отрежу, – зарычал голос первого переговорщика.

– Тап ала! (Молчи!) – проговорил второй, явно обращаясь к первому.

– Ты найди сначала меня, овца ебаная, – крикнул в рацию даже не Мамаев, а Субботин. – Сейчас я знаю, что вы меня ищите. Не знаю, правда, зачем, но не хаш кушать, это точно. И хрен вы меня найдёте сейчас, если только я сам не захочу, чтобы вы меня увидели.

– Слушай, Абдула, не горячись! – попросил второй чеченец. – Может быть мой земляк был неправ…

– Я его выебу, – услышал Мамаев голос первого чечена.

– Или я тебя! – рассмеялся Мамаев. – Что более всего вероятно. А, так как я не знаю, мужик ты или баба, то трахать буду всех подряд. Каждого чечена или чеченку, кто попадётся мне в руки. Вы первые начали войну. И я вам устрою армагедон похлеще, чем в Находке Вэпс устроил семье Хатуева. И, как Давыдкин, подниму флаг: «Бей чеченцев!». Думаешь не получится? Я уже сообщил своим, что меня выпасают нохчи, и если со мной что случится, или я исчезну, чтобы гасили всех. А желающих пустить вашу кровь предостаточно. Веришь, что тогда вашему бизнесу писдец? Ну, и не только бизнесу. И никакой губернатор вас не спасёт. Но, думаю, он даже вздохнёт с облегчением. Но я отвлёкся. Твой земляк всё портит. Убери его от трубки. Говори, что сказать хотел.

В рации молчали, но связь не прерывалась.

– Если бы я тебя не знал, Абдула, я бы сказал, что за гнилой базар тебе надо язык отрезать и засунуть тебе в жопу… – голос говорящего чеченца тихо рычал. Как это у них получается Мамаев не понимал.

– Мы знакомы? –Мамаев удивился оплошности похитителя.

Чеченец ответил через паузу.

– Заочно, – наконец ответил он. – Но это не важно, ведь ты пообещал всех нас убить.

– Я же сказал, если не договоримся. Не я первый начал. А если ты меня знаешь, то должен знать, что я слов на ветер не бросаю. Это тебе могли бы сказать человек сорок, которые мне или моим друзьям угрожали. Но, к сожалению, уже не скажут.

– Не боишься, что нас слушают?

– Не боюсь. Я уже давно мёртвый и мне на всё и на всех моих врагов насрать.

– Ладно, Абдула! Тебя не переговоришь, – как-то устало сказал чеченец. – А встретиться и поговорить по делу надо. Но ты, как я понял, встречаться и разговаривать не собираешься?

– Встречаться не собираюсь, а поговорить… Говори.

– На такие тему по такой линии мне бы не хотелось.

– Сразу чувствуется человек с высшим образованием, – сказал Мамаев и рассмеялся. – У меня музыкальный слух. Я всё-таки вспомню тебя по голосу. Если мы раньше хоть когда-то разговаривали. Не бойся ничего. Я ни ментам, ни в фээсбэ не сообщал. Никто и не подумает слушать этот телефон. А если и слушают, так хрен на них.

Субботин «старший» захвативший полный контроль над телом так разошёлся и говорил так расковано и бесстрашно и уверенно, что даже Мамаев, слушавший это всё «со стороны» тихонько охреневал. А чеченцы, вообще не понимали, что твориться с «клиентов». Вроде бы всё просчитали, а оно вон оно как выходит.

– Ну, хорошо. Поговорим так. Ты в курсе, что тебя хотят назначить положенцем по Приморью? – спросил чеченец.

– Кто? – удивление у Субботина получилось таким естественным, что Мамаев подумал, что Субботин не слышал то, что вчера Мамаеву говорил Кобелев, когда они ехали на конспиративную квартиру.

– Меня? Пложенцем? Кто? Москвичи или Джем?

– Джем, конечно. Москва против.

– О, бля! Ни хрена себе! Без меня, меня женили! И что?

– Ну и вот. Я же говорю: «Москва против».

– И-и-и? – непонимающе спросил Субботин.

– Ну и вот. Узнали, что ты будешь вчера на Острякова. Приехали поговорить…

Рация замолчала. Субботин тоже молчал, не помогая собеседнику выбираться из словесного водоворота.

– Не получилось, – закончил фразу чеченец. – Не стану пояснять почему.

– Посчитали, что так я буду сговорчивее? – Субботин рассмеялся так легко и естественно, что на той стороне снова зависли.

– Ты очень сильный человек, Абдула. Мы уважаем сильных людей. И мы хотели бы порешать всё миром. Если ты скажешь, что откажешься от положения, мы вернём тебе женщину, извинимся и выплатим любую компенсацию. В разумных пределах, конечно.

– У тебя точно есть высшее образование, нохч. Называю тебя так, потому что не знаю твоего имени.

– Ничего страшного. Когда-нибудь ты узнаешь его. Или за дружеским столом, или когда один из нас будет смотреть в глаза умирающего врага. И у меня, да, есть высшее образование. Я инженер. Когда-то был. Ваш Горбачёв начал ломать мою жизнь, а Ельцин продолжает начатое.

– Ха-ха! – хохотнул Субботин. – Смотрю, вы нохчи так все перестроились, что расстроились! Ха-ха! Стихами, блять, заговорил! Но не об этом сейчас. Как ты собираешься разойтись миром?

– Приезжай и забирай женщину! – сказал собеседник.

– Я ему уши отрежу, – сказал первый чеченец.

– Ха-ха, – снова не удержался Субботин. – Вы там промеж собой сначала договоритесь, как вы будете решать: миром или не миром.

– Если не замолчишь, я сам тебе отрежу уши, – сказал по-русски второй собеседник. – Не слушай его. Он ничего не решает. Обидел ты его сильно. Сам должен понимать.

– Куда ехать? – спросил Субботин.

– Наш человек встретит тебя на дороге и проводит к месту встречи.

– Я буду не один, ты понимаешь? – хмыкнул Субботин. – Со мной будут мои бойцы. Много бойцов.

– Ты воевать едешь? Зачем тебе много бойцов? Или боишься?

Рация в руке уже жгла руку и Субботин завернул её в кухонное «вафельное» полотенце «не первой свежести» чистоты.

– Не повторяй ошибок своего земляка, инженер, чтобы потом не обижаться на меня.

– Извини, – неожиданно извинился чеченец.

– Ты мудр и я тебя извиняю. Продолжай. Где я должен встретить твоего человека?

– Я не знаю, где ты сейчас находишься, поэтому скажу так. Будешь ехать от остановки Молодёжная в сторону Зари. В двадцати метрах от остановки увидишь скомканную газету. В ней будет лежать пейджер.

– Какой пейджер в газете? На улице дождь?

– Пейджер будет в полиэтилене, – спокойно пояснил нохч. – Если его возьмёшь ты, то на негог п ридё1т сообщение с адресом, где будет ждать связной.

– Ну ты, инженер, и закрутил шарманку. Как в шпионском романе. Ты, наверное, не инженер?

– Я военный инженер, Абдула.

– А если его возьмёт мой человек? Я не хочу оставаться лежать на обочине дороги, посечённый обрезками гвоздей.

– А своего человека не жалко?

– Его вы не взорвёте. Какой смысл?

– Если ты помашешь из своего джипа рукой, пусть берёт.

– Ага! Я помашу, а снайпер мне башку развалит? Будет так. Мы подъедем на трёх «Паджериках». Ты мои машины видел? Знаешь?

– Видел! Знаю!

– Ну, и вот… Выйдет Санёк – мой начальник охраны. Знаешь?

– Знаю.

– Порешали?

–Порешали.

– Тогда поехали.

– Закладка будет на месте через тридцать минут.

– Ну и хорошо. Отбой связи.

– Но когда сядет связной, в машине должен сидеть ты. Он тебя знает в лицо.

Субботин отключил «Кенвуд», поставил горячую и почти разряженную рацию в зарядник и посмотрелся в зеркало прикреплённое к стене. Узнать в нём сейчас без парика и линз, делающих его голубые глаза карими, Субботина было не реально. Мамаев посмотрел на себя и горько усмехнулся. Кто он сейчас? Субботин или Мамаев? Кого в нём больше?

Отослав сообщение Сергею Трифонову: «Извини, но изменились обстоятельства. Встреча отменяется», Субботин выехал на «Тойоте Карина» восемьдесят пятого года выпуска с придомовой стоянки, и направился в сторону Молодёжной. Парик лежал в бардачке между передними сиденьями, коробочка с линзами – в нагрудном кармане рубашки.