Я облизал губы. Вопросов было множество, однако получится ли вытянуть из Маграба ответы? Он знал, что я нетерпелив, и все же мне удалось доказать, что слушать я умею и готов посвятить себя изучению мастерства.

– Что такое грани восприятия?

Покачав головой, Маграб тяжело вздохнул:

– Ты забегаешь вперед, Ари. Начинать надо с Атир – столпа веры. Атир – уверенность в том, что образ, который ты пытаешься удержать в голове, реален. Без него ничего не сделаешь. С тем же успехом можно приказать собаке стать кошкой и ждать, что она повинуется. Надеюсь, тебе будет сопутствовать удача. Вот над созданием Атир мы сегодня и поработаем.

Маграб предложил не совсем то, чего я ожидал, однако это был большой шаг вперед. Мой разум даже во время сна представлял собой два черных зеркала, в которых отражалась пара камней. Справляя нужду, переодеваясь, совершая вечерний туалет, я думал о двух булыжниках. Так продолжалось несколько недель подряд. Камни, камни, чертовы камни!

Запросто можно в обморок грохнуться.

Видимо, Маграб читал мои мысли, потому что вытащил из складок хламиды чайную свечку.

– Принес для тебя. Сегодня будем знакомиться с огнем, учиться удерживать в уме его зрительный образ. Если получится – значит, ты способен сворачивать материю разума. Изучи историю огня. Освоишь ее – сможешь постигнуть и истории иных явлений нашего мира.

Судя по тону Маграба, новый этап обучения был чрезвычайно важен, хотя подробных объяснений я в тот раз от него не дождался.

– Любая сущность имеет свою историю, – согласился я.

На том стоял мой мир, и я твердо верил: постигнешь историю человека или явления – поймешь о нем и все остальное. Проще сказать, чем сделать, и тем не менее…

– И каждая из них стоит того, чтобы ее познать.

Маграб кивнул:

– Верно. Подобное знание создаст в тебе основу веры в свою способность воздействовать на все, что станет целью твоего плетения. Кстати, не каждый плетущий со мной согласится, но я – сторонник силы, которую дает история, Ари. Именно поэтому я здесь.

Похоже, намекает на тайную легенду – они обсуждали ее с глазу на глаз с Халимом. Я не знал о ней ровным счетом ничего.

Существуют разные виды голода, кроме желания поесть. Например, я всегда был голоден до историй и до магии, хотя и то и другое может подвергнуть тебя опасности.

– Так что там за история? – Я сделал все, чтобы произвести на Маграба впечатление щенка, ждущего подачки. Об искусстве лицедейства мне было известно не так много, однако, когда требовалось играть, я делал это неплохо, потому скорчил жалостливую гримасу.

– О, прекрати, Ари, – закатил глаза учитель.

Поставив свечку на пол, он зажал фитилек между пальцами. Его губы зашевелились, и хотя мы сидели почти бок о бок, я не расслышал ни слова. Маграб быстро потер фитиль, словно пытался добыть огонь первобытным способом. Искра и вправду вспыхнула, и учитель отдернул руку. Маленький язычок пламени заколебался, клонясь то в одну сторону, то в другую, будто не мог решить, какое направление выбрать.

– Теперь смотри на него до тех пор, пока в сознании не останется сплошная темнота с огоньком посередине. – Маграб поднял руку, предупреждая мой вопрос. – Картинка в твоем мозгу должна застыть так, чтобы огонек не плавал.

Я глянул на свечу:

– И какой в том смысл? Ведь на самом деле он движется.

– Верно, – улыбнулся Маграб. – Однако твоя задача заключается в том, чтобы представить себе не реальную картинку, а то, что я тебе велю. Плетущий управляет образом, который держит в голове. Если желаешь обрести способность менять мир – научись придавать в уме нужную форму хотя бы вот этому огоньку. – Наклонившись, он постучал пальцем по моей голове.

Я уставился на язычок пламени, танцующий, словно травинка на ветру, однако уловить четкого ритма его движений не сумел. Двигался огонек, будто подчиняясь капризу.

Маграб поднялся и отошел в сторону.

– Ты куда? – всполошился я.

– Пойду поговорю с Халимом. Об историях.

Я едва не дернулся за ним, но остался на месте, выбирая из двух вариантов. Либо сижу и выполняю задание, что позволит мне развить свой ум и сделать шаг на пути к искусству плетения, либо пристаю к Маграбу с вопросами насчет таинственной истории.

Все равно что выбирать между водой и воздухом. Опытный человек скажет: недостаток воздуха погубит тебя быстрее, чем жажда; только это ерунда. Время убивает нас так или иначе, и вопрос не в том, насколько быстро, а в том, что тебе нужно для жизни именно сейчас. Мне требовались истории и та магия, которой они пропитаны, однако в итоге я решил, что плетения для меня на первом месте. О чем Маграб говорил с Халимом, выпытаю после. Уж как-нибудь.

Я устроился удобнее и смотрел на свечу до тех пор, пока ее огонек не запылал в моей голове. Устав, закрыл глаза. Неподвижный и яркий язычок никуда не делся, и я удерживал его в сознании твердо, как раньше – надоевшие до смерти камни. Ни на что не отвлекался, поэтому пламя не плясало и не гасло.

Настоящий огонь себя так не ведет, и усилие отозвалось в самой середине черепа, затем боль сместилась ко лбу. Вскоре у меня появилось ощущение, что голову изо всех сил сжимает десяток крепких рук, пытаясь ее раздавить. Боль росла, а вместе с ней – искушение все бросить. Хотелось спать, но я отогнал дрему и удвоил старания.

На верхнюю губу упала капелька влаги, и я почувствовал вкус меди и соли. Невольно распахнув глаза, дернулся и отпустил мысленный образ.

Из носа выкатилась струйка крови. Голова гудела так, словно меня пнули ногой в висок, и все же мной овладела эйфория.

Тот, кто знает, какое испытываешь наслаждение, заваливаясь в постель после тяжелого трудового дня, меня поймет. Я словно несколько дней подряд таскал кирпичи на стройке.

Неожиданно до меня дошло, что мой разум окреп – во всяком случае, его область, которую я мог контролировать, расширилась. Если Маграб не лукавил, то должна была усилиться и способность управлять этим пространством.

Я с трудом совладал с желанием откинуться на спину. Горящий огонек вновь приковал к себе мое внимание, и я забыл обо всем, кроме свечи.

Впрочем, голова ныть не перестала, а теперь заболели еще и глаза. Картинка начала сопротивляться, хотя я потратил уйму времени, чтобы заставить ее замереть. Огонек возобновил пляску, повинуясь только ему понятному ритму, – то качался, то подпрыгивал. Вырос, затем уменьшился до крохотной искорки и вновь вернулся к прежним размерам. Я словно наблюдал за живым существом, не желающим, чтобы его свободу ограничивали. Огонь боролся, стремился вырасти и вырваться наружу; его удерживала лишь свечка с фитилем да жестяная банка.

– Как успехи?

Я резко выпрямился. Грудь вдруг пронзило ледяной иглой, дыхание пресеклось. Посчитав до десяти, мне удалось умерить сердцебиение и очистить усталый мозг.

Маграб, держа в руке деревянную чашу, поднялся на сцену. Поставив ее на пол, он положил сверху тонкую, свернутую вдвое лепешку и указал на пищу:

– Наверное, ты хочешь перекусить?

Что там в чаше? Непривлекательная коричневая взвесь, плавающая в жидкости такого же цвета…

– Терпеть не могу чечевицу, – надулся я.

Схватив лепешку, Маграб взмахнул ею в воздухе:

– С хлебом пойдет все что угодно, Ари. С хлебом и… маслом, – добавил он после театральной паузы.

Я уставился на лепешку, по-местному – тори. Как сияет ее аппетитная мякоть… Моя рука словно зажила собственной жизнью. Поднялась, выхватила у Маграба тори и оторвала кусочек. Я тут же сложил его в виде лопатки и погрузил ее в похлебку. После первой ложки появилось ощущение сытной еды, а после второй я почувствовал аромат, который придавали похлебке специи.

Можно сколько угодно ненавидеть чечевицу – например, если тебя ею кормят каждый день, – однако голод она утоляет. Я ел как заведенный, и наконец Маграб положил руку мне на плечо.

– Полегче, мальчик. Подавишься. Торопиться не следует ни в плетениях, ни в еде. – Он кивнул сам себе и повторил: – Как успехи?