Мимо синих корейских палаток со спящими внутри на красных бумажных одеялах солдатами и в беспорядке валяющимися перед палатками ружьями Ремингтона, мимо низких фанз с голубыми и желтыми дымками над трубами, мимо каменных оград, по тесным улочкам, через юго-западные ворота по дороге на Чемульпо скакал Ивашников на вороном своем Аметисте, страшась опоздать, не успеть привести подмогу, обнаружить разгромленной миссию и убитыми своих товарищей. Бредущие навстречу корейцы с изумлением смотрели на скачущего галопом русского офицера и поспешно уступали ему дорогу

Эти двадцать верст до реки Ивашников проскакал единым духом. И здесь он не стал ждать всегда забиваемую под завязку с вечно недовольным крикливым паромщиком маленькую медлительную шаланду, а пересек реку на перекате выше по течению, промочив брюки. У гостиницы, содержавшейся японцем, он спрыгнул с коня, велел подошедшему слуге-корейцу задать коню меру овса и сам решил перекусить и отдохнуть немного. Предстоял последний бросок к Чемульпо и коню нужен был отдых. Обеденный зал справа от входа был отведен европейцам и меблирован по-европейски: столы, деревянные стулья с высокими спинками, на столах белые скатерти, салфетки, фарфоровая посуда и мельхиоровые приборы. Ивашников сел к столу боком и сделал заказ официанту. Входя в гостиницу, он заметил острый взгляд, брошенный в его сторону хозяином, стоявшим у окна и разговаривавшим с низеньким плотным корейцем, но не придал этому особого значения. Минут через пять Ивашников услышал беспокойное ржание своего Аметиста и какую-то возню у входа в гостиницу. Выскакивая во двор, он сбил с ног плотного корейца, явно пытавшегося его задержать, заступив дорогу в дверях. Другие двое корейцев в рваной и грязной одежде и обкорнанных на новый манер волосяных шляпах пытались увести Аметиста, но тот дико ржал и норовил прижать их боком к коновязи.

— Прочь, канальи, — рассвирепев и памятуя урок поручика Минаева, Ивашников выхватил из кобуры револьвер и выстрелил в небо. Дверь сзади хлопнула, и боковым зрением он увидел, что сбитый им кореец уже заносит над ним железную кочергу. Инстинктивно, последним усилием качнулся Ивашников вправо и почувствовал резкую боль в левой ключице. Не сдерживаясь, от души ударил он тяжеленной рукояткой револьвера по голове противника и уже решил было стрелять в нападавших на Аметиста, но те трезво оценили обстановку и, испуганно подвывая, разбегались в разные стороны.

Выскочивший на выстрел хозяин беспрестанно кланялся и повторял:

— Тонгаки, тонгаки, тонгаки…

Галопом, держа узду в левой, а револьвер в правой руке, задыхаясь от боли, злости, нехватки воздуха, проскакал Ивашников оставшийся путь до моря, увидел гавань и городишко Чемульпо и принялся отыскивать стоявшую на рейде канонерскую лодку «Кореец». Он ужасно обрадовался знакомому силуэту и, дав Аметисту волю, пустил его вскачь. По дороге, через лощины и гривки сопок, спустился он к бухте и сразу увидел стоявшую у берега шлюпку с «Корейца». Из-за высоких отливов пароходы не подходили здесь близко к берегу, и сообщение с ними производилось специально выделяемыми шлюпками. Моряки уже знали его в лицо и тотчас доставили на корабль. Командир корабля капитан 2-го ранга Линдстрем внимательно выслушал, сыграл боевую тревогу и, выстроив экипаж, назначил восемьдесят нижних чинов и двух офицеров, почти весь экипаж, в немедленный поход в Сеул. Взяв одну горную мортиру и добыв в течение трех часов при помощи нашего торгового агента в Чемульпо пятьдесят лошадей и два десятка повозок, они уже затемно выступили в поход. Рано утром вошли они в город, произведя переполох и вызвав ужас жителей, что явно читалось на лицах встречных. Нападения на миссию не состоялось, король же, уверовав в силу русских, велел арестовать всех, кого он считая сторонниками японцев.

Как вы помните, надеюсь, король Кочжон занимал правую половину главного здания русской дипломатической миссии, недавно выстроенного большого прекрасного дома. Хотя русские солдаты и несли охрану миссии, но, естественно, не имели права препятствовать аккредитованным в Сеуле иностранным дипломатам наносить визиты королю и его министрам, большей частью жившим на половине короля. Надо сказать, что днями в миссии и рядом с ней болталось громадное количество всякого рода придворных и слуг — евнухи, министры, военачальники, слуги, прислуга министров и чиновников, зеленщики, истопники, кухарки, конюхи, носильщики разукрашенных деревянных паланкинов, вне которых придворные не смели, согласно этикета, показываться на улицах. И все это создавало изрядную толчею, гомон и суету на территории миссии и лишало ее респектабельной тишины и спокойствия уютных миссий американцев и японцев. Так вот, когда иностранные дипломаты подъезжали к увенчанным российским двуглавым орлом каменным воротам миссии, охрана застывала во фрунт, а дежурный офицер обязан был проводить их в покои короля. В последнее время к корейскому королю заметно зачастил японский посланник Комура, давно обеспокоенный ухудшением японо-корейских отношений. По корейскому этикету он обычно прибывал в задрапированном желтым и зеленым шелком деревянном паланкине с золотыми шарами на крыше, несомый сразу восемью носильщиками и окруженный отрядом вооруженной охраны для пущей важности. Сперва король Кочжон пытался, блюдя свое королевское достоинство и в знак нерасположения, потомить Комуру в маленькой прихожей, но японец, выждав для приличия пару минут, решительно двинулся дальше, и король был вынужден дать ему аудиенцию.

Все в миссии были страшно заинтригованы переговорами, но король и его ближайшее окружение, несмотря на симпатии к русским, не посвящали в детали. Общая же направленность переговоров была ясна с самого начала — восстановление утраченных японцами позиций. Наиболее осведомленным оказался, как и следовало ожидать, Ен Пан-са. После почти ежедневных бесед с ним наш посланник составлял длиннейшие депеши в Петербург. Совместные прогулки Ивашникова с Ен Пан-са на некоторое время прекратились, но как-то вечером, вежливо постучавшись, переводчик зашел к Ивашникову.

Прапорщик не спеша заварил свежий китайский жасминовый чай, который он очень любил за непередаваемый аромат, и в глубоком молчании, но с явной взаимной симпатией они выпили по чашке, а потом заговорили.

— Я понимаю, что все очень интересуются переговорами Комуры с королем. До последнего времени и мне мало что было известно, но сейчас положение прояснилось. Никакой тайны я не открою, расскажу лишь о том, что буквально на днях станет известно всему миру.

Ивашников с недоверием покачал головой:

— Да многие ли в мире интересуются событиями в таком отдаленном уголке земного шара?

Но Ен Пан-са неверно истолковал его сомнение и горячо уверил:

— Да, очень скоро. И господину Веберу я уже все рассказал, а сам узнал от Ли Бом-чжина, двоюродного брата короля и ближайшего его советника, — простодушно добавил Ен Пан-са.

— Японский посланник господин Комура рассказал королю о секретных статьях русско-японского договора, касающихся Кореи. Он так преподнес это королю, что Россия в его глазах оказалась обманщицей и предательницей Кореи. По словам Комуры, выходило, что именно Россия предложила едва ли не раздел Кореи между Россией и Японией.

Ивашников был возмущен такой низкой клеветой:

— Да ведь король видит нашу бескорыстность и может сопоставить её с алчностью японцев!

— Комура навязал королю мнение, что Россия не желает ничем помочь Корее — заем не представляет, частный капитал не вкладывает, за спиной короля договорилась с Японией о разделе страны и увеличивает здесь количество своих военных, что, хотя и предусмотрено русско-корейским договором, но очень опасно и подтверждает её намерения.

— Однако именно к нам он прибежал прятаться, — возразил Ивашников, — знал, что только русские могут его спасти.

— Память на доброе у людей коротка, а король — всего лишь человек. Сейчас японцы предлагают ему деньги, просят концессии на строительство железных дорог от крайнего юга до границы с Китаем и развернули широкую торговлю своими товарами по всей стране. Американцы, французы и англичане — все торопятся представить Корее займы, просят концессии на строительство железных дорог, в том числе Сеул — Чемульпо, а связать столицу с портом очень важно. Россия же денег в Корею не вкладывает, лишь требует, чтобы строительство железных дорог велось с русской широкой колеей. Но ведь тогда ею невозможно будет пользоваться — никто в мире не выпускает такие локомотивы и вагоны.