Адриан неделю назад

Несколько метров, отделяющие меня от кареты, показались мне вечностью. Толпа зевак смотрит, шепчется, кто-то бранится. Мелькают лица знакомых, покупателей моей конторы, вон стоит торговка, у которой я брал молоко и так тщательно следил за чистотой кувшина. Женщина поймала мой взгляд, сочувственно покачала головой. Как противна моей гордости эта людская жалость.

Не смог терпеть, тряхнул головой, силясь завесить лицо волосами, опустил взгляд к мостовой. Только бы ничего больше не видеть и не слышать. Пусть меня увезут куда-нибудь далеко, где я ни с кем никогда не встречался. Будто в насмешку стражник произнес где-то рядом.

— Волосы нужно срезать в половину длины, будут мешать при оценке.

— Но позвольте, я ведь эльф. Мы всегда…

Тычок в спину, очередная вспышка боли, идущая от ошейника.

— Раб должен молчать, если вопрос ему не задавали.

Постарался сдержать рвущиеся наружу эмоции. Действительность кажется сном, нелепым кошмаром. Карета разделена на грузовые отсеки и пассажирскую часть. Стою в недоумении, пытаясь осознать куда мне надлежит садиться, чтоб только не получить наказание прямо сейчас на глазах у толпы. Стража впихнула меня в крошечную каморку сзади, в которую нормальные эльфы грузят багаж.

Тряска, затёкшее в неудобном положении тело, сидеть на полу и дико, и неудобно. Хоровод мыслей, одна беспросветней другой. В Край Тумана на родину мне не пробиться сейчас. Да и как я смог бы сознаться в том ужасающем положении, в котором сейчас очутился? О таком позоре добровольно не сообщишь никому и никогда. Уж лучше смерть.

Рабское клеймо, ошейник, а впереди меня ждут оценка, торги. Глупость какая, как такое может произойти со мной? Что сейчас делать? Как я могу избежать, вроде бы, неизбежного? Раньше надо было думать. В конторе ведь было окно, а на поясе у меня висел нож. Почему я не сообразил, как только не догадался? Может, есть еще шанс попытаться бежать?

Вывели из кареты напротив входа в какой-то павильон, похоже, это невольничий рынок. С какой брезгливостью я раньше проходил в подобных местах, стараясь ускорить шаги, чтобы даже запах рынка не смог омрачить моего носа.

— Чего стоишь, раздевайся.

— Я?!

— Ну не мы же! Мы-то свободные. Как тебя оценивать будут в одежде?

— Нет.

Стражники двинулись на меня, ошейник не дал возможности сопротивляться свободным. Стою, принужденный замереть, а внутри клокочет ярость вперемешку с диким стыдом. Тонкая ткань рубашки сорвана, брызгами разлетелись костяные пуговички с искусными знаками рода. Грубые руки силятся справиться со сложной застежкой штанов. В результате в ход идет нож. Треск ткани и брюки слетели. На мне не осталось ничего, скрывающего наготу, кроме тонких нижних шорт. Щеки залило краской, пытаюсь хоть как-то прикрыть лицо волосами. Еще одно движение лезвия, и волосы укоротились до лопаток. Кто я теперь? Все еще я или уже просто раб? Лишенное воли изящное тело?

— Этот? — из павильона вышла какая-то женщина. Куда спрятаться, как скрыть наготу?

— Он самый.

— Девственник?

— Да, нужно держать отдельно до торга.

— Это еще пять дней. Какой стеснительный, вы только посмотрите, прелесть какая. Ошейник не жмет? Что-то он слишком алый.

Женские руки по-хозяйски ложатся на плечи, горячие пальцы стремятся откинуть волосы, залезть под ошейник. Попытался хоть как-то увернуться от касаний, не вышло.

— Нормально, не туго. Уведите его. Пятый отсек, дверь налево. И заприте получше, чтобы никто не пробрался к этому красавчику.

Просторный павильон, всюду снуют представители разных рас. На всех надеты ошейники, из одежды только рубашки и брюки. Я в своих шортах вызываю смешки и грубые шутки. Так и хочется оправдаться, но перед кем? Перед этими? Или я теперь тоже всего лишь один из них? Узкий коридорчик и ряды не то крошечных комнат, с решетками вместо дверей, не то клеток со стенами-перегородками вдоль этого прохода.

Большинство пустует. В некоторых по одному сидят красивые мужчины. Краем глаза заметил светлого эльфа, тот вальяжно полулежит на какой-то подстилке и вертит во рту соломинку. На меня даже не поднял взгляда. Полуглумливо стражник сказал: "Прошу", раскрывая передо мной дверь.

Тонкая подстилка, кувшин воды, какая-то серая каша в миске. Как это все может происходить со мной? Нечем даже прикрыть наготу.

— Новенький? — раздалось откуда-то из-за стенки.

— Это вы мне?

— Ты, здесь все говорят друг дружке «ты».

— Где мы?

— Что именно тебя интересует? Географически мы в столице Империи. Фактически на невольничьем рынке. А если еще точнее, то в отделе для элитных рабов. Нас держат отдельно, чтобы до торга никто не испортил наши шкуры.

— Я бы отбился.

— Не факт. Меня тоже тут держат, как видишь. А я снят с тяжелых работ. Эх.

— За что?

— Пожелание лучшей жизни от бывшего господина. Если повезет, продадут в охрану какой-нибудь богатой дамочке, ну или еще куда. Может, даже в бордель. Было бы неплохо, а?

— Куда?! Уж лучше в наемники! Я неплохо владею мечом и великолепно стреляю из лука! Да даже в гладиаторы один на один с любым зверем.

Сосед за стенкой расхохотался.

— Ну и дурак, — произнес он сквозь хохот. Много ты понимаешь в этой жизни. Ешь кашу, а то неизвестно, когда еще принесут. Или, наоборот, заставят жрать, если ты слишком тощий.

— Благодарю, я как-то не слишком голоден, — ведь не скажешь, что в горле стоит ком, а самого и вовсе трясет от стыда за собственную неосмотрительность, откровенную глупость и неуемную гордость. Что мне стоило прислушаться к тому человеку утром?

Я сел на подстилку, поджав колени к своему подбородку и стараясь укрыться остатками гривы волос, обезображенной стрижкой.

По коридору разнеслось эхо громких шагов.

— Должно быть, по твою душу, — раздалось из-за стенки. — Не ерепенься, если это, конечно, к тебе.

За решеткой двери возникли двое.

— Этот?

— Вставай, покажись.

Ну уж, нет. Лучше я сдохну. Еще ниже опустил я голову.

— Он такой стыдливый или настолько строптивый?

— Думаю, и то, и другое сразу. Эй, вставай быстро.

— Нет.

— Эльф, одно слово. Мне пригласить стражу или сам встанешь? Могу подчинить ошейником.

Я промолчал.

— Отпирайте, так посмотрю. Думаю, обойдемся без стражи, не похож он на полного идиота.

Открываясь, лязгнул засов. Шаги оборвались вплотную ко мне.

— Встал, живо.

Я решил подчиниться, вдруг да это последний шанс, на который расщедрилась судьба.

Резко встал и попытался сдернуть нож с пояса вошедшего мужчины. Магией меня откинуло и будто бы приковало к холодной стене, от удара лязгнули зубы.

— Ну и дурак, — прошипел мужчина. — Пишите, сложение атлетичное, мускулатура развита хорошо, пороков развития нет. Развернись спиной, ай, проще уж магией, чем словами.

Рывком меня развернуло спиной к вошедшим мужчинам.

— Тут тоже все хорошо. С моей стороны претензий нет.

— Белье снимать будете?

Я забыл, как дышать.

— Нет, слишком много мороки, да и что я там нового увижу. Пусть этим занимаются покупатели, впрочем, им вряд ли дадут его трогать до продажи. Невинен и строптив. Никто не захочет рисковать ценным лотом.

— Может, пригласить сразу мадам Доржэль. До общих торгов, я имею в виду.

— Думаете, стоит? Хотя, почему бы и нет. Отправьте ей маячок. Текст я сейчас надиктую. Свободен, можешь садиться. Хорош! Характер бы еще помягче. А с виду, смотрите какой робкий, будто бы сам себя стесняется, и как при этом роскошно сложен. Ни добавить, ни убавить. Эх, трогать нельзя, сразу собью цену вдвое, если не втрое.

— И то верно, — хмыкнул страж, выходя.

— Повезло тебе, ушастый, — донеслось от соседа за стеной.

— В чем?

— Трогать не будут, даже на торгах. А может, и вообще, без них продадут.

— К-куда продадут?

— А вот этого я тебе не скажу, сам не знаю. Не понял.

Шерли