Возле дверей нас встречает мой бывший муж и его адвокат. Стас окидывает меня презрительным взглядом и шипит: До чего без меня докатилась, на бомжиху похожа.

Но мой адвокат быстро пресекает всяческие поползновения в мою сторону.

И мы входим в зал. Нас рассаживают по разные стороны, а адвокаты садятся с краю, словно стараются отгородить нас с мужем друг от друга.

Наши адвокаты выступают друг за другом, доносят до суда свои аргументы, показывают бумаги. И я чуть не падаю в обморок, когда озвучивают итоговую сумму раздела по имуществу. И это только имущество! А еще бизнес. Оказывается мой муж на попе ровно не сидел. Он приобретал квартиры у нас в городе, но и в Москве успел купить пенхауз. Я лишь глазами хлопаю.

А дальше идет раздел бизнеса. За последние несколько лет компания поднялась и выросла в цене. И хоть мой муж кричит, что это все он развивал, но, кажется, у судьи совсем другой подход к этому.

К концу заседания мой муж уже понимая, что ему не избежать раздела, вдруг объявляет, что хочет помириться со мной и против развода.

Судья, вздохнув, дает нам месяц на примирение.

Рашид морщится, но ничего не говорит, только ободряюще хлопает меня по руке.

Мы выходим на улицу. Стас, хоть и просил время на примирение, пролетает мимо меня, как мимо статуи. Словно я сейчас не стаю на этом крыльце. И я для него никто.

— Мы арестуем ему счета, чтобы не увел деньги на сторону, — говорит Рашид.

— Мне уже все равно. Я не хочу мириться, я хочу развод, — упрямо повторяю.

— Но судья не мог вынести другого решения, так как одна из сторон попросила время на примирение. Ясно, что оно ему нужно совсем для другого, — Рашид спокоен, как скала. — Давай я тебя увезу домой.

— Я сама.

— Прости, но ты в таком виде, что тебя в транспорт не пустят, а таксист в машину не посадит.

Да. Еще та красавица.

Рашид уже было посадил меня в машину, как к крыльцу подкатил минивен Веры.

— Васька, — кинулась Вера мне на шею.

— Вер, нас не развели, — обнимаю я Веру, а та с удивлением смотрит на Рашида.

— Вторая сторона попросила время на примирение, — кивает головой Рашид.

— Вот сучёныш, — шипит Верка. — Специально нервы крутит. Ну, ничего, ничего, я ему-то морду подправлю.

И мы прощаемся с Рашидом и идем к ней в авто.

— Чего делать будем? Я уж думала сегодня отпраздновать твой развод.

— Вер, надо мне что-то из одежды прикупить недорогое, а то вся одежка у меня в коттедже, я боюсь туда ехать.

— Давай, знаю одно место.

Мы быстро добираемся до торгового центра, и заходим в самые большие магазины, где продают одежду масмаркет.

Накупив мне футболок, прикупили еще одно платье и летние брюки. Я надеюсь, что к осени мы уже разберемся с разводом, и я вывезу из коттеджа всю свою одежду.

Но, не успев выйти из торгового центра, я натыкаюсь на одну из жен крупных чиновников, с которой часто контактировала на благотворительных аукционах и приемах.

— О, Василиса, привет! Слышала твой с тобой разводится, — делает большие глаза Снежана. — Неужели вы не помиритесь.

— Вообще-то я с ним развожусь, а не он со мной. И не помиримся, — смотрю на фифу, а у той сомнения в глазах, никак мой муженек наплел что-то.

— А мне он сказал, что разводиться с тобой, потому что ты не можешь родить ему наследника. А еще говорил, что тебя с мужиком с каким-то засек, ты ему изменяла, — Снежана хлопает ресницами.

— А он не рассказывал случайно, что сам «стреляет холостыми», поэтому у него ни одна из его любовниц родить не смогла, — влезает в разговор Вера.

Я хватаю Верку за руку и волоку на выход. Еще не хватало нам сплетни разводить.

Волоку ее в алкомаркет.

— Нет, ты погляди на него, сучонок кривоногий, — ругается на всю улицу Вера. — Родить, видишь ли, ему не смогла, да у него сперма мертвая.

— Как сперма мертвая? — пугаюсь я.

— Некрозооспермия, более пятидесяти процентов сперматозойдов в эякуляте не живые, олигоастенотератозооспермия — этот диагноз ему поставил его лечащий врач. Васька, он пытался лечиться, это было десять лет тому назад.

— Но мне он говорил, что не лечился, так как у нас с ним детей не могло получиться.

— Тебе говорил одно, а сам бегал по докторам, хотел видать заделать деток на стороне, — хмыкает Вера. — Но диагноз у него не дает ему много шансов. Скорее всего, у него так и не получилось. Если только он не прибегнул к ЭКО.

— Но ЭКО не делают не женатым?

— А что ему мешала представить свою бабу женой?

Я тихо выдыхаю. Сдуваюсь, как шарик. Правда, если мы не могли родить через ЭКО. Что мешала попробовать ему это проделать с другой женщиной. И может сейчас где-то по земле бегает его ребенок. А я тут понимаешь сидела, как дурочка с переулочка, и наглаживала ему рубашки, ожидая его появления с очередной командировки.

Мы идем с Верой в магазин, закупаемся продуктами, а то у меня в холодильнике шаром покати. И едем ко мне домой.

У подъезда нас останавливают старушки. Им делать нечего, на лавочке сидят. Поэтому с дотошностью следователей расспрашивают нас, кто мы и в какой квартире живём. Потом смилостивившись, с удовольствием принимают от нас угощение.

Распрощавшись с бабулями мы поднимаемся ко мне в квартиру.

Ключ поворачивается в замке не с первого раза, что-то заело его. Мне это показалось странным, так как до этого с ним все было нормально.

Я делаю шаг в темную прихожую и спотыкаюсь о что-то мягкое и тяжелое.

Включаю свет?! И дико начинаю орать, потому что в моей прихожей лежит труп.

Прямо возле двери лежит труп моего мужа!

Я его узнала сразу, как только включила свет.

Он не успел переодеться, был в том же костюме, что и на заседании суда. Почему-то обратила внимание на ботинки. Они были коричневые, а его костюм серым. Он всегда очень внимательно относился к выбору одежды, все должно было быть в тон, а тут такое не комильфо.

Правая рука его была вытянута вперед, и на ней поблескивало обручальное кольцо. Он его не снял!

Почему-то именно этот факт меня больше всего задел. Стало нехорошо, словно это я его предала, а не он меня.

Голова трупа, я не сомневалась, что он мертв, была залита кровью, а на затылке была рана.

Он умер!

Сейчас мне было страшно, но даже сквозь страх, пробивался вопрос: Как он узнал, где я живу? Почему он убит у меня в квартире?

— Аааааааа, — вдруг раздается позади нас. — Убили! Убийцы!

Это бабке, что сидела на скамеечке подле подъезда, вздумалось подняться в квартиру. А тут мы. И не сотрешь!

Труп, кровь и две девки. Только молотка в руках не хватает, руки по локоть в крови, да брызг по стенам. Эта картинка появилась в моей голове. Мне бы сейчас в руки окровавленный топор. И я склоняюсь над забитым до смерти телом своего мужа.

Ой, не то у меня в голове!

Верка делает шаг вперед.

— Отойди, Вась, я проверю пульс, — голос ее глухой.

Она садится на корточки, чтобы не забрызгаться кровью, осторожно прижимает два пальца к сонной артерии. И машет головой из стороны в сторону, давая понять, что перед нами точно труп.

Потом встает и набирает на телефоне экстренную службу, вызывая скорую и полицию.

Бабка отмирает и тихонько, словно боясь потревожить убитого, спрашивает: А это не вы его, девоньки?

— А вы думаете, мы бы успели? — насмешливо спрашивает Вера. — Пять минут назад с вами говорили, потом поднялись наверх и забили мужика до смерти.

Полиция появляется на удивление быстро, быстрее, чем скорая.

Спрашивает наши документы, интересуется, узнали мы труп. Конечно, узнали, этот труп буквально пару часов назад со мной в суде разводился. И только они узнали про развод, тут же мертвой хваткой цепляются ко мне. Ну як же! У меня же ж есть мотив! Тюфу! Никого искать не будут!

— Нет у меня мотива, — отфутболиваю я следователя. — Нас бы так и так развели через месяц. А вот у него мотив был меня убить, так как я бы забрала половину его бизнеса.