— Восемьсот тысяч за сеанс. При условии, конечно, что вы скоро восстановите свои навыки. Публика, конечно, у меня не самая притязательная, но…

— Сколько? — озадаченно переспросил, сообразив, что совершенно не представляю себе нынешних цен и даже внешнего вида денег.

— Когда сможете играть лучше, подниму до миллиона! — пообещал неправильно истолковавший мое удивление хозяин.

Если бы кто-то спросил меня, на что более всего походила Россия 1920-х годов, я бы сказал, что на рынок. Торговали все и всем, от спичек и предметов первой необходимости, до продуктов питания и предметов роскоши. В одном ряду можно было встретить хитрого крестьянина и благообразную старушку из бывших, флегматичного инвалида и горластую девицу, а вокруг них стайки вездесущих беспризорников, как будто сошедших со страниц Пантелеева и Белых.

Ничуть не менее разнообразными могли быть и товары, лежавшие на прилавках. Мелко порубленные листья ядрёного самосада соседствовали с салом и солёной капустой. Среди ношеной одежды попадались мундиры каких-то сановников, сплошь обшитые золотыми или серебреными позументами, а рядом с теми и другими — самодельные зажигалки, примусы, грубовато выструганные игрушки и бог знает что ещё…

Всё это немного напоминало детство, пришедшееся на времена после развала Союза, но имелись и серьёзные отличия. Окружающие люди иначе одевались, иначе говорили, полагаю даже, иначе думали, чем мои современники. Они не были от этого ни хуже, ни лучше. Просто другие.

— Солдатик, бери семечки! — наперебой зазывали покупателей устроившиеся рядком торговки.

К слову сказать, товар этот в нынешних реалиях крайне востребован. Семечки щелкали все и всегда. Рабочие и служащие, милиционеры и босяки, красноармейцы и нэпманы. Во время работы и отдыха, по пути на службу и обратно и, конечно же, в синематографе! После каждого сеанса наша уборщица тетя Маша с ворчанием выгребала из зрительного зала целую гору шелухи, но лишь для того чтобы через час она выросла там снова.

— Даром? — на всякий случай уточнил я.

— Даром — под амбаром! — хором отвечали мне женщины.

— Со всеми сразу или можно по очереди?

— С меня начнешь! — застолбила очередь Самсоньевна — шустрая дама неопределенного возраста и социального происхождения.

— А нельзя ли уступить место вашей соседке? — намекнул на сидящую подле неё вполне ещё симпатичную солдатку Аннушку.

— Да ну тебя, балабол, — устало отмахнулась она. — Хочешь, бери, а нет, так не мешайся.

Семечки, которые я покупаю у Анны, предназначены не мне, а Глаше с Лушей. Ну, и Никифору, если достанется. Что-то вроде гостинца. Жить продолжаю у них, а чтобы не быть в тягость, покупаю продукты — муку, картошку, крупу. Василиса Егоровна потом варит из этого обеды на всю семью, включая постоянно где-то пропадающего Никифора. Честно говоря, не представляю, как они обходились до моего появления. У сына, конечно, есть паёк, а сама хозяйка вместе со старшей дочерью подрабатывает прачками, но…

К слову, как скоро выяснилось, восемьсот тысяч или даже миллион, которые все называют лимонами, не такие уж большие деньги. На харчи кое-как хватает, но вот на что другое, увы. А мне надо бы приодеться, а то до сих пор все солдатом зовут, но одежда и вообще фабричный товар стоит дорого.

— Почем пиджак? — поинтересовался у замкнутой женщины с потухшим взором, перед которой лежат вещи.

— Это костюм, — еле слышно ответила она.

— Еще лучше. Покажите.

Пока я деловито щупал ткань, прикидывая, хватит ли длинны брюк и сможет ли портной подогнать мне его по фигуре, продавщица безучастно стояла рядом, совершенно не обращая внимания на мои манипуляции.

— Ничего так… Сколько?

— Сколько дадите.

— Не понял?

— Мужа это ейного! — вмешалась словоохотливая соседка. — Убили его две недели назад бандиты батьки Нечая. Слыхал про такого?

— Приходилось, — бурчу ей в ответ и тут же замечаю аккуратно заштопанную на спине дырку от пули.

— Будете брать?

— Нет, — помотал головой в ответ.

— Тогда может быть это? — так же равнодушно предложила она, показывая на лежащие перед ней личные вещи.

Моё внимание тут же привлек потертый несессер с бритвой, маленьким зеркальцем, а также щипчиками, щёточками, расческой и прочими инструментами для ухода за усами или бородой. Вещь в хозяйстве крайне необходимая. Это Никишке просто — он ещё не бреется, а я поначалу едва не зарос. Можно, конечно, обратиться к цирюльнику и стоит это не так уж и дорого, но… если за всё постоянно платить, никаких денег не напасешься!

— Триста тысяч хватит?

— Согласна, — всё также безучастно ответила вдова.

— Ты что, Семёновна⁈ — даже подпрыгнула любопытная соседка. — Да за такие вещи цельный лимон просить незазорно, а может и полтора…

— Мадам, — пришлось на корню пресечь попытку влезть не в своё дело. — Тут общественность интересуется, а не просрочено ли у вас разрешение на торговлю?

— Что? — сбилась с мысли незваная советчица.

— Советская милиция, извиняюсь, в курсе вашей противоправной деятельности?

— Не…

— А если нет, так и не мешайте занятым людям!

— Господи! — в голосе продавщицы впервые прорезается что-то похожее на эмоцию. — Как же я устала от всего этого! Да берите вы что хотите, только оставьте меня в покое…

В общем, через минуту я стал владельцем бритвенных принадлежностей, пульверизатора с остатками одеколона и ещё одной интересной штуковины, непонятно как оказавшейся в вещах покойного. Небольшая, сантиметров тридцать длинною рукоять из китового уса, с одной стороны которой прикреплён кожаный мешочек, заполненный свинцовой дробью. Предназначалось сие нехитрое устройство для вразумления ближних, причём так, чтобы не оставлять следов. В моём случае для самообороны.

После недавних событий я решил всерьёз озаботиться своей безопасностью. Бедного музыканта обидеть может всякий дурак, особенно если у него имеется револьвер или хотя бы нож. У меня огнестрельного оружия пока нет, и не предвидится, тыкать разного рода злодеев острыми предметами я тоже не готов, а вот благословить от всей души по загривку вполне сумею. Но главное, не повредить при этой процедуре пальцы, мне ими ещё деньги зарабатывать!

Что ж, кажется, на сегодня всё. Вообще-то, я приходил не столько за продуктами, сколько в надежде наткнуться на какой-нибудь стоящий музыкальный инструмент. Лучше всего гитару!

Вот уж без чего, как без рук. Работа тапёром помогает разрабатывать пальцы и вообще, как сказали бы геймеры из моего времени, прокачивать музыкальный скилл, но всё время заниматься этим не хочу. Я — птица вольная, мне свобода нужна!

Пока что ничего подходящего не попадалось. Либо какое-то барахло, с трещинами в корпусе и оттого с ужасным звучанием, либо… деревенские гармошки и балалайки! Впрочем, стараюсь не терять надежды и смотреть в будущее с оптимизмом, вот только получается откровенно плохо…

История никогда не была моим любимым предметом, но кое-что всё же запомнилось. Сейчас вокруг меня август 1922 года. Победившие с огромным трудом в Гражданской войне большевики немного ослабили гайки, но точно знаю, что это ненадолго. Скоро они начнут строить СССР — страну, в которой я родился. Коллективизация, Индустриализация… Репрессии…

Я, конечно, прекрасно понимаю, что тысячу пятьсот миллионов лично расстрелянных кровавым тираном — изрядное преувеличение, но проверять на себе насколько эта цифра расходится с реальностью почему-то нет ни малейшего желания… Хочется хорошо и по возможности комфортно жить, любить красивых женщин, играть любимую музыку. Как-то не очень эти мечты вписываются в «построение социализма в отдельно взятой стране», не находите?

Мне приходилось читать романы про попаданцев, угодивших в прошлое и помогающих Великому вождю строить Красную империю, но они все либо инженеры, либо военные, а я всего лишь простой музыкант. Кабацкий лабух… У вашего покорного слуги нет ни малейшего представления, как устроена атомная бомба или дизель от Т-34. Не смогу объяснить военным, почему нужно принимать на вооружение автоматы под промежуточный патрон, а на танке просто необходима командирская башенка…