В эти дни Ляо Чжун-кай буквально забыл о еде и сне. Ежедневно он рано утром уходил из дому и только поздно вечером возвращался. В то время правые гоминьдановцы, прежде всего Гу Жан-цинь, также занимались «профсоюзной работой», но несколько иного характера: они предпринимали шаги для того, чтобы дезорганизовать рабочее движение изнутри. Созданная Гу Жан-цинем и его помощниками правая профсоюзная организация не принимала участия во всеобщей стачке, с ней самой пришлось вести борьбу.

14 августа Ляо Чжун-кай выступил в стачечном комитете на встрече с представителями общественности.

«Мы знаем, — говорил он, — что забастовка носит не экономический, а политический характер. Ее главная цель состоит в том, чтобы аннулировать неравноправные договоры с империалистами, добиться политической и экономической независимости Китая. Разве это не святое дело для всей китайской нации? Поскольку забастовка имеет целью освобождение страны, ее поражение будет поражением всей нации, ее победа будет нашей общей победой».

Это было последнее выступление Ляо Чжун-кая.

Правые гоминьдановцы выражали интересы компрадорской буржуазии и пользовались открытой поддержкой империалистов. Они не одобряли выдвинутого еще Сунь Ят-сеном требования взять под контроль Китая таможенные доходы и открыто выступали против всеобщей забастовки. На их пути стоял Ляо Чжун-кай. Правые гоминьдановцы провели еще одно совещание, на котором было принято решение разгромить левые силы, сорвать сотрудничество Гоминьдана с компартией, начать переговоры с англичанами и тем самым задушить всеобщую забастовку.

Заговорщики стремились во что бы то ни стало убрать со своего пути Ляо Чжун-кая. 20 августа 1925 г. перед входом в помещение Хуэйчжоуского общества в Гуанчжоу Ляо Чжун-кай был предательски убит.

Знаменателен факт — одна из шанхайских газет накануне убийства, 19 августа, опубликовала телеграмму о смерти Ляо Чжун-кая...

«Примерно за неделю до рокового события, — рассказывала мне Хэ Сян-нин, — стало известно о готовящемся покушении. В столе у одного студента университета Сунь Ят-сена, члена фашистской организации, было обнаружено письмо с такими словами: „Нужно во что бы то ни стало осуществить это, руководители чернорубашечников вас вознаградят”. Нам тогда было невдомек, — говорила вдова революционера, — кто это такие руководители чернорубашечников. Только впоследствии мы узнали, что имелись в виду главари фашистов в империалистических странах. Тогда же я посоветовала Ляо Чжун-каю из предосторожности взять себе еще двух охранников.

Ляо Чжун-кай ответил: „Увеличив число охранников, в лучшем случае можно схватить убийцу, но нельзя остановить их замысел. Я посвятил свою жизнь народу и, говоря откровенно, не чувствую угрызений совести перед партией, страной и народом. Если же они решили уничтожить меня, меры предосторожности не помогут. Меня они не запугают — я ни на шаг не отступлю от дела революции”. Конечно, то, что он говорил, было правильно, однако я все же считала необходимым принять дополнительные меры. Охранник в штатском платье стал сопровождать Ляо Чжун-кая. Об этом было известно начальнику Управления общественной безопасности У Те-чэну. Но кто мог знать, что У Те-чэн сам входил в группу, готовившую покушение на Ляо Чжун-кая.

20 августа после завтрака мы с Ляо Чжун-каем отправились на очередное заседание ЦИК Гоминьдана. Выехав на машине к зданию Хуэйчжоуского общества (где тогда находился ЦИК Гоминьдана), мы встретили товарища Чэнь Цю-ляня и вместе поехали на заседание ЦИК. У входа в помещение я увидела жену нашего товарища и уговорилась с ней о встрече: „Через полчаса я зайду в женский отдел, мне нужно посоветоваться с вами по важному делу, прошу вас подождать меня”. Не успела я это произнести, как раздался звук выстрела. Я подумала, что кто-то развлекается хлопушками, но, обернувшись, увидела лежащих на земле Ляо Чжун-кая и Чэнь Цю-ляня. Охранник был ранен и тоже упал. Я стала звать на помощь и наклонилась к Ляо Чжун-каю. Обычно у входа в помещение Хуэйчжоуского общества дежурит полицейский, однако на этот раз пост оказался пустым. Ляо Чжун-кай уже не мог ничего сказать. Склонившись над ним, я пыталась обнаружить рану. Над моей головой снова раздались выстрелы. После того как Ляо Чжун-кая подняли, на том месте, где он упал, осталась большая лужа крови. Кровь капля за каплей продолжала стекать с его одежды. Когда Ляо Чжун-кая привезли в больницу, было уже поздно. Видимо, еще по дороге он скончался».

Так закончила свой печальный рассказ Хэ Сян-нин.

В день покушения на пути следования Ляо Чжун-кая орудовало более 40 наемных убийц. Они были расставлены по всей улице и укрывались в переулках. Когда раздались выстрелы, они немедленно разбежались во все стороны. Только один участник покушения, раненный охранником в голову, был арестован. При обыске у него было найдено несколько бумажек. Одна из них — квитанция на заложенную в ломбарде одежду, другая, датированная несколькими днями позже, — чек на получение денег. В своих показаниях он сообщил: «Я получил несколько сот тысяч юаней за убийство "мэнжэня"» (на гуандунском наречии «мэнжэнь» — высокопоставленное лицо). Когда у него спросили: «Кто же имелся в виду под этим высокопоставленным лицом? Не Ван Цзин-вэй?». Убийца ответил: «Нет, высокопоставленные лица — Ляо Чжун-кай и Тань Пин-шань».

Арестованный Линь Чжи-мянь, один из главных участников убийства Ляо Чжун-кая, рассказал: «В Гонконге был создан специальный фонд в размере 2 млн. юаней для убийства революционеров».

Впоследствии командующий 3-м корпусом генерал Чжу Пэй-дэ сообщил, что некоторые лица пытались подкупить за 150 тыс. юаней одного из подчиненных ему офицеров. За эти деньги он должен был подстрекать войска к измене и свержению революционного правительства. Офицер не решился пойти на это предательство и сообщил обо всем Чжу Пэй-дэ. Провокация провалилась, однако кто мог знать, что через некоторое время будет совершено убийство Ляо Чжун-кая.

Присутствовавшие на траурном митинге были охвачены глубокой скорбью и в то же время выражали суровую решимость бороться до конца. «Мы должны разгромить контрреволюционеров!», «Мы должны вести решительную борьбу с империалистами!» — такие призывы многократно раздавались над гробом революционера. В траурной процессии приняли участие рабочие, крестьяне, курсанты школы Вампу, студенты, представители самых различных слоев населения — всего более 200 тыс. человек. Для Гуанчжоу это была невиданная процессия.

 Разгром мятежников помог создать единую революционную базу на юге страны. Но по-прежнему перед силами революции стоял вопрос о подготовке в провинции Гуандун плацдарма для завершения формирования Национально-революционной армии, опирающейся на массовое движение, и проведения Северного похода.

Новая армия создавалась в сложных условиях. Попытки объединить армию и полностью подчинить ее правительству прежде всего натолкнулись на сопротивление феодально-милитаристских элементов внутри самой зарождающейся Национально-революционной армии.

У офицеров 1-го и частично 2-го гуанчжоуских корпусов, да и у военного министра Сюй Чун-чжи существовало предубеждение против усиления единой, централизованной НРА.

Вопрос об изоляции правых элементов и о судьбе ненадежных войск недавних «попутчиков», которые дальше не желали идти в ногу с революцией, приобретал особую остроту.

После убийства Ляо Чжун-кая в правительстве заметно проявилась растерянность. На экстренном заседании Военного совета, состоявшемся сразу же после покушения, была избрана руководящая тройка в составе Ван Цзин-вэя, Сюй Чун-чжи и Чан Кай-ши. В заседаниях тройки приняли участие М. М. Бородин и вместо уехавшего в Советский Союз В. К. Блюхера один из старших советников В. П. Рогачев.

Тройка долго заседала, но ничего не смогла решить. Связанный с правыми генерал Сюй Чун-чжи говорил: «Я вижу, что Ляо Хун-кай играет контрреволюционную роль, что он ненадежен; но он мой старый друг и трогать его нельзя».