– Конечно нет, – ни на секунду не задумался прапорщик.

– Поясни.

– Очень просто. Царевич, согласно канонической версии, был сыном Грозного от седьмой жены. А церковь признавала законными только три брака.

– Грозному разрешили четвертый, – заметил я. – Ввиду особых обстоятельств.

– Четвертый, но не седьмой. Следовательно, Дмитрий – незаконнорожденное дитя блуда и на этом основании никаких прав на престол не имел. Зачем его убивать?

– Хм, – признал я. – Любопытная мысль.

– Вы бы лучше решали, что будем завтра делать, – заметила Елена, заканчивая убирать в шкаф вымытую посуду. – Полезем на колокольню искать следующий ключ?

– А что, вполне может быть. – Дядя Миша потянулся за отложенным путеводителем и сообщил: – Тут говорится, что на колокольне имеются две смотровые площадки, куда до 1917 года пускали публику для обозрения Москвы.

– Прям, как на Эйфелеву башню.

– Ага. Только в Париже имеется лифт, а тут все желающие взбирались по лестнице. 329 ступеней.

– Допустим, мы залезем, и что?

– Ну, я подумал, там могут быть какие-то знаки. Граффити… Когда мы с женой ездили во Владимир, нам показывали, что на смотровых площадках Золотых ворот караульные оставляли всякие рисунки и надписи.

– А, так ты у нас тоже экскурсант…

– И что? – натопорщился дядя Миша.

– Не надо искать граффити, – сказала вдруг княжна, хранившая до сих пор стоическое молчание.

– Да?

– Сразу под золотым куполом Ивана Великого имеется крупная надпись. Ее видно даже с земли.

Надпись на Иване Великом

– Точно, – воодушевилась Елена. – Там три строки. Столько информации, что для любого ключа хватит. Только как выбрать нужные буквы?

– Лента, – сказала княжна, устало прикрыв веки. – Из часов сторожа.

– Точно, – озарился я. – Отверстия соответствуют нужным буквам. Стоит только приложить ленту к надписи…

– Да ты воздушный гимнаст! – восхитился дядя Миша.

– Я думаю, можно обойтись без циркового искусства, – сообщила моя заботливая сестричка. – Когда Ваня проснется, попросим его отсканировать надпись, перевести ленту в тот же масштаб и прикладывать дырочки к буквам не на высоте 80 метров под куполом цирка, а просто сидя за столом.

– Бережешь братца, – одобрил старший прапорщик.

– Один он у меня, – в тон откликнулась девица. – Уж какой есть.

Придя к общему согласию, мы решили, что настала пора располагаться на ночь. Елена, как несовершеннолетняя, должна была отправляться в кроватку не позднее 22.00. А княжна, без единой жалобы выдержавшая все сегодняшние приключения, вообще должна была провести день на больничной койке.

Словом, мы оправились по разным комнатам, чтобы к следующему дню проснуться бодрыми и готовыми к продолжению поиска.

И лишь Ваня, раньше других павший в объятия Морфея, остался досматривать сны на диване перед потухшим телевизионным экраном.

Зайкин разбудил нас в три часа ночи.

Бледное личико его выглядело странным. Свет почему-то не горел, и Ваня боролся с окружающей тьмой посредством зловещего мерцания сотового телефона.

– Подъем, – сказал он звенящим шепотом, сдирая с нас одеяла. – Пожар.

– Какой пожар, ты чего?

– У нас дверь горит. Похоже, облили чем-то едучим и подожгли. Я щель под дверью в прихожую покрывалом заткнул, но нужно выбираться. А то задохнемся.

Я оглянулся на дядю Мишу. Старший товарищ, не задавая лишних вопросов, уже одевался со скоростью отличника боевой подготовки, заслышавшего команду «В ружье!»

– Собирайте часы и ленту, – приказал я. – Если сгорит, утрата будет невосполнимой. Я разбужу девочек.

Девчата спали, задвинув внутреннюю защелку, так что дверь в их комнату мне пришлось выбить.

– Подъем, – рявкнул я, сдергивая обеих на пол вместе с матрасами.

– Что такое? – сонно завозилась Ленка, пытаясь сообразить где она и что с ней.

– Пожар. Срочная эвакуация.

Согласно статистики МЧС, большинство жертв при пожаре погибают не от огня, а от удушья. Дым – страшная, коварная штука. К спящему человеку он подкрадывается тонкими струйками, беззвучно и незаметно, как морок. Когда же концентрация угарного газа становится так велика, что ее уже можно почувствовать, жертва отравлена и не способна выбраться из опасной зоны без посторонней помощи. В итоге – смерть.

Ваня спас нас, разбудив достаточно рано. Мы не успели надышаться, были полны сил, и находились в ясном сознании.

Вот только выхода из огненной ловушки не просматривалось – горел уже весь коридор, прилегающий к двери. И если прорваться через него в подъезд было еще возможно, то только ценой серьезных ожогов и полностью сгоревших волос и бровей.

– Может покрывало намочить и в нем, замотавшись, прорываться? – боязливо предложил Ваня Зайкин.

– Отставить, – сказал я и, взяв за локоть, привлек к себе сестру. – Ты мне веришь?

– Да.

Я пристально уставился ей в глаза, чтобы передать частицу своей уверенности и спокойствия.

– Сейчас я возьму тебя за руку, и опущу с балкона.

– 16-й этаж, – вякнул Ваня.

Не реагируя на посторонние звуки, я продолжал гипнотизировать сестру.

– Вниз не смотри. Ты должна перелезть на балкон этажом ниже. Поняла?

– Да.

Взяв свободной рукой за локоть сербскую княжну, я вывел обеих девушек на балкон. Следом за нами, прижимая к груди портфель с ноутбуком и всеми добытыми материалами, протиснулся Зайкин.

– Я крепко тебя держу, – сказал я сестре. – Перелезай через перила.

– Да.

Дальше все было просто. Елена молча, без суеты и паники, твердо держась за мою руку, перелезла через решетку балкона. Я, зацепившись свободной рукой и ногами, перегнулся вниз и, с некоторым усилием качнув повисшую на моей кисти девочку, перекинул ее на балкон 15-го этажа.

Она приземлилась удачно.

– Теперь вы, княжна.

Сербиянка смело придвинулась ближе. Я глянул в ее глаза и понял, что с ней тоже проблем не возникнет. Между тем, через балконное окно уже было видно, что дверь комнаты, заботливо подоткнутая снизу диванным покрывалом, занимается языками пламени.

– Быстро идет, – сообщил дядя Миша, с натугой пытаясь протиснуть на балкон кухонный стол с широкой столешницей. – Чем-то сильно горючим плеснули.

Я как раз завершил гимнастические упражнения, перебросив вторую девушку на безопасный нижний этаж и принялся помогать, не понимая еще зачем нам здесь именно в эту минуту понадобился стол.

– Стекла лопнут от жара, – пояснил старший прапорщик, укладывая на балконный пол Ваню, у которого от испуга не сгибались ноги. – Надо будет прикрыться от осколков.

И в этот момент на кухне взорвалась первая бутылка со спиртным. Мы рухнули на пол, прикрываясь столешницей и последнее слово, которое я услышал от сомлевшего Зайкина, было: «Либфраумильх».

– Скажите, Дмитрий, вы герой?

Такой вопрос задала мне княжна, когда мы, уже помытые, переодетые, и осмотренные врачами завтракали в нашей комитетской столовой.

Интересно, что бы вы ответили, оказавшись на моем месте.

Можно, конечно, было расправить плечи, надуть щеки и гордо молвить, что дескать да, герой, самый настоящий, прошу любить и жаловать.

Однако я из опыта знал, что героизм – это, как правило, следствие чьей-то безалаберности и недосмотра. Как в нашем случае, когда мы, продемонстрировав излишнюю самонадеянность, недооценили американскую журналистку, навесившую нам свой радиомаячок и получившую возможность отомстить за бесполезную поездку в Питер.