– Лишь жалкие обрывки правды, которые рассказывают в тавернах по всему миру. Выдумки, которые ты сам и сочинил для ведомых только тебе целей. Самим богам не известно, где на самом деле истина.

Я уставился ей в лицо, испытывая отнюдь не мимолетное раздражение. Во мне зрел горячий гнев, раскаленный, словно железный прут, извлеченный из кузнечного горна.

– Ты говоришь о моих целях? Они могут быть какими угодно. Моя цель – странствовать по миру, не волоча за собой шлейф позабытых имен. Моя цель – уйти от покрытой мраком эпохи Шаен, что пытается меня преследовать. Моя цель – творить добро, скромное, незаметное добро, способное заставить людей улыбаться. Это самое меньшее, что я могу сделать, прожив ту жизнь, которая мне выпала.

Избавить мир от последствий…

– Моя цель – появляться там, где я считаю нужным, и тогда, когда это необходимо. Если захочу, чтобы мне всю ночь светили звезды, – их не закроют тучи. Если мне требуется мягкая постель на постоялом дворе – она будет. Вот мои цели.

Элойн хранила молчание. Облизала губы, не сводя с меня глаз. Похоже, искала подходящий ответ.

– Понимаю… – произнесла она так тихо, что самый слабый ветерок унес бы слова певицы без следа.

Предназначался ли ее ответ мне? Или то был крик души, не требующий собеседника?

Хозяин таверны возник у стола и поставил перед нами две кружки. Сделал шаг назад и все же вернулся.

– Сейчас я принесу еду, но у меня есть некоторые правила. – Он воздел вверх палец. – Во-первых, деньги – и не в кармане, а на столе. Во-вторых, ваша трапеза должна проходить в тишине и спокойствии. Если желаете побраниться – это не здесь. Не хочу прислушиваться к размолвкам. А люди, что остановились здесь на ночлег, – тем более. Вы меня поняли?

Ответа он ждать не стал.

Я перевел гневный взгляд с Элойн на трактирщика и невольно сжал рукоять посоха. Вверх по кисти пробежал слабый ток, однако певица положила руку мне на плечо и до боли его стиснула. Моргнув, я разгладил уже складывающиеся грани разума и отпустил зарождающееся плетение. Посчитал в уме, пытаясь успокоиться. Плетение распустилось.

Ладонь Элойн легла мне на щеку, слегка сжала и спустилась ниже, на подбородок.

Я обернулся к ней и вдруг против воли заговорил:

– Есть десять формул плетения, которые должен знать каждый.

Простой постулат заставил меня забыть о трактирщике, восстановив в памяти изнурительные уроки юности и философию давно ушедших лет.

– Что ты сказал?

– Ничего. – Я взял ее за руку. – Просто воспоминание.

Кстати, что там в кружке? Надеюсь, напиток поможет забыться. Легкий аромат миндаля и каких-то незнакомых специй защекотал мне ноздри. Глотнув, я щелкнул языком. Кайенский перец! Итак, в кружке пряный шоколад.

Я сделал еще один глоток и задержал напиток во рту, позволив острому привкусу осесть на языке. Посмаковал. Шоколад легкой волной покатился вниз по пищеводу. Сладость смягчила остроту, оставив в желудке приятное тепло, и прогулка под проливным дождем тут же забылась.

Элойн осторожно пригубила напиток, посматривая на меня поверх ободка кружки.

– А если я попрошу рассказать мне все с самого начала? Ты расскажешь?

Не знаю, что заставило меня согласиться. Ее прекрасное личико? Или окутывающая женщину таинственная аура? Прошлое, лежавшее во мне тяжелым грузом, искало выход. Возможно, Элойн меня поймет, услышав мою повесть от начала до конца.

Собственно, подойдет любая из романтических легенд, что можно найти в книгах. Все они далеки от истины, и в то же время сегодняшним вечером каждая из них окажется единственно правильной. Но…

– Расскажу.

Нет ничего хуже, чем носить в себе историю, запертую за семью замками.

Наконец принесли еду, и наш разговор, к моему несказанному облегчению, прервался. Слегка поклонившись, трактирщик поставил на стол две деревянные миски и выложил пару оловянных ложек. Еще к ужину полагались две оловянные чашки с водой. Скажи мне, какая в таверне посуда, и я скажу, что это за таверна.

Какие-то из них гордятся своими столовыми приборами и иной кухонной утварью. Где-то из кожи вон лезут, чтобы все, что подается посетителю, было безупречно. Многие заведения балансируют на грани, пытаясь сэкономить на простом люде и в то же время удовлетворить запросы лучших клиентов.

Здесь было не так. Упрекнуть хозяина не в чем, однако взгляд по сторонам говорил о многом. Таверна рассчитана на обычного среднего посетителя, и не более того. Похоже, подобный подход хозяина вполне устраивал. Все прочно, основательно, продумано вплоть до барельефа Солюса. Подобная обстановка внушает клиенту доверие.

Никаких излишеств и богатых украшений я не заметил. Все как дома. А под внимательным взглядом божества особо не забалуешь.

Наше кушанье исходило ароматным паром. Мясо и специи… В похлебке плавали мелко натертая морковь и кубики картофеля.

Зачерпнув полную ложку, я подул, чтобы не обжечься, сунул ее в рот и сразу согрелся. Кабачки и сметана придавали бульону отличный вкус. Мы с Элойн ели размеренно, как делают странники и бродячие артисты, и, сосредоточившись на еде, помалкивали.

Элойн пока хлебала лишь бульон, оставляя гущу на дне, и раз за разом запивала еду чистой водой. Иногда она замирала с ложкой у рта и шевелила губами, словно раздумывая, как продолжить беседу.

Прикончив по трети миски, мы вновь вернулись к разговору.

– Почему? – наконец пробормотала моя спутница.

Всего одно слово… Я ее прекрасно понял и все же сделал нетерпеливый жест, предлагая закончить вопрос. В ожидании забросил в рот еще несколько ложек с варевом.

– Почему ты скрываешь свою подлинную историю?

Элойн покачала головой, тряхнув еще влажными волосами. Поджала губы. Впрочем, поджимай не поджимай – все равно видно, какие они сочные и полные.

– Столько разных вариантов: Ари, Ареш, Ба’шаен, Меч, Лев Амира… – Певица вздохнула, допив остатки шоколада. – Ведь все известные нам персонажи – по сути, один человек. Это ты, – прошептала она, сама не веря в то, что докопалась до истины. – Как, почему? Кто-то еще догадался?

– Как? Да вот так. Почему? Потому. Правду знают лишь несколько человек, и им известны подробности, не упомянутые в книгах.

Я съел еще немного похлебки и, последовав примеру моей спутницы, допил последние капли шоколада. Напиток обдал горло чудесной смесью сладости и горечи.

Глаза Элойн вновь загорелись:

– Умный человек потому и умен, что понимает, когда злоупотреблять своим умом не стоит.

Я загадочно улыбнулся. Никогда не следует дразнить женщину – пользы не будет. Наоборот.

– Зачем выворачивать историю наизнанку, как это делаешь ты? Одна и та же легенда в разных устах рисует тебя то негодяем, то героем. Предание пережило столько изменений, что люди уже не понимают, верить ему или нет, хотя… – Она обвела рукой зал. – Амир идет на Севинтер. Со всех концов света поступают слухи о набегах Шаен. Шаен! Сказания становятся былью, мирные хутора и деревни превращаются в покрытые снегом обледенелые пепелища – и это в разгар весны! Чему вообще можно верить?

Оттолкнув миску, я бросил на Элойн спокойный и уверенный взгляд:

– Надо верить в то, во что хочется верить. В том все и дело. Поэтому я позволяю сказанию жить своей жизнью, слегка подправляя его, когда и где мне требуется. Бывает, легенду расскажет не тот человек и не так, как нужно, и она обретает новые повороты. История живет и меняется, и каждый раз в ней возникает новая правда. Некоторые подробности неверны – что ж, просто страдает точность изложения, и только.

– Тебе не кажется, что не следует столь бесцеремонно обращаться с историей, которая дорога твоему народу? – возмущенно выгнула бровь Элойн.

– Моему народу? – повторил я, уставившись на нее немигающим взглядом.

– Посмотрись в зеркало. Впрочем, дело не только во внешности. – Элойн нахмурилась, пристально изучая мое лицо. – Достаточно услышать, как ты рассказываешь предание. Когда ты говоришь – содрогается воздух, искривляется пространство. В твоем голосе слышится настоящая магия – а это дар Рума, второго народа, что пришел в наш мир. Рума – люди, родившиеся из огня и далекого эха первых людей. Вы сидели в поисках тепла вокруг первобытных костров и, прислушиваясь к голосам далеких предков, сплетали звуки древнего мира в истории. Вы были первыми сказителями.