— Вот оно что…

— Вы знаете это место?

— Скорее знавал его хозяина. Причём, ещё в те далёкие времена, когда он был не то что Сахаровичем, но просто Цукерманом. Знаете что, могу гарантировать, как только станете членом «Мосэстрады» мгновенно получите комнату в общежитии работников культуры! Там возможно, не так комфортно, но никто не станет драть с вас три шкуры.

На самом деле, это было и впрямь очень привлекательное предложение. И его стоило принять, если, конечно, сегодняшняя неудача не озлобит компетентные органы. А пока…

— Постойте, господин артист! — остановил меня на улице плотный субъект в надвинутой на глаза кепке. — С вами хотят поговорить…

[1] «Моя Марусечка» Муз. Герда Вильнова сл. Петра Лещенко.

[2] «Я возвращаю вам портрет» Муз. Е. Розенфельда. Сл. Н. Венгерского.

[3] В нашей истории Розенфельд написал эту мелодию в 1939 году.

Можно было, конечно, сказать, что не хочу никого видеть и уж тем более разговаривать, но упершийся в бок ствол нагана почему-то отбил всякое желание возражать. Пришлось дойти вместе с незнакомцем до извозчика и отправляться в полную неизвестность.

Дом, куда меня привезли, оказался чем-то похож на жилище родственников Куницыной. Такие же бревенчатые стены на кирпичном основании, маленькие окошки со ставнями, крытая железом крыша. Разве что внутри тесных комнат не радушные родственники, а крепкие мужики с угрюмыми лицами, в фигурах которых ещё можно было угадать военную выправку.

— Добрый вечер, господин Семёнов, — без особой радости в голосе поприветствовал меня Болховский. — Или предпочитаете именоваться Северным?

— Вы пригласили меня, чтобы это выяснить?

— Нет, разумеется, — чуть скривил губы Жорж. — Нам нужно поговорить.

— О чём?

— В первую очередь, о Марье Георгиевне и наших с вами непростых отношениях.

— Нет у нас с вами никаких отношений!

— Хорошо бы, если так. Но вы зачем-то сочиняете и поёте жалостные песни, да так, что на всех московских углах только и говорят о вашем расставании. Полагаете, Маше приятно слышать все эти разглагольствования и сплетни?

— О, господи! Скажите, Юрий, как вас там…

— Андреевич!

— Вы, правда, думаете, что эта планета крутится исключительно вокруг вас и мне больше нечего делать, как страдать по покинувшей меня мадемуазель Куницыной? Это просто песня. Очень хорошая и просто обречённая стать популярной! Но не более…

— Не знаю, — смешался бывший офицер. — Может вы и правы. Однако мне почему-то кажется, что у Марьи Георгиевна ещё имеются к вам чувства. Оно и неудивительно, я долго отсутствовал, а вы, напротив, были рядом…

— Предлагаете жить втроём?

— Слушай, ты… — дёрнулся оскорблённый в лучших чувствах Болховский.

— Для тебя, морда белогвардейская, Николай Афанасьевич!

— Если бы я не обещался Маше, то пристрелил теперь же, как бешеную собаку!

— Не гони, фраер! Если со мной что-то случится, начнутся поиски. Станут шерстить ближайшее окружение и выйдут на Куницыну. А там и до тебя недалеко…

Некоторое время мы мерялись взглядами, категорически не желая уступать друг другу. Но тут открылась дверь, и в неё заглянул человек привезший меня. Жорж на минуту вышел и о чём-то с ним пошептался, после чего вернулся совсем другим человеком. У него даже изменилось выражение лица.

— Николай Афанасьевич, мы не с того начали и, кажется, наговорили друг другу лишнего.

— А теперь поцелуемся и расстанемся друзьями?

— Скажите, вы, правда, хотели бы покинуть СССР? — не обращая внимания на издёвку, спросил Болховский.

— О чём это вы?

— Бросьте! Мне Маша рассказала о вас всё.

— Да ладно!

— Ну, или почти всё. Просто мне интересно, вы воевали на стороне красных, а теперь не желаете жить в стране, которую сами создали?

— Что-то я не помню, чтобы делился с мадемуазель Куницыной подобными идеями, — осторожно ответил я, и вдруг вспомнил, что Маша была довольно-таки близка с Фимой Востриковой, более известной под псевдонимом Корделия.

Чёрт возьми, у этих подружек между собой вообще секретов не было⁈

— Тем не менее, такие планы у вас есть.

— Боюсь, вас неправильно информировали. Пока мои намерения не идут дальше гастролей.

— Позвольте осведомиться, зачем?

— Странный вопрос. Людей посмотреть, себя показать. Денег заработать…

— Отлично. А что, если мы можем быть полезны друг другу?

— Сомневаюсь.

— Напрасно.

— Может быть, вы перестанете ходить вокруг, да около и, наконец, скажете, что вам от меня нужно?

— Видите ли, — помялся Жорж. — У нас, точнее у меня, сейчас некоторые затруднения со средствами. Мария Георгиевна вызвалась помочь, но, к сожалению, ей для этой цели необходимы вы. Надеюсь, вполне понятно, что если бы не эти щекотливые обстоятельства обстоятельства, наша встреча никогда не состоялась?

— Вы так и не ответили на самый главный вопрос.

— Какой?

— Мне это всё зачем?

— Сразу после окончания дел мы с Машей покинем совдепию… и можем поспособствовать вашему отъезду.

— В чемодан положите?

— Более того, — снова проигнорировал ехидство Жорж. — У нас есть кое-какие связи в среде эмиграции. С их помощью вполне возможно, как организовать ваши концерты, так и сорвать их. Понимаете, о чём я?

— Не совсем.

— На каком языке планируете петь за рубежом? Полагаю, всё-таки на русском. Так что большинство ваших зрителей составят люди, вынужденные бежать от ужасов большевизма. Полагаете, им будет приятно узнать, что для них поёт красный конник?

— Так всё равно узнают…

— Всякое дело можно представить по-разному. Если искренне заблуждавшийся человек вынужден покинуть бывших товарищей и родину, это одно. И совсем другое, если фанатичный враг прибыл с целью пропаганды…

— Допустим, я соглашусь. Дальше что?

— Да ничего особенного. Вы с Марьей Георгиевной дадите какое-то количество концертов концертов, возможно, посетите с ними несколько городов. Я же, тем временем, разберусь со своими финансовыми вопросами и организую нам всем выезд.

— Десять тысяч.

— Что, простите?

— Вам это будет стоить десять тысяч долларов. Не хотелось бы, знаете ли, оказаться за границей без гроша в кармане.

— Откуда они у меня?

— Так вы всё-таки врали Маше на счёт своего богатства?

— Я имею ввиду, что у меня нет американской валюты, — ледяным тоном пояснил Жорж.

— Фунты стерлингов тоже подойдут.

— Это будет совсем уж несуразная сумма.

— Вы так мало цените возможность выбраться из СССР с Машей?

— Хорошо, — с каменным выражением лица ответил Жорж. — Вы получите свои деньги. Французские франки вас устроят?

— Годится!

Что же, несмотря на все трудности, первая часть задания от людей с горячим сердцем и холодной головой выполнена. Контакт установлен, осталось подвести к ним специально обученного человека и вуаля! Можно чувствовать себя свободным. На какое-то время…

Вернувшись к себе в гостиницу, я завалился спать, а утром, как и следовало ожидать, меня навестил Артур Христианович.

— Как спалось? — благожелательно улыбаясь, осведомился он.

— Как младенцу. Всю ночь кричал и под утро обкакался! — хмуро буркнул ему в ответ.

— Что? — изумился тот, а когда до него дошёл смысл, жизнерадостно рассмеялся. — А вы весёлый человек!

— Обхохочешься!

— Куда пропали после концерта?

— А вы, точнее ваши люди, разве не следили за мной?

— Нет. Опасались раскрыть вас.

— Подошел какой-то хмырь с револьвером и отвёз меня на встречу с Жоржем.

— Значит, ваш план удался! Что было дальше?

Выслушав рассказ о моих приключениях в логове шпионов, чекист на минуту задумался, после чего спросил.

— Как вы думаете, зачем им это нужно?

— Даже не знаю. Поначалу думал, что этот Жорж — обычный альфонс, а теперь мне кажется, что ему и впрямь нужно проехаться по России, не привлекая к себе внимания.