– Это подарок, – сказала хозяйка лапшичной. – Я слышала, художнику нужен слуга.

Я спросила, где мне найти этого художника, надеясь, что ее доброжелательность не иссякнет. Она одернула фартук, проверяя, не вошли ли в лапшичную покупатели. Никто не заходил.

– У меня дочь твоего возраста, – сказала она мне. – Поэтому я не выгоняю тебя на улицу. Ищи красное здание с крышей цвета арахиса. Это все, что я тебе скажу. Судьба решит, суждено ли тебе его найти.

Это было первое прикосновение надежды, которое я позволила себе ощутить с момента прибытия в Чжифу. Я вылетела из лапшичной, едва не столкнувшись с человеком, несущим ящик с цыплятами.

– Красное здание с крышей цвета арахиса? – отчаянно спросила я.

– Уходи, пока я тебя не побил, – прорычал он.

Если человек, которого я искала, действительно был художником, то я точно знала, куда идти, чтобы найти того, кто мог бы помочь. Я увернулась от ноги мужчины и помчалась в магазин гобеленов, в который попросилась на работу в первый же день. Его хозяин встал, как будто ждал меня. Он поднял ладонь, готовый выбить из моих рук любое драгоценное сокровище, которое я украла.

– Я говорил тебе, никаких попрошаек, – предупредил он. Рукава его чаншаня развевались, делая его похожим на большую птицу.

– Пожалуйста, – сказала я, задыхаясь, – не подскажете ли вы, где найти красное здание с крышей цвета арахиса? То, в котором живет каллиграф?

Хозяин взглянул на меня с подозрением и замешательством.

– Зачем тебе это знать? Хочешь украсть у доброго человека его работы?

– Нет, – сказала я.

Я подумала о своей матери. Гобелены вокруг снова напомнили мне о ней резким, болезненным рывком. Я вновь оказалась в ее комнате, сидела на ее коленях и смотрела, как ее руки танцуют взад и вперед по ткацкому станку: ее ногти как жемчуг, ее теплая грудь у моей спины, глубокие вибрации ее напева напоминают колыбельную.

– Эй, что ты делаешь? – спросил сбитый с толку хозяин, выдергивая меня из воспоминаний. – Почему ты плачешь?

И правда. Я этого не осознавала, но мое лицо намокло, а рот скривился. Вес последних нескольких дней придавил меня, погружая в центр земли. Я не хотела всего этого.

– Прошу прощения, господин, – сказала я, вытирая слезы ладонью. – Я знал людей, которые ткали такие же гобелены, как ваши, только они вышивали цветы, птиц и даже драконов.

Тут хозяин как будто смягчился.

– Ты знал человека, который ткал гобелены, – повторил он. – Здесь, в Чжифу? Как их зовут? Я их знаю?

– Нет, – сказала я, качая головой. – И, вероятно, никогда не узнаете. Они не так давно исчезли. Но они научили меня, как пользоваться руками. И именно поэтому я здесь, господин. Я ищу работу, но сначала мне нужно научиться дисциплине. Я ищу место, где смогу работать руками. Вы не знаете, где находится красное здание с крышей цвета арахиса? Скажите мне, и я оставлю вас в покое, и если когда-нибудь вернусь, то буду более дисциплинированным и заслуживающим доверия, обещаю, господин.

Близилась ночь. Я наблюдала, как хозяин обдумывает мои слова, ожидая взрыва, который изгонит меня из его магазина. Между нами текли секунды.

Но ожидаемого взрыва не последовало. Вместо этого хозяин открыл рот.

Когда на следующее утро я проснулась, какой-то мужчина смотрел на меня сверху вниз, его нога упиралась мне в бок. Я вздрогнула. Мужчина смотрел на меня поверх очков, сцепив руки за спиной. Он был одет в серый чаншань с вышитыми на рукавах персиковыми цветами. Мне показалось, что он похож на моего отца.

– Почему ты спишь на ступеньках моей школы? – В его голосе не было отвращения или расстройства, только любопытство.

– Прошу прощения, господин, – сказала я ему, отползая прочь. – Пожалуйста, не зовите охрану.

– Подожди, – сказал он, вытянув руку. Его пальцы были окрашены в черный цвет. – Ты не ответил на мой вопрос.

Я сказала ему, что меня зовут Фэн и мне нужна работа. Эта ложь уже стала легкой, она выскользнула из меня, как если бы была правдой.

– Я пришел в вашу школу, чтобы стать вашим учеником.

– Но я не ищу ученика, – сказал он. – С чего ты решил, что ищу?

– Женщина в лапшичной, – сказала я ему. – Она сказала, что вам может понадобиться слуга.

– Понятно. Интересно, почему она так подумала. Что ж, Фэн, которому нужна работа, мне жаль тебя разочаровывать. Я не нанимаю работников.

Я взглянула на свою одежду. Штанины моих брюк были пыльными от ступеней, на которых я спала. И тут меня осенило.

– Подождите, – сказала я ему. – Если вы не ищете ученика, то, возможно, ищете кого-то, кто смог бы поддерживать порядок в вашей школе. Я пришел, потому что увидел в лапшичной, какое прекрасное искусство вы создаете. Такого способа написания я еще не видел. И конечно, место, производящее такую красоту, тоже должно выглядеть соответствующе?

Никогда раньше я не вела себя со взрослыми так смело. Я закусила губу, ожидая возмездия за свое нахальство.

Но его руки не двигались. Вместо этого его взгляд переместился на грязь на моих штанах, а затем на ступеньки.

– Что делает тебя годным для этой работы?

Я подумала о маме и бабушке.

– У меня очень хорошие руки.

– Ну-ка вытяни их, – сказал он.

Я неохотно подчинилась: это были девчачьи руки – костяшки пальцев мягкие и податливые, мозоли от сада уже давно сошли. Эти руки усердно не работали ни дня. Мужчина наклонился и перевернул их, изучая мои ладони, сжимая плоть под большими пальцами. Мне казалось, он смотрел долго, так долго, что я начала задаваться вопросом, не заснул ли он. Но когда он снова выпрямился, то оказался очень даже бодрым и довольным.

– Ты не солгал, – сказал он. – Хочешь работу, Фэн с хорошими руками?

Солнце вставало, окрашивая его седые волосы охрой. Я посмотрела в его очки, не спрашивая, что такое он увидел в моих руках, а вместо этого ответила «да».

– Тогда встань, – сказал он мне.

Я так и сделала, зная, что впервые в жизни стою как следует.

– Твое имя означает «ветер», – продолжил он. – И я ожидаю, что ты будешь двигаться со скоростью ветра – никакой лени, никаких ошибок. Когда ты работаешь на меня, ты работаешь по-настоящему.

Его звали наставник Ван, а красное здание с крышей цвета арахиса было его школой каллиграфии.

Мы вошли в нее вместе. Свет проникал в класс из занавешенных окон, оставляя белые полосы на деревянном полу. Класс был разделен на двенадцать рабочих мест: на каждом лежала кисть, тушечница, длинные листы рисовой бумаги и другие незнакомые мне материалы. На стенах с потолка до пола свисали свитки с черными иероглифами. Иероглифы были возвышенными и продуманными, они застыли в танце. Они выглядели так, будто им придали форму силы, превосходящие их самих.

Личные покои наставника Вана, закрытые ширмой, находились напротив класса. Мы прошли мимо, не останавливаясь. В последней маленькой комнате было полно материалов: неиспользованных тушечниц, свитков рисовой бумаги. Здесь я и буду спать.

– Занятия начинаются, когда солнце прекращает восхождение, и заканчиваются с первыми признаками темноты, – сказал наставник Ван, осматривая кладовую в поисках метлы. – Будешь подметать наружные ступеньки и двор до и после занятий каждый день. Все остальное, что ты будешь делать со своим временем, зависит от тебя, но имей в виду: твои действия будут отражаться на моей школе, куда бы ты ни пошел.

Он нашел метлу и отдал мне. У нее была толстая ручка – я едва могла обхватить ее пальцами. Я попыталась скрыть это от наставника Вана, опасаясь, что это будет означать, что у меня больше нет работы. Но он отвернулся и повел меня через заднюю часть школы в выложенный плиткой дворик. В центре каждой плитки был выгравирован иероглиф. Посреди дворика располагался фонтан, в котором два дракона обвивались вокруг четырех горшков. Фонтан окружал небольшой садик. Я с глубокой тоской подумала о бабушке, а затем попросила воспоминание уйти. Сейчас нужно было сосредоточиться.