На самом деле, шведский король уже хотел более решительного участия его государства в делах России. Подрастает сын, почему бы ему и не стать русским царем. Если убрать Дмитрия Ивановича, но у соседей разверзнется еще больший династический кризис. Там просто уже мало осталось знатных родов, которые могли бы выставить своего царя. Ну, если убрать Скопина-Шуйского, что сделать не так уж и тяжело, особенно на войне.

И тогда появляется Шуйский. Как-никак, но он был провозглашен царем. И вот этот боярин публично просит Швецию взять под свою защиту Россию. И все — огромные территории и необычайные ресурсы шведские. Швеция — истинная империя и никакая Речь Посполитая тогда не страшна.

— Хорошо! Увеличивайте свой корпус до двадцати пяти тысяч человек! — сказал король и поспешил удалиться — слова пастыря послушать сегодня важнее.

*………*………*

Городецк (совр. Г. Бежецк Тверской области)

22 декабря 1606 года. 16.10

Филарет спешил. Он прекрасно понимал, что гончии могут уже стать на след. Проснулась грозная кровь в царьке, казнил он уже немало людишек, в том числе и тех, кого Романов считал своими. Казнит и Филарета с женой и сыном.

К бегству митрополит был готов. Многое из своего имущества он, стараясь не привлекать внимание, продавал. Да, Годунов подпортил финансовое состояние Романовых, но не было учтено Борисом, сколь много Захарьевы-Юрьевы смогли нажить богатств во время единственного счастливого брака Иоанна IV Васильевича и Анастасии, которая и была в девичестве, как раз-таки, Захарьевой-Юрьевой. Много серебра, очень много, можно найти в закромах державы, когда государь столь влюблен, что и не думает бить по воровским рукам родственникам своей зазнобы.

Потом Романовы так же неплохо жили и добра наживали. Недаром у Филарета-Федора Никитича сотни дворян были на коротком поводке. Он вкладывал деньги в низовое и среднее дворянство, чтобы как-нибудь, когда-нибудь, но сказать свое веское слово. И эти низовые, которые ни опричные, ни знатные, а только лишь рядовые исполнители воли и тех и других, — это фундамент государства. Так думал Федор Никитич и не изменил своего мнения и во время сложнейшего перехода из Ростова в Городецк.

Нельзя было идти через крупные города. Там достаточно людей, которые быстро выдадут уже бывшего митрополита. А вот в Городецке находился один из дворян, кто должен быть лично предан Романову — Нарбеков Потап Дмитриевич.

Род Нарбековых был весьма плодовит и деятелен. Иван Грозный пусть и проредил представителей семейства, но многие просто затаились и предпочитали правдами и неправдами выгадывать назначения, по типу того, как и Потап Дмитриевич- подальше от столицы, но быть хозяевами маленького уголка державы. У него всего-то сотня воинов и то число увеличилось в связи с активностью в Новгороде шведов. Ну а соедини сотню Потапа Дмитриевича, да Норбекова Богдана Федоровича, иных братьев и дядьев, и вот — уже чуть ли не тысяча воинов.

— Храни тебя Бог, Потап Дмитриевич! — сказала инокиня Марфа, в миру Ксения Романова, и перекрестила богатырского телосложения мужчину.

Норбеков встречал Романовых, которые ранее отправили своего человека, чтобы разузнать и ситуацию в маленькой крепостице, и отношение коменданта Богом забытого острога Потапа.

— Что ты, матушка! — казалось, что Норбеков прослезится. — Я же со всем почтением и к тебе и к батюшке, владыке Филарету.

— Мишенька прихворал в дороге, ему бы тепла, да молока попить, — говорила Марфа, проходя в дом, куда уже внесли сына Филарета Михаила Федоровича Романова.

— Две коровы у нас есть, авось и на молоко сподобятся и сыну твоему и тебе. Да медок припасен. Бог даст, так выдюжит Михаил Федорович, — говорил Норбеков, закрывая двери самого большого дома в Городце.

— Пошли, Потап Дмитриевич, людей, кабы проведали дорогу до Торжка и подготовили нам постои! Серебра дам вдоволь, — повелительным тоном приказал Филарет. — И не по утру, а нынче пошли. Нам не более двух дней тут пребывать.

Норбеков кивнул и пошел прочь.

— Ты ему доверяешь? — спросила Марфа.

— Ксения, моя, Ксения… — Филарет приблизился к инокине.

— Ты говори со мной, но и только. Богу я дана, как и ты и неможно нам мужем и женой жить. Но говорить можно, — строго отвечала Марфа.

Филарет не стал настаивать. Он и сам был против мирского счастья, понимал и принимал, что такое постриг, но мужчина продолжал любить свою жену. А в ее присутствии начинал терять голову, ведь еще красивая баба.

— Доверяю ему. Когда в 1574 году и позже Норбековы попали под гневную руку Грозного государя, мне и батюшке моему удалось спасти многих из них, токмо двоих и казнили, после и серебра давал. Да и не мог он знать, что произошло в Кремле и что в Ростове, — задумчиво говорил Романов.

Марфа не удовлетворилась ответом, она не чувствовала себя в безопасности.

— Как мыслишь, Ксеня, а хмельного выпить для сугреву в рождественский пост путнику — не сильный грех? — спросил в шутливой манере Филарет.

— Ты митрополит, это тебя, владыко, и спрашивать, — улыбнулась Марфа. — Иди выпей, отмолишь!

Филарет нашел Норбекова не сразу, несмотря на то, что вся крепостица была не более двух сотен шагов в длину, но насыщенна строениями. Сотник метался по небольшой крепости и отдавал какие-то распоряжения. Филарет не преминул направить своих людей, поставив им задачу, чтобы те узнали, что именно приказывает Потап Дмитриевич. Ничего крамольно, на первый взгляд. Сотник приказал отправить разведку, закрыть ворота наглухо, меньше болтать, да ночью не спать, а бдеть.

Все приказы укладывались в понимание охраны или даже обороны. Перестраховывается комендант городка. Ну оно и понятно, нужно скрыть тайну пребывания Филарета в городке. А то, что Норбеков служит самозванцу… так можно приоткрыть тайну того, кто занял царский трон, чтобы сотник понял, что не истинному царю служит.

— Владыко! Ты чего на морозе, да без шубы доброй? — спросил Потап Дмитриевич, подбежав к Филарету.

— Пошли еще куда, токмо не в тот дом, где Марфа и сын. Хмельного возьми, кабы не захворать! — сказал Филарет и уже через десять минут, выгнав из одного из домов постояльцев-полусотенных, оба мужчины сели друг напротив друга.

— Я открою тебе, кто есть такой сидящий в Кремле, — сказал Романов, допивая кувшин меда.

— Не надо! — испуганно проблеял Норбеков.

— А ты не трусь, — усмехнулся Филарет-Федор. — Уже сильно скоро все мной сказанное будет известно. Так что не бойся!

Потап молчал. Его душило любопытство, он хотел потешить свое самолюбие тем, что прикоснулся к тайне из числа самых сокровенных. Но за такие знания чаще всего приходится отвечать. Будет ли, хоть мгновенье, сомневаться государь перед тем, чтобы убить носителя его тайны. Это опасность, но это и возможность стать многим больше, чем сейчас. Потап сомневался, но Филарет уже говорил.

— Грозный царь был набожным, но мог и лишком взять хмельного. К тому же охоч был до баб, аж жуть. Ему бы в поганское время с многоженством… Прости Господи… так вот… понесла одна баба от царя. Так-то всех баб после царя Малютины люди отслеживали, а тут вот… упустили. Я забрал ту полюбовницу цареву, да поселил у своих дольников Отрепьевых. Родился вот — этот царь нынешний. Думал прибить мальца, да токмо при рождении сильно он схож был с царем, думал, что и такой же вырастит, власы, взгляд. Нынче токмо что власы, да нос нешибко схожий, но это он, — Филарет взял другой кубок, уже с вином. — Я отдал мальца на воспитание Отрепьевым. И они проговорились ему, после, уже в отрочестве, что он царев сын. Поехали они в Новгород-Северский, далее к запорожским казакам, да там встретили их неприветливо, а Гришку Отрепьева, что был наставником при Димитрии… да мальца прозвали Димитрием… прибили. Вот и бежал царек, что нынче сидит в Москве, к Вишневецким, ну а далее проговорился он, заболев сильно, что царевич.