Новоселовка была маленькой деревушкой, находящейся в стороне от торных дорог, настолько не интересной никому кроме собственных жителей, что за все время Гражданской войны, бушевавшей на просторах некогда великой Российской империи, её ни разу не занимали ни белые, ни красные. Даже вездесущая продразверстка добралась сюда лишь раз, да и то ненадолго. Собрали все, что нашли в убогих амбарах, провели для несознательных селян митинг, в котором разъяснили требования текущего момента и неизбежность мировой революции, после чего по-быстрому собрались и уехали.

Правда, далеко они не ушли, и ближе к вечеру, когда небольшой отряд почти добрался до города, на них налетели не то бандиты, не то непонятно как сюда забравшиеся белоказаки, и больше их не видели. Впрочем, в те времена подобные истории случались сплошь и рядом, а потому никто особо не удивился.

Казалось, время в здешних местах остановилось. Где-то далеко сходились грудью конные лавы, трещали пулеметы, гремели взрывы, произносили пылкие речи ораторы, а в забытой богом и начальством деревушке все оставалось по-прежнему, как будто и не было никакой революции и войны.

Но вся эта идиллия продолжалась, пока в Новоселовку не нагрянули какие-то вооруженные люди. Большинство из них были конными, а остальные устроились на заполненных всяким скарбом телегах. Одеты кто во что горазд и точно так же вооружены. Винтовки или карабины имелись примерно у половины, у остальных обрезы. Еще двое совсем безоружны и судя по отсутствию сапог, разодранной одежде и синякам — пленные.

Главарь их — коренастый крепкий мужчина в великоватом для него френче, на плечах которого еще виднелись следы погон, объявил местным, что если ему и его людям будут добровольно предоставлены кров, продукты и самогон — никаких репрессий не последует. Ну, а если нет, то не обессудьте, граждане, времена нынче тяжелые. Селяне в ответ долго не размышляли, отдав все, что от них требовалось, попрятали заодно девок.

— Сарай у тебя крепкий, хозяин? — мрачно осведомился главарь бандитов, а никем иными эти люди быть не могли, у хозяина выбранного им для постоя дома, и не дожидаясь ответа, велел, — открывай!

Терентий, худой сорокалетний мужик с всклокоченной бородой, не стал спорить и отворил широкую створку. Внутри пахло сеном, пылью и мышами.

— Краснопузых сюда!

Подручные живо стащили с телеги двух пленников в линялых гимнастерках и без церемоний затолкали их внутрь. Один из них явно был ранен или контужен, потому что, сделав пару шагов, упал прямо на земляной пол и затих, а второй — совсем еще молодой парнишка забился в угол и сжался в комок, обхватив руками колени.

На некоторое время их оставили в покое. Откуда-то снаружи доносились людские разговоры, ржание коней, затем потянуло запахом пищи. Мальчишка все еще сидел в углу, когда его товарищ вздрогнул и резко сел.

— Ох, ё, — пробормотал он, схватившись за голову, и с удивлением обнаружил на неровно стриженой голове повязку из грязных бинтов.

— Это еще что? — удивленно спросил он, и только после этого огляделся. — Твою ж мать, а где я?

— Вы очнулись, товарищ? — робко спросил его второй пленник.

— Чего⁈ — удивленно протянул раненный, явно не понимая, где он находится. — А где Фельдман?

— Т-товарищ Фельдман? — переспросил, заикаясь от испуга мальчик. — Наверное, в Спасове.

— А мы где?

— В Новоселово.

— Никогда не слышал… а какой хрен нас сюда занес?

— Вы совсем ничего не помните?

— Ну, не то чтобы… ресторан помню, программу откатали, потом клиент попросил у него на хате слабать…

— Вы все еще бредите, — шмыгнул носом паренек, как будто собирался заплакать, но в последний момент сдержался.

— А почему ты весь изодран? И я, кстати, тоже…

— Нас бандиты захватили. Товарища Лукина убили, остальных тоже. А Машу… Машу… все… сразу…

Видимо последние воспоминания доконали мальчишку и он, уже не стесняясь, заревел, размазывая слезы по чумазому лицу.

— Товарища Лукина, Машу, что за бред? — недоверчиво переспросил раненый. — Слушай, а я кто по-твоему?

— Вы-вы, красноармеец демобилизованный, — сквозь всхлипывания ответил тот. — К нам случайно прибились, а фамилию я не помню!

Хм. Демобилизованным мне быть приходилось. Лет двадцать назад. Правда, армия называлась не Красной, а Российской, но это ладно. Фамилию и имя я несмотря на гудящую после вчерашних событий голову помню точно. Николай Зотов. Родился и вырос я как раз в Спасове, это такой маленький городок на… короче, вы все равно про него раньше не слышали! Отучившись для начала в школе, а потому недоучившись в институте, я угодил в армию, где получил массу «полезных» навыков и намертво прикипевшую ко мне кличку «Лабух».

Все дело в том, что я с детства любил музыку. Правда, не всякую, в чем очень скоро убедились родители, попытавшиеся отдать меня в музыкальную школу. Увы, ни Лист, ни Гайдн вместе с фортепиано с кларнетом не привлекли юного меломана. Но вот дворовые песни под гитару — это мое! Нет, на пианино я тоже немного могу и даже на аккордеоне, но главное, конечно, гитара! Именно она помогла мне пережить армию и все последующие годы.

Впрочем, это все было очень давно. С тех пор я много где побывал, много кем работал. Был менеджером, гидом, пел в ресторанах, вел корпоративы и даже как-то тренинги личностного роста, но, куда бы ни заносила меня судьба, всегда со мной был мой инструмент. Вот и после возвращения в Спасов, тоже пришлось.

Вообще, я не собирался сюда возвращаться! Просто умер мой дядя, оставивший мне в наследство свой старый домик. Я почти успел на похороны, постоял у невысокого холмика, выражая скорбь, которой нечувствовал, и конечно же не избежал встречи со старыми друзьями вроде Сени Фельдмана. Он, кстати, и предложил мне халтурку. В его ресторане праздновал свой юбилей, скажем так, один местный авторитетный руководитель. Все бы ничего, но современную музыку он не жаловал, а музыканты, подрабатывавшие у Сени, ничего другого не умели.

— Колек, — убеждал меня бывший приятель, — для тебя же это тьфу! Ты же на гитаре почти Паганини! И блатняк весь как отче наш знаешь!

— А твои что, совсем деревянные? — попробовал возразить я, помня, что школьный приятель еще отроческие годы славился никем так и не превзойденным искусством подставы.

— Ромка запил, — признался Фельдман. — Он все может, но не в таком состоянии.

— И капельницы поставить некому?

— Не, он у меня человек творческий, тут полумерами не обойдешься. Только выводить потихоньку и кодировать. В седьмой раз…

— Ого!

— Да, брат. Вот с такими людьми приходится работать.

— Сколько?

— Пять тысяч! — выдавил он из себя и с надеждой посмотрел мне в глаза.

— Сеня, это несерьезно! — поморщился я в ответ. — Мне за вечер очень давно меньше двадцатки никто не предлагает и это не считая чаевых!

— Коль, ну это тебе не Москва! — возмутился школьный приятель.

— Так и выступать надо не перед пьяными нефтяниками!

— Хорошо. Только моим не говори,

В общем, мы сговорились. Программу я составил сам, спел хорошо, на что явно указывала постоянно увеличивающаяся пачка купюр за пазухой. Юбиляр оказался человеком по своему щедрым, его гости тоже старались не отставать, песен заказывали много, а Сеня, глядя как они мне башляют морщился так, будто это были его кровные. Потом, заказчик пожелал продолжить в своем загородном доме и это, как вы понимаете, была не просьба.

Возник вопрос с аппаратурой, но мигом почуявший поживу Фельдман, тут же вызвался меня подвезти, тем более что все эти усилители и прочее добро было его собственностью.

— Талант у тебя Колек, — с ноткой легкой зависти в голосе сообщил Сеня, садясь за руль.

— А трезвого водилы нет? — С сомнением посмотрел я на его раскрасневшуюся физиономию.

— Не боись! — отмахнулся тот. — У нас все схвачено! Менты нам честь отдавать будут.