— Что за глупости, — вздыхает Дима, и его глаза становятся полной противоположностью того, что меня только что убило. — Я не сплю с ней, и ни с кем не сплю уже очень давно. Мне не нужны такие Аники, мне никто не нужен и будущее мне не нужно. Зачем мне будущее, если ты здесь, в настоящем? Все, что я сказал, неправда.

— Нет, это правда.

— Может и правда, но никому ненужная. Я уже давно принадлежу тебе и даю себя убивать. Убивай, если тебе это нравится, мне не жалко. Вот тебе моя сонная артерия, я сам предлагаю себя в качестве обеда, — Дима отодвигает воротник футболки и запрокидывает голову. — Впивайся зубками и пей все до последней капли.

Я приближаюсь к нему и целую в шею так нежно, как только способна.

— Лучше бы ты действительно выпила всю мою кровушку, я бы хоть быстрее умер, но ты безжалостна и выбрала самый болезненный способ на свете. Твои поцелуи хуже смерти.

Что сейчас в душе у Димы я и понятия не имею, может проклинает меня, может отвлекся и забыл о нашем разговоре. Лично мне чертовски хочется выпить, и я прошу хоть что-нибудь. Дима приносит мне стакан виски с кухни, сам говорит, что выпил там, как много я могу лишь догадываться. Напиваться мне не хочется, лишь немножко плывут мысли. Дима не выглядит пьяным, особо расстроенным тоже. Досматриваем фильм, совершенно не помню, о чем он. Так выходит, что оказываемся на кровати.

Страстные поцелуи со вкусом виски, его сильно сжимает ягодицы — все, как и в первый раз, когда мы переспали. Поцелуи становятся все длиннее, руки все настойчивее, Дима срывает с меня кофточку и уж слишком наваливается, мне тяжеловато. Мы балансируем на краю, то, что происходит, уже не похоже на наши обычные прелюдии к сексу. Дима не в меру груб, он перегибает. Каждое его действие причиняет мне боль: попа уже горит от сильного сжатия, грудь, к которой он сейчас перебрался, тоже. Иногда мне нравилось чувствовать боль, только она всегда была приятной и длилась недолго. Сейчас Дима разошелся, я пытаюсь показать, что мне не нравится: поворачиваю голову, чтобы освободиться, спихиваю его руку с груди. Он делает вид, что не понимает и повторяет еще сильнее. Он не может не видеть, что мне неприятно, что я не возбуждена, тем не менее начинает расстегивать мои джинсы. В это же время так целует мою шею, что она серьезно щиплет. Дима все-таки перешагнул за грань, и я уже сильно отпихиваю его, может даже царапаю шею. Он слегка приподнимается, мне этого достаточно, чтобы выползти и схватить свой телефон, который лежит возле подушки. Кручу головой и вижу два темно-бордовых засоса на шее.

— Ты совсем охуел? Ты что, блять, сделал?

Смотрю на него с искренней злостью. Дима садится на кровать и смотрит на меня. Мне бы хотелось, чтобы появилась хоть тень сожаления, даже гнева нет, Дима не будет вскакивать и насиловать меня, я это вижу. Его глаза превратились в черные дыры, в них абсолютно ничего нет. Я срываюсь с кровати и поднимаю его джинсы с пола, как сумасшедшая, вытаскиваю ремень и вкладываю его в руку Димы. Он смотрит на меня, только ощущение, что куда-то сквозь.

— Хочешь трахать меня, как шлюху? Ну давай. Бери ремень, можешь меня душить им, чтобы я почти задохнулась, потом отпускать и повторять-повторять, блять! Можешь бить, желательно пряжкой, пусть синяки такие будут, чтобы на жопу сесть не смогла. Ну чего ты? Ты же так хотел, давай, я готова!

Дима все еще молчит, бросает ремень на пол и все смотрит. Не хочу разбираться в его настроении, мне бы со своим совладать, и иду на кухню. Усаживаюсь в одних джинсах с голой грудью на барный стул и наливаю полный стакан виски. Выпиваю залпом, когда ставлю стакан, ко мне подходит Дима.

— Прости, — тихо говорит он.

Он впервые извиняется за то, что сделал. Все остальные синяки и грубости мы забывали. За засосы решил извиниться, я не обижаюсь, если честно. Он не такой, Дима хотел бы заботиться о своей женщине, радовать ее и беречь, я уверена в этом, это все с ним делаю я. Непреднамеренно я открываю в его душе дверцы, выманивая все худшее. Диме нужны нормальные отношения, ему тяжело быть любовником, он понимает, что я не буду его, и срывается. Я уже спокойна, только это плохое спокойствие. Мне стало все равно: засосы и засосы, изнасиловал бы меня, если бы я не вырывалась из всех сил, ну и ладно. Что-то разорвалось во мне, смотрю на стакан и говорю:

— Ты даже представить не можешь, насколько он нежен со мной в постели: миллиард поцелуев, объятья… Он всегда боится сделать мне больно, всегда такой ласковый и заботливый. А я почти всегда, когда он только и делает, что осыпает поцелуями мое тело, думаю, что не заслуживаю этого. На самом деле я не заслуживаю его, — ничего не жду от Димы, я говорю это не совсем ему. Диме адресованы только последние мои слова: — Я, пожалуй, пойду.

Дима ничего не говорит и не выходит из кухни, я одеваюсь и уезжаю. Разумеется, Дима не бежит за мной, крича, что совершил ошибку, не пишет мне тысячу сообщений и не звонит. Скорее всего, Дима так и сидит на кухне с бутылкой, может пьет. Он знает, что я больше не приеду. И я это знаю, самое печальное, что от этой мысли мне не весело, не грустно, мне никак. Уверенна, мои глаза стали копиями его, теперь я учусь смотреть черными дырами.

Скрыть такие огромные засосы оказалось довольно сложно, мне пришлось купить специальный грим для актеров и наносить его каждое утро и перед сном. Я продолжаю писать книгу, стараюсь не писать больше главы в день, а то расходую слишком много своей энергии. После того, как с моими глазами произошло что-то необратимое, я решила, что пора менять свою жизнь, что так жить я не хочу и не буду.

Я сидела на кухне и ковыряла красивое муссовое пирожное ложечкой, когда Андрей подошел ко мне. У нас уже были не лучшие отношения: мало общались, мало целовались, о сексе я вообще молчу. Мы не ругались, хотя лучше бы ругались, так хоть какая-то эмоциональная связь сохранилась бы. Андрей присел рядом и своим решительным взглядом заставил меня посмотреть на него.

— Мира, в последнее время у нас были сложности, проблемы с взаимопониманием, ссоры. Я считаю, что нужно что-то сделать, чтобы вернуть все на свои места, ведь нам может быть хорошо вместе.

— И что ты предлагаешь?

— Давай поедем на дней пять куда-нибудь за город или вообще в другую страну. Я хочу все вернуть, хочу, чтобы мы вспомнили, как это быть влюбленными в друг друга. Выбирай место, через два дня и поедем.

— Оставишь свою работу? — печально улыбаюсь я.

— Конечно. Работа подождет, я хочу наладить с тобой отношения, хочу, чтобы не было недосказанности и обид. Так что, куда ты хочешь?

— Хочу в свой домик в Юрмале.

— Отлично, прямо сейчас закажу билеты на самолет. Я люблю тебя, Мира, — Андрей подходит ко мне и целует в макушку.

— И я тебя.

Мне нравится идея Андрея. Нужно попытаться сохранить то, что было между нами, разрушать всегда легче, чем сохранять. Я решаю попытаться полюбить Андрея сильнее, чем сейчас, вызвать в себе не только уважение и благодарность, а также страсть и теплоту.

Ремонт в моем доме уже закончен: я выбрала теплый уютный минимализм с интересными деталями. Пол везде из светлого дерева, стены молочные с тоненькими гранями лепнины, на кухне мебель из коричневого благородного дерева. В импровизированной гостиной диваны-зефирки и пушистый коврик, еще картина с черной выпуклой абстракцией. Спальня единственная комната, где одна из стен — бирюзовые доски. Очаровательная спальня, на мой взгляд: кровать из потертого дерева, небольшая золотистая скамеечка перед ней, золотые торшеры, люстра из переплетенных жемчужных бус и старинный деревянный стол у окна. За этим столом, на удобном коричневом кресле, я буду писать. Всегда мечтала именно о таком столе: может он и великоват для этой комнаты, я его увидела в интернет-магазине и поняла — мое. По мне, так вышло неплохо, главное мне уютно в этом доме. Андрей сказал, что ему понравилось. Знаю, что для него простовато, а мне в самый раз.