— Милка! Ты чего стоишь там? И где Демьях? — спросила Марья, жестом показывая жене воинского наставника подойти.

Милка тушевалась. Она не любила хвастаться, а тут придется рассказать и о том, что с Демьяхом специальная мамка, которую по слову государя, представили к брату. Могла она возгордиться и тем, что царь-император приказал выделить Милке отдельную горницу в женской половине дворца, недалеко от покоев царевны Ксении. Пусть это все было временно, и уже через две седмицы Милка с Егором отправится обживать новый дом в Тушино, но сейчас-то, чуть ли не боярыня.

Но она ничего такого не расскажет, скромность не позволит.

*………*………*

Я стоял в Успенском соборе со свечой в руках, хор прославлял благословлённое Богом супружество. Передо мной и Ксенией стоял уже бывший патриарх Иов и спрашивал у Ксении, подтверждает ли она, невеста, что имеет желание вступить в брак, и что оно свободное и непринужденное. Моя уже почти жена, сделав небольшую паузу, все-таки сказала «Да». Я отвечал ранее, решительно и без задержек. Думать нужно было до таинства, а не во время его.

Венчание, наверное, было «лебединой песней» одного из великих людей православной церкви, Иова, первого русского патриарха. Слепой, или почти слепой, Иов сам попросился провести обряд. Или он всегда был таким сентиментальным, или уже в преддверии скорого Божьего суда, стал таковым, но старик самолично хотел совершить таинство венчания Ксении Борисовны. Именно так, не я, государь, был причиной желания Иова, а его черноволосый, симпатичный, с пронзительными темными глазами, беременный осколок прежней жизни, эпохи, воспоминаниями о которой живет свои последние месяцы бывший патриарх.

— Дети мои, нужно жить в согласии, быть единым целым. Тебе, Ксения, чтить своего мужа и помнить, что жена есть суть ребро от мужа своего… — давал наставления Иов после окончания обряда венчания.

Теперь я муж. Второй раз в двух своих жизнях. Или даже первый, ибо в прошлой жизни хватило росписи в ЗАГСе и лишь целования иконы, которую, с подачи тамады, подавали родители. И то благославление родителей было уже в рамках шоу-программы. Сейчас же… не могу сказать, что я проникся ситуацией, но некоторое понимание серьезности и ответственности отчего-то появилось. Конечно, я понимал важность поступка и ранее, но более в государственном масштабе, как государь, сейчас же приходило понимание мужчины, мужа, будущего отца.

Мы с Ксенией выехали из Кремля, в сопровождении телохранителей по сторонам и со шлейфом из бояр и приближенных людей. На протяжении не сильно долгой поездки мы, молодожены, разбрасывали серебряные монеты и приветствовали людей.

Вопросы безопасности были очень важны. Сложно было придумать кирасу для Ксении, уже думал, чтобы она выезжала без нее. Тем более, что одежды, в которые обрядили мою жену были тяжелыми, жаркими, и я волновался за состояние беременной женщины, а еще и кираса. Но безопасность превыше всего. Именно поэтому и я был в кирасе и по бокам ехали телохранители, а маршрут следования был исключительно по широким улицам рядом с Соборной площадью.

Деньги, раскиданные мной и Ксенией, звенели по деревянным мостовым и скатывались между досками. Их найдут раньше, может, и дорожный настил разберут в поисках, но нельзя было оставить москвичей без такого жеста. Бочки хмельного не выкатывались, тонны мяса не жарились на улицах столицы, но хоть как-то должны же были запомнить жители Москвы венчание государя.

Проехались быстро, а денег раскидали больше тысячи рублей. Жаба давила нещадно, единственное, чем себя успокаивал, что все эти деньги войдут в торговый оборот Москвы и жители станут чуть богаче, следовательно, богаче будет и держава.

Был уверен, что после будет церемониальная попойка. Однако, я был удивлен реакции Игнатия, когда он потребовал закатывать пир только за следующий день, и никаких пьянок и гулянок не совершать в среду 6 сентября 1606 года. Грешно в постный день гулять. А вот на следующий, можно.

А пока… должна была быть брачная ночь. И это самый неловкий момент.

— Оденься! — повелел я Ксении, которая предстала передо мной в ночной рубашке.

Она стояла заплаканная, с большим, выпирающим животом. Безусловно, красивая, притягательная, если смотреть на лицо, найти глаза и утопать в них, но спускался взгляд к животу и пропадала химия, улетучивалось желание близости. Я не знаю, до сих пор особо и не поинтересовался особенностями исполнения супружеского долга в этом времени, тем более, когда жена на последних сроках беременности. Но сознание человека из будущего, мужчины без психических отклонений, не предполагало близости.

— Отчего плачешь? — спокойным голосом, как мне показалось, участливым, спросил я.

— То не правильно. По твоей вине убили брата, может, и батюшка раньше помер из-за тебя, но я — жена твоя, — оправдывала свое плаксивое настроение Ксения.

Я же подумал о том, что причин для слез у жены было более, чем много. Тяжелейший год, время унижений и потерь. А сейчас гормональный взрыв из-за беременности. Но мужчина, сильный мужчина, может принять вину, даже, если она чужая.

— Прости, Ксюша! Виноват перед тобой. Я хочу, кабы у нас была семья, — сказал я и обнял рыдающую женщину.

Химия между мужчиной и женщиной… она ведь может быть разной. Я не предполагал физической близости с этой женщиной, но она, словно венчание действительно явило чудо, становилась кем-то больше, чем выгодная временная попутчица, брак с которой мне был выгоден. И вот это прикосновение, или даже сама ситуация делала ту химию, когда я хотел ее защитить, сделать так, чтобы эти слезы больше никогда не стекали по щекам.

Не любовь — это иное. Хотя, что есть любовь? Никто на этот вопрос не ответит. Может быть, это каскад необъяснимых эмоций, желание защитить, оградить, не обидеть? Тогда, да, я влюблялся.

Ничего не говоря, мы сидели обнявшись. И даже, когда Ксения перестала плакать, она не спешила разомкнуть объятья.

— Я боюсь тебя! — сказала жена.

«А я начинаю бояться тебя» — подумал я, но сказал иное.

— Все буде добре.

Мы спали вместе. Ксения заснула первой, а я не мог расслабиться и предаться сну. Вначале я подумал о том, что у меня входит в пагубную привычку ночевать с женщинами, но при этом, несмотря на природный зов организма, только лишь спать. После пришли иные мысли, о будущем того ребенка, что должен скоро родиться. Если это будет мальчик, то судьба у него может быть сложной. Останутся возможности у недоброжелателей объявить о незаконности рождения… Ивана. Так что лучше дочь. Вот будущее… Марии… может быть более предсказуемо. Для девочки найти мужа можно, как я думаю, статус отца в данном случае решит многие проблемы для дочери.

*………*………*

Москва

7 сентября 1606 года

— Хочу здравицу сказать! — я встал из-за стола, который стоял чуть в стороне и на возвышении.

Все пирующие, а это было более ста человек, замолчали.

Я уже не менее, чем полчаса, был ледяным изваянием, которое никак не хотело таять от жарких словоблудий, озвученных гостями. Никогда не понимал людей, которым нравится лесть, причем, вычурная и пропитанная ложью. Были же, наверное, такие правители, что специально окружали себя льстецами. Это такой психологический тренинг, когда монарха с критически заниженной самооценкой, «лечат» восхвалениями? Так какой ты правитель, если, во-первых, не может отделить правду, от льстивой лжи, а, во-вторых, эта лесть тебе нужна?

Но, я не прерывал потоки красноречивых здравиц. Пусть говорят. И я такой великий, и такой могучий, прям красавец, а бородавки на лице — так это отметки Бога. Противно, но весьма информативно. Не слова дают информацию, а поведение, мимика, интонации — вот, что раскрывало сущность человека. У меня получалось уловить искренность в лести, и тогда одно отношение — человек очень хочет показать, как рад и счастлив, что, в целом, неплохо. А были слова с притворными улыбками, как у Ефима Бутурлина, который говорил заученный текст, как в будущем могли на свадьбе неизвестные родственники читать со смартфона.