Сражался – громко сказано. Обычно я просто суматошно размахивал руками с риском выбить себе глаз – это было куда ближе к истине, вот только ребенок истину видит не так отчетливо, как взрослый.

С другой стороны, со временем я понял, что в детских мечтах истины порой гораздо больше, чем считают взрослые. С годами мы нередко ее забываем и снова ищем – но уже в потемках.

Маграб осмотрел меч и несколько раз им взмахнул, рассекая воздух с приглушенным свистом.

– Пожалуй, эта штука годится.

– Годится для чего?

– Для ученика, который забегает вперед и не видит, что находится у него под носом.

Я помолчал, раздумывая над словами учителя.

– А что у меня под носом?

– Например, я, причем с клинком, – отозвался Маграб, встав прямо передо мной.

Подбросив меч на ладони, он сделал выпад и попал мне в руку. Слишком слабо для того, чтобы причинить серьезную боль, однако достаточно сильно, чтобы я ощутил жалящий укол и понял мысль учителя. Потерев ушибленное место, я бросил на Маграба свирепый взгляд:

– Не люблю, когда мне делают больно! – Разумеется, Маграб не мог знать, через что мне пришлось пройти, но малейший тычок заставлял меня буквально вскипать от ненависти. Вот и сейчас руки невольно сжались в кулаки. – Не делай так больше, – процедил я сквозь стиснутые зубы.

Учитель глянул на мою пораженную руку, затем перевел взгляд на лицо:

– Неприятно, правда?

Я кивнул, сжав челюсти так, что едва не сломал зуб.

– Вот и хорошо. Мастер плетения не может отвлекаться на посторонние раздражители. Ум должен оставаться чистым, а сам ты – бесстрастным. – Он вновь направил на меня острие меча. – Даже сейчас тебе следует мысленным взором видеть лишь камни. – Каждое слово Маграб подчеркивал взмахом клинка.

Я одарил его испепеляющим взглядом, способным обратить деревянное лезвие в пепел.

– Представь, что ты один, мальчик, – промолвил учитель, нанеся новый удар. – Здесь только ты и камни. Жаждешь стать плетущим? Так доверься мне. – Я слегка остыл и выдохнул, сосредоточившись на булыжниках. – Освободи в своем уме пространство и для одного, и для другого. Раздели свой мозг на две половинки. Пусть каждая из них будет пуста, словно беззвездная ночь. Каждая половинка посвящена одному из двух камней. Понял? Больше для тебя ничего не существует – для посторонних вещей в твоем разуме просто нет места.

Полностью очистить разум – задача не из простых. Некоторое время я сидел неподвижно, прокручивая в голове бесконечный поток вопросов и мучительных мыслей. Потом пришла пустота – я словно нырнул в море тьмы. Ткань сознания разделилась на два темных зеркала, в каждом из которых плавало отражение камня.

Я удерживал это состояние сколько мог, пока в мозгу не возникло два очага тупой боли. Руки, сжимающие булыжники, отяжелели и словно отделились от тела. Боль заполнила голову целиком, и мне захотелось попросить пощады.

– Что чувствуешь? – Вопрос Маграба нарушил созданный в уме образ. Темнота рассеялась, камни исчезли.

Моя грудь бурно вздымалась, и я попытался выровнять дыхание.

– Устал, как будто мозг работал круглые сутки. Почему так?

– Большинство людей никогда не используют свой разум подобным образом, – улыбнулся Маграб. – Живут так, как того требует от них жизнь. Лишь немногие готовы делать то, чего им хочется, а ведь это первый шаг на пути становления плетущего. Добьешься ясности ума – сможешь сохранять в сознании заранее заданный совершенный образ, потом и несколько образов. Это начало начал для того, кто стремится воздействовать плетением на мир. – Поднявшись, он взял жестяную кружку и направился к бочке. Набрав воды, вернулся и поставил кружку между нами: – Что видишь?

– Воду, – с ходу брякнул я, однако Маграб, очевидно, ждал от меня иного ответа.

– Допустим, но что о ней можно сказать? – терпеливо улыбнулся он, указав пальцем на колышущуюся жидкость.

Поразмыслив, я все же не смог ничего добавить.

– Вода в кружке – чистая, – вздохнул Маграб.

Я криво усмехнулся:

– Ты ее просто не пробовал, Маграб. Я этой водой моюсь.

Он фыркнул, подобрал с пола мусор и опустил его в кружку.

– Очень может быть, однако смотри. – Маграб помешал воду пальцем. – Что скажешь теперь?

– Теперь она грязная, – буркнул я, разглядывая мутную жижу.

– Хорошо. Давай подождем и понаблюдаем, – кивнул учитель.

Мы ждали. Смотрели. Не знаю, сколько прошло времени до тех пор, пока на лице Маграба не появилось удовлетворенное выражение. Знаю одно – в окне моего трюма забрезжил вечерний свет, бросая на пол мягкие золотисто-оранжевые отблески.

– Что видишь сейчас, Ари?

Мусор осадком опустился на дно кружки, и поверхность снова стала прозрачной.

– Вода опять чистая. Ну, если так можно сказать.

Маграб кивнул.

– Запомни наш опыт. Любой ум очищается, если ты даешь ему для этого определенное время. Хочешь быть плетущим – учись погружаться в безмолвие и очищать сознание, не обращая внимание на то, что происходит вокруг. Итак, этим и займемся, – указал он на булыжники. – Сиди и думай о камнях.

Мы застыли в неподвижности и сидели так всю ночь, пока мои мозги не начали кипеть. Кажется, я спал и мне снились проклятые каменюки.

Маграб тогда и не подозревал, каким хорошим наставником оказался. Пожалуй, слишком хорошим.

С двух камней все и началось.

Элойн дернула меня за рукав, и я сделал паузу. Мы обменялись долгими взглядами. Похоже, у певицы есть вопросы.

Дождь почти стих, и с неба срывались лишь редкие капли. Наверное, скоро закончится. Элойн все еще прижималась ко мне. Ее глаза излучали мягкое тепло, способное высушить промозглую сырость.

– И как же ты это сделал?

– Сделал что?

– Ты ведь вызвал огонь в той таверне. А говоришь, что плетущий не может его породить.

Я промолчал, и Элойн слегка покусала губы, видимо, обдумывая следующий вопрос:

– Расстроился, что заметила несоответствие?

Я поднял бровь:

– Ткнул концом посоха в очаг и сплел вокруг него воздушный поток, несущий и подпитывающий пламя. Дальше оставалось лишь его направлять.

– Не тогда, – покачала головой она. – В другой таверне, когда за мной пришли пастыри.

Итак, она и вправду кое-что поняла. Объяснить я мог, вот только желания рассказывать эту часть истории не было. Не хотел вновь будить старую боль.

– Ты права. Я действительно вызвал огонь, не имея источника.

Элойн повременила, дожидаясь более подробного ответа. Затем поняла, что ничего не светит, положила руку мне на плечо, и меня вдруг пронизала боль – словно бритвой полоснули, а не ногтем.

Ахнув, я отпрянул и потер то место, куда она воткнула свои коготки.

– Зачем ты это сделала?

– Кто обещал быть джентльменом? И кто уклонился от ответа?

Вспыхнувшая на ее лице улыбка запросто могла снять боль. И почти сняла.

Я снова помассировал плечо, и Элойн издала тихий смешок:

– Ну-ну. Ничего я такого не сделала. В твоей жизни бывали раны и пострашнее, правда?

– Обычная ошибка, – прищурился я. – Принято думать, что сильная боль делает тебя нечувствительным к укусу комара. Неправда: больно и так, и этак. Чем больше ты вытерпел в жизни, тем более ты уязвим. Боль – она и есть боль, как ни крути.

Элойн не сводила с меня глаз, а я тем временем незаметно нашел ее бедро и хорошенько ущипнул в ответ.

Она в свою очередь ойкнула, дернулась в сторону и, взмахнув рукой, угодила точно в то место, по которому несколько секунд назад прошлась ногтями.

– Ну, тебе ведь приходилось испытывать и более сильную боль, верно? – бесстрастно осведомился я. – Понимаешь, что я имел в виду? Итак, допустим, мне удалось научиться вызывать огонь из ничего. Знай, что за это пришлось заплатить высокую цену. У любой силы есть цена. Сила приходит с болью – большой или малой. Все зависит от того, кто ты есть. Я своей болью пока делиться не готов, хотя и не расстроился, что ты обратила внимание на мою особенность. Даже рад. Гораздо хуже, когда человек просит тебя рассказать историю и не может терпеливо дождаться ее завершения. – Я возмущенно взмахнул рукой. – А между тем слушателю следует сосредоточиться – как приходилось мне при работе с камушками.