Что же ощутил он в первый миг? Великую пустоту.

Здесь ничего нет… Ничего, кроме меня. Я одинок.

В груди у Брама заныло, и он впервые познал боль.

Куда ни глянь – не на чем остановиться глазу, и нет конца той пустоте. Я один…

Пустота в сердце его все росла, и Брам желал ее заполнить.

Потерянный и одинокий, начал он свое странствие. И нес он с собой осколки скорлупы, и засыпал от усталости, положив на них голову. Хранившиеся в скорлупе свет и огонь, дававшие яйцу тепло, давно погасли, и перетекли они в тело Брама. Итак, спал он в ледяных пространствах, не зная, как быть и что делать.

Куда бы я ни пошел, сколько бы ни искал – здесь нет ничего. Одна чернота, и нечем ее заполнить. Мне холодно… Пусть кончатся мои несчастья!

Устав от тяжелого сна, прихватывал Брам с собой жемчужные осколки яйца и продолжал свое странствие. Прошло немного времени, и совсем обессилел он от одиночества. И зарыдал в темноте.

Как больно… Невыносимо огромна эта пустота! Пусть же она осветится! Только чем осветить ее? Где тот теплый огонь, что видел я до своего рождения?

Тьма одолела Брама, притушив его внутренний свет, и создатель всего сущего изнывал от тоски и грусти и лил горькие слезы.

Как же хрупок я, как непрочен… Еще немного, и разобьюсь я, словно яйцо, давшее мне жизнь! Мне нужно… что-то, не знаю что. Прошу…

И вдруг жемчужный свет, что дало Браму яйцо, полился из его глаз. С ресниц его закапали слезы из белого огня, и упали они на пальцы его. Ощутив их тепло, раскинул Брам руки, и во все концы пустоты разлетелись его слезы. Упали они во тьму и повисли там, заблистав в необъятной ночи.

Тепло… Свет.

Протянул он руку и покачал светящиеся точки на ладони.

Они живые. Настоящие… И нет от них никакого вреда. Они заполнят тьму. Теперь я не одинок! Как тепло!

И притянул Брам пылающие слезы к груди своей, и светящиеся сферы избавили его от одиночества.

Так сотворил Брам первую материю мира, первые огни его. Сотворил звезды. Некоторые из них мигали – вот-вот погаснут, – и Брам дунул на них, и выросли они. Дыхание его давало жизнь, рождало огонь, что рассеет черную ночь.

Нет… Не умирайте!

Он дул еще и еще.

Танцуйте, дышите! Только не надо бросать меня в темноте!

Так уговаривал он каждую звездочку, так пóтом и кровью своей поддерживал в них жизнь. И первые в этом мире друзья его светили ярко. И заняли они свои места в пространстве, и каждому из них Брам дал имя.

Махор. Первенец мой…

Звезда, что Брам создал первой, замигала и завертелась вокруг его головы, и забыл Брам о тьме и одиночестве. Теперь был у него свет и были создания, которыми мог он заполнить темноту.

Были крохотные звезды, сохранившие первозданное тепло огненных слез Брама, и сияли они добрым белым светом. Другие, желтые, превратились в злобных гигантов, настолько огромных, что без труда поглотили бы весь мир.

Говорят, если ночью долго вглядываться в глубины неба, создания, заброшенные Брамом в самые далекие скопления тьмы, можно увидеть. Пришлось ему оставить этих детей в дальних краях, чтобы не выжгли они своим гневом окружавший Брама добрый свет. Решил он, что боль их не должна испортить то, что ему еще предстояло сотворить. Пожалел несчастных Брам – и уронил еще несколько слез, и стряхнул их с пальцев. И повисло в ночи еще несколько звезд.

Простите меня, дети… Некоторым из вас досталось слишком много тоски моей, и потому можете вы навредить следующим созданиям. Как больно…

Прижал Брам руку к груди, горюя о том, что пришлось ему изгнать первых светочей своих.

Не забывайте меня. Я всегда буду заботиться о вас и дам вам те имена, что вы заслуживаете, и будут их помнить до скончания времен!

Брам вытер слезы. Осознал он могущество свое, постиг силу пламени, что горело в его груди, и понял, что никогда его мощь не ослабнет. Он вновь пустился в путь. Видел Брам теперь ясно и знал цель свою. Предстояло ему найти такое место, где одиночество растворится без остатка. Место, где он сумеет создать нечто новое.

Я должен идти вперед. Должен творить и заполнять необъятные пространства. Свет – лишь начало, и тьма так просто не отступит. Да не будет в этом мире ни боли, ни пустоты!

Говорят, что дошел он до нашего далекого уголка вселенной. Темно в нем было и пусто. Именно здесь и следовало соткать живую ткань, засеять первые семена жизни.

Как же мрачно тут, как холодно и пусто, как далеко те звезды, что я родил… Как же нужны здесь новые сущности, сколько предстоит сотворить… Позволишь ли ты мне заполнить себя жизнью, пустое место?

Брам ждал ответа, слушал пустоту. Не желал он нарушать безмолвия уголка вселенной, в котором вдруг очутился. А затем услышал беззвучное согласие.

Он выдохнул тонкую горячую струю, несущую в пламени душу его. И был то первый животворный ветер, что породил потом и нас с тобой.

Не отвергай же силу мою, надежду и любовь! Да наполнится это безжизненное место! И пусть мечты мои превратятся здесь в венец творения!

Брам создал дыханием своим теплый круг и начал творить. Выдох его загустел, словно гончарная глина, и Брам добавил огня, и вложил он в наш мир кусочек своей плоти – такова была цена творения. Затем дунул холодным воздухом, и вылепленные им формы затвердели, став первым драгоценным камнем подлинной жизни.

И все же пока в нем не было ничего, кроме остывающей заготовки, прохладной снаружи и горячей внутри. И нужен ей был толчок. Зная, что слезы его становятся огненной субстанцией, Брам не мог лепить из них наш дом. Тогда поднес он руку ко рту и впился в нее зубами. И пролил он кровь свою, что хлынула в будущий великий мир. Появились из его плоти и крови вода и камень.

О, как больно… Каждый акт творенья лишает меня драгоценной частички сущности моей…

Он бросил взгляд на толику плоти, которой пожертвовал ради создания нашего мира.

Прекрасно! И ни на что не похоже… О, сколько чудес здесь еще можно сотворить! Вот только каких? Что я знаю? Пустота, тьма… Как заполнить мир тем, чего у тебя нет?

Осмотрелся Брам вокруг и сообразил, что нужно делать. Ведь до сих пор он лишь создавал и наполнял, а теперь ему предстояло нечто большее. Итак, творение лежало у его ног – влажная застывшая форма. В ней не было жизни. Не было души Брама.

Что ж, придется вынести новую боль, лишь тогда смогу я дать этому миру что-то еще…

Итак, Брам сжал между пальцами плоть свою и дернул, порвав кожу и вытянув сухожилие.

Возьми же тело мое. Отдаю тебе себя, ибо ты вернешь мне утерянное сторицей…

И частичка тела его превратилась в землю, известную как Ибрамия, а теперь – Империя Мутри. Так появился наш дом.

Однако новый мир не слишком изменился.

Чего же не хватает? Хочешь больше? Что ж, бери…

Вырвал Брам прядь волос своих и, разбросав их по земле, окропил собственной кровью. И поднялись первые растения, и зацвели, и дальше уж размножались сами. Каждая частица тела Брама к нему вернулась, словно и не отдавал он ее. Не гас и его внутренний огонь, сколько бы Брам его ни расходовал.

Хм… Однако чем больше отдаю я, тем меньше испытываю боли.

Улыбнулся он, нежно лаская свое новое творение.

Что нужно тебе еще? Скажи, все сделаю. Чего ты желаешь, новый мир?

И ответил наш мир, только никто не знает, что сказал он.

Тогда понял Брам, что может создать нечто великое. И принялся он за дело, творя все новые и новые сущности из тела своего. Зубы и кости пошли на создание холмов и высоких гор. Шепот его, подхваченный дыханием, стал ветром, что теперь свободно овевает землю нашу.

Еще? Изволь… За каждую частицу плоти моей вознаграждаешь ты меня небывалой красотой. Благодарю тебя, о, благодарю!

И все же Брам себя обманывал. Так много отдал, что ему становилось все хуже, однако радость затмевала боль.